М. Токарев - Диверсанты Второй мировой
Лейтенант Хомнюк не успел закончить рассказ, как в вестибюль вбежал Владимир Петрович Ястребов. Я не в силах описать гамму чувств, отразившихся на его измученном ожиданием лице.
Казалось, теперь, когда вся оперативная группа в сборе, можно вздохнуть посвободнее, почувствовать себя уверенней. Не тут-то было!
Сначала выяснилось, что, несмотря на все усилия харьковчан, мы не сможем получить необходимое количество мин замедленного действия и что вместо трехсот тонн взрывчатых веществ получим не более ста. Затем воентехник Леонов доложил, что один из поставленных на испытание электрохимических взрывателей-замедлителей сработал раньше срока. Мелочь? Нет! Ведь в нашем собственном тылу могли взорваться двадцать мощных мин на важнейших объектах! Этого мы допустить не могли. Но и медлить с минированием было нельзя. Времени не оставалось. Пришлось срочно заняться конструированием и изготовлением надежных предохранителей с большими сроками замедления.
Две трети электрохимических взрывателей мы переделали в замыкатели и половину из них использовали в качестве предохранителей; мины замедленного действия без предохранителей ставили там, где преждевременный взрыв не мог нанести урона нашим войскам. Это мероприятие обеспечивало безопасность, но уменьшило наши возможности по минированию: вместо 2750 мы могли установить только немногим больше 2000 мин замедленного действия. Одни из них предназначались для взрыва вражеских поездов, боевых машин на железных и шоссейных дорогах, другие — для уничтожения различных объектов; третьи (их было немного) мы могли подорвать на расстоянии, по радио.
На заседании Военного совета нас упрекнули в нерасторопности и неподготовленности. Н. С. Хрущев сказал, что войска должны всегда иметь готовые взрывные средства заграждения. Я ответил, что много лет пытаюсь добиться этого, но безуспешно.
— Значит, нужно было обратиться прямо к товарищу Сталину!
— Я пытался, но письмо до товарища Сталина не дошло, вернулось обратно в ГВИУ для принятия мер.
— Приготовьте доклад о положении дел с минно-взрывными заграждениями, сошлитесь на опыт минирования в Харькове, мы отправим доклад в ГКО!
Требуемый доклад мы с генералом Невским подготовили и представили в Военный совет фронта быстро. Да и время не позволяло медлить: из вечерней сводки Совинформбюро за 7 октября мы узнали, что на фронтах появились Брянское и Вяземское направления.
Я не удержался: побывав в партизанской школе Кочегарова, я не мог не поговорить с Хрущевым и об этой проблеме. Потери партизан, перебрасываемых в тыл противника, были весьма значительными. Масштабы этих потерь стали известны позднее. Уже к осени 1941 года на оккупированную часть Ленинградской области было переброшено 18 тысяч партизан, в том числе 6 партизанских полков общей численностью до 8 тысяч человек. К зиме их осталось не более 4 тысяч.
На Украине к осени имелось 2 партизанских полка, 883 партизанских отряда и 1700 разведывательных и диверсионных групп общей численностью в 35 тысяч человек. К июню 1942 года осталось только 30 партизанских отрядов численностью 4043 человека.
Не лучше обстояло дело и в Белоруссии, где были исключительно благоприятные условия для ведения партизанской войны: обширные леса и болота, преданный своей родине народ.
1 августа 1941 года на территории Белоруссии находился 231 действующий партизанский отряд общей численностью свыше 12 тысяч человек. В конце лета и осенью засылка партизанских отрядов в тыл противника продолжалась, и до конца года было создано и направлено в Белоруссию 437 партизанских отрядов и групп, насчитывающих 7254 человека. На 1 января 1942 остался 61 отряд. Таким образом, к 1 января 1942 года уцелело на Украине менее 4 % партизанских отрядов, в Белоруссии — менее 10 % отрядов и групп и в оккупированной Ленинградской области — около 25 %.
Точных цифр, я повторю, не знал, но слишком хорошо знал, как обстоит дело.
Уже в июле 1941-го участники партизанской войны в тылу фашистских интервентов и мятежников в Испании внесли предложение прекратить переброску в тыл противника партизанских формирований, не имевших должной подготовки, перенести упор на сформирование специальных частей из тщательно обученных людей для заброски их в тыл фашистским захватчикам с целью отрезать вражеские войска на фронте от источников их снабжения.
Дай Сталин такое указание, можно было бы в короткий срок вывести из строя растянутые коммуникации противника, проходящие через районы, весьма благоприятные для партизанских действий. Однако, несмотря на многочисленные предложения, этого он не сделал.
Тем не менее идеи более эффективной организации партизанской войны у меня, например, не выходили из головы. Теперь я поделился своими соображениями с Хрущевым. Как оказалось, Хрущев был готов к такому разговору: в свое время нечто подобное предлагал ему и Максим Константинович Кочегаров. Хрущев ознакомил с моими соображениями Военный совет фронта и посоветовал добавить соответствующие предложения в доклад о минно-взрывных заграждениях, подписанный мной и генералом Невским. Со своей стороны, Хрущев написал Сталину личное письмо, в котором просил его принять меня для беседы по этому вопросу.
В те дни были обнаружены и признаки наблюдения за работой минеров со стороны вражеской агентуры. Помню, 9 октября на участке Харьков — Богодухов меня отозвал в сторонку командир группы минеров сержант П. Г. Шедов.
— Товарищ полковник! Мы тут вчерашней ночью скважины для мин делали… А нынче вечером я на этом месте зарубки обнаружил. Три зарубки на деревьях, возле самых корней… Зарубки-то на мины направлены! А напротив одной мины — ветка сломана.
— Спасибо, товарищ сержант, за бдительность. Значит, за вами следят. Накажите вражеских лазутчиков. Обязательно поставьте мины-сюрпризы.
— Мы уже поставили, товарищ полковник! Пусть ищут!
— Как вы догадались осмотреть деревья?
— Привычка, товарищ полковник. Я сибиряк сам-то, с Алтая. Охотой промышлял. Привык вокруг капканов следы изучать. Бывало, не только звери, воры-браконьеры попадались.
В темноте я не видел лица солдата, но по голосу чувствовал: говорил человек немолодой.
— Давно в армии? — спросил я.
— Это как считать, товарищ полковник, — ответил Шедов. — Я еще против беляков в партизанах воевал. Я — с девятьсот первого года. Мне тогда восемнадцать было… Ходил и по белогвардейским тылам с Блюхером… После Гражданской — домой подался. На шахте запальщиком работал. А в июле призвали по специальности…
Не заметь бывалый партизан и охотник загадочных зарубок, мы долго еще могли бы не знать, что за нашей работой кто-то внимательно следит.
Настороженный разговором с Шедовым, я на следующий же день поручил командирам проверить, не наблюдают ли за нами и на других участках. Тревожные донесения пришли сразу же. Минер-белорус А. К. Сахневич обнаружил, что неподалеку от установленной им накануне мины на булыжной мостовой вынут камень. А в стороне, за кюветом, забиты два колышка.
— Гады! — возмущался Сахневич. — Подглядывают, гады! Ну, ничего! Я им «помог»! Мы с ребятами еще десяток камней убрали, а поблизости — мины-сюрпризы поставили! Пусть теперь ищут!
О зарубках, не замеченных ранее колышках, булыжниках возле мин сообщали и другие солдаты, сержанты и офицеры. Мы тотчас приняли меры к тому, чтобы дезориентировать соглядатаев противника. Прежде всего усилили минирование «макетами»: ложные мины надежно маскируют боевые, сбивают противника с толку, вынуждают при разминировании распылять силы, притупляют бдительность чужих саперов и способствуют нанесению им урона. А кроме того, в это время уже стало ясно, что промышленность Харькова не успеет изготовить нужное количество мин замедленного действия…
Чтобы на длительное время лишить противника возможности пользоваться путями сообщений, аэродромами и другими объектами, нужно было 4–5 тысяч различных инженерных мин замедленного действия и управляемых мин, 250–300 тонн взрывчатых веществ. Но с помощью рабочих Харькова мы могли изготовить не более 2000 мин замедленного действия, в нашем распоряжении было несколько десятков управляемых мин и менее ста тонн взрывчатых веществ.
Октябрь 1941 года — месяц тяжелейших боев и трагических событий. Тот самый октябрь, когда танковые колонны гитлеровцев оказались на подступах к Москве, когда в Ставке Гитлера назначались сроки вступления в советскую столицу и определялся порядок вхождения в нее фашистских войск.
Каждый новый день страна встречала с тревогой. Люди включали радиоточки, бросались к газетам, чтобы прочитать сводки Совинформбюро. С 3 по 6 октября в них сообщалось лишь о «боях с противником» на всем фронте, о том, что попытки самолетов противника прорваться к Москве отбиты. А уже из вечерней сводки за 7 октября народ и армия узнали, что появились Брянское и Вяземское направления. Еще через день газеты сообщили о том, что наша армия оставила Орел. Потом пришла тягостная весть о сдаче Брянска и Вязьмы. Даже малосведущие в военном деле люди догадались: фашисты прорвали линию нашей обороны. А в сводках уж начали упоминаться Калининское и Тихвинское направления. Тягостно было на душе.
