Сергей Царевич - За Отчизну (Часть первая)
Главная сила - кавалерия - была сведена в хоругви27. Каждая хоругвь двести пятьдесят - четыреста всадников. Войско состояло из ополчения, набранного по воеводствам, где шляхта составляла кавалерию, а города пехоту, лучников и обоз. Каждый воевода выставлял собственные хоругви и пехоту. И, наконец, имелись хоругви "родичей одного герба" - ополчение, состоявшее из дворянских родов, принадлежавших к одному родословному древу - единому гербу. Всего у союзников было пятьдесят одна польская и сорок литовских хоругвей, общей численностью около двадцати пяти тысяч всадников, и семьдесят пять тысяч пехоты - всего около ста тысяч человек.
В это время от Магдебурга двигалась навстречу союзникам армия ордена тевтонских рыцарей. Во главе ордена стоял великий магистр, гохмейстер Ульрих фон Юнгинген. Немецкая армия имела пятнадцать тысяч всадников и шестьдесят тысяч пехоты с артиллерией и обозом. После того как польско-литовская армия сосредоточилась около Ежева и 5 июля достигла реки Вкры, Владислав сделал смотр своим силам. Ратибор еще никогда не видел такого количества войск. При ярком солнечном свете июльского утра перед ним проходили хоругвь за хоругвью польской, литовской и русской кавалерии. Земля гудела от конского топота; как серебро, блестели на солнце тысячи стальных шлемов и лат; словно лес, возвышались над ними устремленные в небо острия длинных копий. Грозно гремели литавры, пронзительно разливалось по полю пение фанфар, дробно выбивали марш барабаны. Войско проходило мимо холма, где стояли Владислав и Витовт со свитой. Вслед за закованной в железо конницей маршировали пехотные отряды копейщиков, алебардистов, топорников, лучников, арбалетчиков, пращников. Ратибора особенно поразил вид литовских ополченцев из Жмуди: мимо него быстрым, легким шагом проходили загорелые бородатые люди с длинными, до плеч, волосами, одетые в звериные шкуры, в сандалиях на босу ногу, вооруженные рогатинами, судлицами28, топорами и большими ножами. К вечеру запылали костры. Армия встала на бивак. Ратибор вместе с Волком бродили по полю и оказались среди смоленских хоругвей. У весело пылающих костров сидели люди с ясными голубыми глазами, с подстриженными в кружок светло-русыми волосами, одетые в сермяжные армяки, а то попросту в рубахи и порты из небеленого домашнего полотна. На ногах у большинства были лапти с онучами. Сидящие бородачи неторопливо ели деревянными ложками из большого горшка кашу и степенно беседовали между собой. И странным, хотя и понятным, показался их звучный, певучий язык. - Русские? - тихо спросил Ратибор Волка. - Да, из Смоленска. А говор похож на наш, я почти все понимаю. Один из ратников, сидевших у костра, поглядел на остановившихся молодых чехов. - Откуда, ребята, будете? - весело спросил ратник. Ратибор понял, о чем спрашивает его русский, и ответил: - Мы чехи. - А-а! С чешской земли? Нанялись аль как? - Нет, мы по доброй воле бить немцев пришли. Надо соседям помочь. - Паисий, подвинься маленько... Присаживайся к нам, ребята! Кашицы отведайте... Говоришь, соседям на помощь супротив немца-супостата пришли? Вот и славно! Соседям завсегда надобно друг дружке помогать. Так-то, ребятки... А вы с конных аль с пеших? - Я конный, а он лучник. - Мы-то конные, из воеводской дружины, а прочие - пешие. Не всякому способно выйти конным в поле. Ратибор и Волк подсели к костру. От каши отказались, но долго беседовали с ратниками. И удивительные вещи узнали друзья: что до сих пор над Русью тяготеет иго татар, хотя тридцать лет назад русская рать как надо начесала спину татарам на Куликовом поле. - Еще немножко - и сбросим мы постылое иго! Русь окрепла и объединилась. Вся под руку московского великого князя стала, и он крепко зажал в своей державной руке прочих князей. - А как у вас крестьяне? - Крестьяне? Да как... Ну, у вотчинника аль у поместного на земле сидят, барщину робят и тягло несут... А как, братец, у вас там, в чешской стране, с землицей? - Что ж, земля у нас хорошая, родит изрядно, да простому народу от этого радости нет: третья часть всей земли - за монастырями, шестая - за панами и шестая - за королем. Так коль посчитать еще горы, да леса, да болота, так у мужиков почти ничего и не остается. В лучших местах всё немцы сидят да нас, чехов, оттуда теснят. - Плохо у вас дело! - с сочувствием отозвался один из русских ратников. У нас не сладко, а у вас так уж вовсе горько. В городах тоже небось немцы засели? Ратибор с раздражением махнул рукой: - И не говори! Богатеи-немцы всё в своих руках держат. А с простым народом хуже, чем со скотиной, обходятся. Да что толковать, всего не расскажешь! - Эге! Так, я вижу, немец с попами вам шею крепко натер... Невмоготу, значит, стало... понятно... Долго еще беседовали с ратниками Ратибор и Волк, пока от усталости не начали слипаться глаза у собеседников. Утром, едва солнце показалось из-за верхушки соснового бора, Ратибор на берегу маленького озерка выкупал своих Соколька и Доброго и, увещевая их стоять смирно, вытирал блестящие спины, шеи и бока пучком травы. Едва он окончил утренний туалет своих коней, как прозвучал сигнал к походу. Войско двинулось дальше, на запад.
3. ГРЮНВАЛЬД 15 ИЮЛЯ 1410 ГОДА Всю ночь шел проливной дождь, сопровождавшийся сильной грозой. Хоругвь пана Сокола из Ламберка вместе со всей польско-литовской армией простояла до самой зари на месте. Перед зарей дождь перестал. Войско вновь двинулось вперед. За передовыми разъездами легкой кавалерии двигалась рыцарская конница - хоругвь за хоругвью. Утро было холодное, хмурое. Под конскими копытами набрякшая земля превращалась в жидкую грязь. Лошади двигались медленно, раздраженно отмахиваясь хвостами и головой от наседавших на них конских мух, оводов и мошкары. Флажки на рыцарских копьях намокли и свисали жалкими серыми тряпками. Всадники, в насквозь промокших плащах, потускневших от сырости доспехах, невыспавшиеся, усталые и злые, ехали молча. Все знали, что сегодня предстоит встреча с врагом, но где она произойдет, было еще неизвестно. Дорога шла через густой сосновый бор, затем лес кончился и начался мелкий кустарник. Наконец правый фланг вышел на холмистую опушку. Впереди расстилалась равнина, прорезанная несколькими широкими балками. Вдали на сером фоне облачного неба вырисовывались кресты на колокольне деревни Танненберг. Когда армия прошла еще полторы мили, снова начал накрапывать дождь. Пришел приказ остановиться, спешиться и дожидаться подхода королевской хоругви, пехоты и обоза. Ратибор ехал в маленьком отряде пана Яна, влившемся в сорок девятую хоругвь пана Сокола из Ламберка. Когда раздалась команда спешиться, Ратибор, ворча себе под нос, тяжело спрыгнул на землю. Насквозь мокрый плащ стал тяжелым, как из железа, и ничуть не согревал. Привязав коня на короткий чомбур к молодому деревцу, Ратибор присоединился к группе чешских воинов, безуспешно возившихся с костром, упрямо не желавшим гореть. Но вот в это дело вмешался пан Ян, и под его умелой рукой сперва затлел трут, потом загорелись сухие смолистые сучья, и после дружного дутья четырех или пяти здоровых молодцов робко появившийся огонек постепенно превратился в веселое пламя. Ратибор, с большим усердием зажигавший и раздувавший костер, занял место в кругу воинов возле огня. Дрова были сыроватые, и от костра поднимался густой дым. Промокшие латники сушили у огня свою одежду. Задымились костры и в других местах, и через какой-нибудь час длинные полосы беловато-серого дыма потянулись над опушкой, усеянной ярко-красными точками костров. Послышались чьи-то торопливые шаги, к костру подбежал молодой латник и вытянулся перед паном Яном: - Ясновельможный пан Зиндрам, мечник краковский, просит пана немедленно прибыть в ставку! Пан Ян неторопливо надел легкий открытый шлем, поправил меч и направился к королевской ставке. В обширном шатре он нашел маленького человека, очень живого, с коротенькой темной бородкой и веселыми черными глазами. Это и был первый помощник главнокомандующего великого князя Витовта - пан Зиндрам. Ему было поручено сегодня командование всеми польскими хоругвями правого фланга и центра. Короля Ягайло и великого князя Витовта в ставке не было: первый молился в походной церкви, наскоро сооруженной на соседнем холме, а второй уехал на левый фланг размещать литовские хоругви и жмудинскую пехоту. Вокруг пана Зиндрама стояли несколько панов и воевод и какой-то изрядно оборванный человек, видимо латник. Он стоял без оружия и шлема. Зиндрам после взаимных приветствий спросил, показывая пальцем на оборванного человека: - Пане Ян, вам не знакома эта рожа? Пан Ян взглянул в лицо человека и громко вскричал; - Худоба! Черт возьми! Откуда ты взялся? Пан Худоба в ответ ухмыльнулся: - Добрый день, пан Ян! Как услыхал, что мой старый начальник Ян из Троцнова здесь, я, минуты не теряя, и явился. Вмешался пан Зиндрам: - Сегодня на заре он подъехал из немецкого стана к нашим разъездам, отдал оружие и потребовал, чтобы его доставили к вам, утверждая, что вы его хорошо знаете. - Что я его знаю - это верно. Так же верно и то, что он неисправимый бродяга... Ну, как ты у немцев оказался? - со скрытой в усах усмешкой обратился пан Ян к Худобе. - Да как это обыкновенно случается с нашим братом: вечером загулял с друзьями, утром очнулся на улице без гроша, к полудню являются добрые ребята - снова угощают, да крепко, а наутро - я уже завербованный латник братьев тевтонского ордена. А как это все случилось, нам помнить вовсе не положено. Отправили в Мариенбург, оттуда двинулись к Танненбергу, да я не стал дожидаться и опередил немцев - и, как видите, уже здесь. Зиндрам отвел пана Яна в сторону и тихо спросил: - Бродяге этому верить можно? - Вполне. Ведь он пришел к нам, чтобы вместе сражаться. Но, если пан встретит его поздно вечером на большой дороге, то сделает непоправимую ошибку, если ему поверит. Маленькая фигурка Зиндрама вся затряслась от хохота. Успокоившись, Зиндрам вытер платком лицо и вместе с паном Яном снова подошел к перебежчику: - Ну, добро... Прежде чем ты пойдешь отдыхать, расскажи о немцах. Худоба подумал немного, стараясь собраться с мыслями, и начал: - Знаю-то я, конечно, немного, но все, что видел и слышал, расскажу... Рыцари вышли из Мариенбурга тринадцатого июля. Собралось их пятьдесят пять хоругвей и сорок пять тысяч пехоты из лучников и копейщиков. Есть у них пушки, штук шестьдесят. Командует сам гохмейстер Ульрих фон Юнгинген; это вы, конечно, знаете. Войско сейчас у Танненберга - левым крылом в Грюнвальдском лесу... - Худоба присел на корточки и, взяв прутик, стал чертить на земле боевой порядок меченосцев, отмечая деревни, озеро Любань и Грюнвальдский лес. - Сейчас у гохмейстера набралось тысяч двадцать конницы и тысяч шестьдесят лучников, арбалетчиков и копейщиков. Войско очень устало после перехода в семь миль. Рыцарские хоругви и пехота подошли еще не все, поэтому немцы не хотят сами ввязываться в бой. Рыцарские хоругви построены в три гуфа - линии: в первом восемнадцать хоругвей, и начальствует над ними великий комтур Куно фон Лихтенштейн; второй гуф - семнадцать хоругвей под командованием великого маршала Фридриха фон Вальроде; третий гуф - пятнадцать хоругвей под началом самого гохмейстера. Копейщики - здесь, а лучники с арбалетчиками таким образом расставлены... - Пан Худоба подробно показывал хворостинкой на мокрой земле. - Ну, а как кржижаки, готовы к атаке? - поинтересовался пан Ян. - Не принять бой они не могут, но сами не торопятся, потому что не все хоругви еще подошли из Пруссии. - А как насчет пушек? - спросил Зиндрам. - Пушки уже подошли, только большая часть пороха от дождя подмокла. - У нас тоже, - шепнул на ухо Яну пан Зиндрам. - Ладно, иди в хоругвь пана Сокола, подсушись и отдохни... Отдайте ему оружие. Худоба опоясался мечом и кинжалом, взял щит и, повернувшись, с независимым видом пошел вместе с провожавшим его латником из шатра. Пан Ян подошел к Зиндраму. - Вельможный пан, совет давать не берусь, но позволь сказать, что думаю. - От пана Яна из Троцнова всегда готов и совет выслушать. - Думается мне, что кржижаки первый удар нанесут по нашему левому крылу: они, конечно, знают, что там стоят литовские хоругви в легком вооружении. Литовцы напора могут не выдержать и обнажат фланг королевских войск, а пан Зиндрам и сам знает, насколько это для нас опасно. Хорошо бы это место усилить тремя русскими дружинами. Они прикроют наш фланг, в этом я уверен. - Пан Ян прав... мысль хорошая... - в раздумье сказал Зиндрам. - Надо будет сказать князю Мстиславскому, пусть он займет самый левый фланг и в случае, если кржижаки прорвутся, смыкается с нашим левым флангом и прикрывает его... Позовите князя. Не дожидаясь прихода князя Мстиславского, пан Ян вышел из шатра и направился к своим воинам. Там он застал Ратибора и Волка, поддерживающих пламя костра. Коноводы задавали коням сено. Вокруг слышались негромкие разговоры и хруст лошадиных челюстей. Многие спали. Пан Ян тоже прилег у костра отдохнуть; глаза закрылись, и он тут же заснул, словно провалился в темную пропасть. Разъезды принесли в ставку известие, что меченосцы тронулись с места и начали приближаться. Громко и тревожно пронесся звук трубы. - К оружию! К оружию! Тревога! - громко кричали сотники, поднимая воинов. Ратибор мигом вскочил на ноги. Вокруг шла молчаливая суета, под тысячами ног чавкала земля, лязгали доспехи и оружие, звенели уздечки и стремена. Воины торопливо садились на коней. Войско построилось в боевой порядок. Вся польско-литовская армия была расположена в три гуфа, в каждом по пятнадцать - шестнадцать хоругвей, фронтом к деревне Танненберг, упираясь своим правым флангом в озеро Любань, а левым - в деревню Логдово. Ратибор вместе с паном Яном оказался во второй линии. От выстроившегося войска отделились несколько сот всадников и, гремя оружием, двинулись вперед. Витовт приказал четырем хоругвям быть впереди для наблюдения за противником. На маленьких лохматых лошадках, с легкими копьями в руках промчался отряд татарской конницы и скрылся за небольшими холмами справа. Огромная, бесконечная стена неподвижных всадников с лесом устремленных к небу копий, стоявшая в напряженной тишине, вызвала у Ратибора ощущение мрачной торжественности. К пану Яну медленно подъехал его старый приятель Завиша Черный. - Что, пан Завиша, слышно? - к своему большому изумлению, услышал Ратибор совершенно спокойный, даже, как ему показалось, скучный голос своего начальника, - Только что парламентеры кржижаков прибыли. Этакий нахал ихний гохмейстер! Прислал к его милости королю два меча, а герольд ихний, пся крев, осмелился заявить, что великий магистр прусский Ульрих посылает королю и его брату два меча в помощь, чтобы они не робели, а осмелились драться. Вот босяк, холера тяжкая! - А что ж король отвечал? - Ну, король тоже не теленок. Мечи взял и велел сказать: хотя мечей у нас довольно, но, однако, и эти возьмем - может быть, как раз они-то и пригодятся на вашего магистра! Вот так отбрил! - Но что это, никак сигнал к бою? Действительно, по всему фронту гулко забили тимпаны и литавры и разом грянули сотни труб и барабанов. Воины сняли шлемы, и от края до края пронеслось торжественное пение "Богородица, дева..." Последние слова гимна были заглушены громом пушечного залпа. Ратибор только услыхал странный шум в воздухе, словно пролетала огромная стая птиц. Ядра пролетели мимо. Пан Ян обернулся к Ратибору и весело ухмыльнулся: - Ихние пушки хороши, чтобы воробьев на огороде пугать! Но, кажется, дело начинается... Где-то в стороне за холмами раздался нестройный рев: - А-а-а-а-а!.. А-а-а-а!.. - Татары пошли в атаку. Только будет ли от этого толк? - снова заметил пан Ян. Ветер принес глухой шум, словно где-то сбрасывали кучи железа, потом послышался все усиливающийся топот, и справа от выстроившихся хоругвей промчались вразброд сотни пригнувшихся татарских наездников, И сейчас же следом за ними на горизонте, чуть левее, выросла темная стена рыцарской конницы. - Кржижаки! - громко и тревожно крикнул кто-то по соседству с Ратибором. Рыцари шли сначала плавным, неторопливым галопом, с наклоненными копьями, построившись острым клином. Затем кони стали переходить в карьер и понеслись на левый фланг, где стояли литовские хоругви. - Gott mit uns29! - зычно крикнул скакавший впереди рыцарь на рыжем коне. - Gott mit uns! - заревела вся закованная в железо лавина рыцарей, с тяжелым топотом мчавшаяся на литовцев. "Не выдержат литовцы!" - пронеслось в голове Ратибора. Через минуту где-то слева послышался такой оглушающий стук и звон, словно тысячи кузнецов одновременно застучали молотами. Тут же на глазах совершенно растерявшегося Ратибора колыхнулись и двинулись первая и вторая шеренги и помчались, низко склонив копья, вперед. - Краков - Вильнюс! - кричали скакавшие в атаку польские воины. Земля дрожала от топота тысяч конских копыт. "Наши пошли!" - с облегчением подумал Ратибор. Но случилось нечто вовсе непонятное и страшное. Едва польская конница прошла каких-нибудь двести - триста метров, как перед ней поднялась стремительно несущаяся немецкая кавалерия и страшным ударом врезалась в польские ряды. Ратибор оцепенел от ужаса. Он увидел, как смятые ряды поляков рассыпались беспорядочно по полю, а множество всадников стремглав мчатся назад, преследуемые плотной стальной массой воинов с черными крестами на белых плащах. Беспокойство Ратибора имело все основания: прорвав фронт литовцев, девять хоругвей маршала Фридриха фон Вальроде смяли их вторую и третью линии и преследовали дальше, угрожая обнаженному левому флангу польской армии и ее тылу. В этот страшный момент смоленские дружины удержали яростные атаки шести рыцарских хоругвей и, стойко отражая врага, сомкнулись с обнаженным левым крылом польского войска. В этом неравном бою одна смоленская дружина до последнего человека легла на месте, но другие пробились через превосходящие их числом силы врага к польским хоругвям центра. Ратибор чувствовал себя скверно. Под ложечкой сосало, он непрерывно нервно зевал. "Неужели боюсь? - с презрением к себе подумал юноша. - А что, если пан Ян или Волк заметят? И, наверно, уж заметили! Фу, какой я паршивый трус!" - в сердцах выругал себя Ратибор. Отвлеченный этими мыслями, он не заметил, что бой каждую секунду приближался все ближе и ближе к их линии. Волк увидел Ратибора и лишь успел кивнуть ему головой. Вдруг Ратибор заметил, что пан Ян, стоявший в нескольких шагах от него, наклонил копье и, полуобернувшись, махнул рукой. Далее Ратибор увидел, как, высоко подбрасывая ноги, бешено поскакал вперед конь его начальника. Его Соколек сам рванулся вперед и смело взял в карьер. Ратибор был как во сне. И, только когда он увидел в нескольких шагах от себя высокого вороного коня и воина на нем с черным крестом на щите, он понял, что попал в бой. Он заставил себя направить копье прямо в бок рыцаря на вороном коне, но острие копья скользнуло по латам, и Ратибор, потеряв равновесие, чуть не вылетел из седла. Это его отрезвило, и он стал понимать, где он и что должен делать. Прямо перед ним Волк, сломав о щит кржижака свое копье, напал на противника с боевым топором. Рыцарь ловко отбивал удары мечом и щитом и метким ударом сбил у Волка шлем. Жизнь Волка висела на волоске. Ратибор бессознательно крепко прижал шпоры к бокам Соколька и налетел с копьем на рыцаря. Удар был настолько неожиданный и сильный, что кржижак вылетел из седла и тяжело грохнулся на землю. Отряд пана Яна попал в самую гущу боя. Поляки и чехи плотной стеной нажимали на первую линию немцев. Но рыцари, тесно сомкнувшись, твердо держали фронт, отбивая атаки поляков. От оглушающего стука, криков, ржания коней в ушах Ратибора шумело, и он лишь следил глазами за своим начальником, бросившим копье и нападавшим на рыцарей с палицей. Но вот какой-то польский воин исполинского роста и на таком же слоноподобном коне вырвался вперед и с криком "Краков - Вильнюс!" налетел на линию рыцарей, нанося удары длинным двуручным мечом. На глазах Ратибора свалился один рыцарь, потом сейчас же второй, пораженные сокрушительными ударами огромного меча. Фронт был прорван. В получившуюся брешь между всадниками, не успевшими сомкнуться, ворвались польские и чешские воины, и всё перемешалось: поляки, чехи и немцы утратили боевой порядок и превратились в огромную дерущуюся толпу. Ратибор старался держаться рядом с Волком, без шлема бросившимся на врагов с топором. Всё новые и новые волны сражающихся прибывали и к полякам и к рыцарям. Вдруг позади Ратибора донеслось нестройное пение "Christ ist erstanden30" - это хоругви маршала Фридриха фон Вальроде вернулись и атаковали с фланга вторую линию польского войска. Но скоро пение оборвалось, ему на смену поднялся неистовый рев, и шум битвы покрыл все иные звуки. Ратибор вместе с толпой окружавших его поляков и чехов непрерывно с боем двигался вперед. Где-то сбоку сквозь адский стук и звон донесся зычный голос: - А ну, ребята! Поддай, поддай! Валяй его, басурмана! Еще, еще... "Русские!" - сразу сообразил Ратибор. Внезапно он оказался на краю битвы - видимо, продвигаясь вперед, вышел за пределы центра сражения. Пот заливал ему глаза; руки и ноги были как не свои. С трудом Ратибор снял шлем и, нагнувшись, вытер гривой Соколька себе лицо. Конь блестел от пота, точно его кто выкупал, и тяжело дышал, раздувая бока. Ратибор осмотрелся. Перед ним шагах в ста творилось что-то неописуемое: на протяжении около километра сгрудились несколько десятков тысяч конных воинов в чудовищной схватке. Разобрать, где поляки и где кржижаки, было невозможно. В этой кишащей массе людей и лошадей тускло блестели доспехи, клинки мечей, топоров и острия копий. К Ратибору шагом подъехал Волк и еще несколько всадников - чехов и поляков, и среди них - пан Ян с окровавленным лицом. Увидев раненого начальника, Ратибор спрыгнул с коня и подбежал к нему: - Пан Ян ранен? - Не то чтобы очень, но все ж попало. Боюсь, что с левым глазом нехорошо. Ратибор достал из седельной сумки сверток с чистыми полотняными бинтами и подал его начальнику. С помощью Ратибора, Волка и других воинов удалось сделать перевязку. - Глядите туда! - тревожно закричал пан Ян, показывая на запад. Оттуда, с развевающимися стягами и белыми плащами, наклонив копья вперед, скакала большая колонна кржижаков Впереди мчался всадник на вороном коне, с обнаженной головой. Ратибор успел заметить его пышную бороду. Рядом скакал знаменосец с развевающимся по ветру белым знаменем с черным орлом. - Сам гохмейстер с последними резервами. Едем, друзья, наступает решающий момент! Все вскочили на коней и снова ринулись в бой. Было заметно, что кржижаки начинают сдавать. Польская армия уже почти окружила их. Последние хоругви рыцарей, приведенные самим гохмейстером, неслись прямо на центр польских сил. Внезапно гохмейстер, привстав в стременах, обернулся к сопровождавшим помощникам, что-то закричал и повернул коня налево. За ним, замедлив движение, двинулись и все его хоругви, выходя на правый фланг польской армии. Тогда Зиндрам двинул в бой третью линию польского войска. Свежая польская конница одним ударом смяла рыцарские хоругви и, разломав их строй, разбила стройную колонну на отдельные группы, которые оказались окруженными со всех сторон поляками. Пан Ян вместе с Ратибором и другими присоединившимися к нему отдыхавшими воинами ринулся в самую гущу боя. Его палица ежеминутно вздымалась и опускалась со стуком на шлемы рыцарей, расплющивая их, словно они были сделаны из жести. Гохмейстер и его свита были уже окружены польскими витязями. - Литва возвращается! - закричал в самое ухо Ратибору Волк. Ратибор оглянулся. Со всех сторон мчались всадники, и между ними, точно волки в погоне за добычей, бежали огромными прыжками пешие литовцы. - О боже, все пропало! - крикнул в отчаянии гохмейстер отбивающемуся рядом с ним великому казначею Томасу фон Мерцгейму. Десятки тысяч проворных бородатых и длинноволосых литовцев в звериных шкурах, с рогатинами и топорами в руках кинулись на рыцарей; вспарывали ножами лошадям животы и добивали падающих на землю рыцарей. Несколько литовцев добрались до самого гохмейстера. Сверкнуло острие рогатины и вонзилось в горло рыцаря. Гохмейстер свалился с коня и тут же был прикончен. Кржижаков окружили и добивали. Общего фронтального боя уже не было. Отдельные конные, а чаще спешенные группы рыцарей, стоя спиной друг к другу, отчаянно отбивались, стараясь подороже продать свою жизнь. К пяти часам дня великая битва при Грюнвальде и Танненберге была окончена. Остатки кржижаков бежали с поля боя, и польская кавалерия вместе с пехотой еще долго преследовали их, захватили лагерь, обоз и всю артиллерию. Ратибор медленно ехал по грюнвальдскому полю. Рядом, с перевязанным кровавой тряпкой лбом, - Волк. Солнце уже склонялось к западу. Последние лучи заходящего солнца бросали багряный оттенок на поле, так бушевавшее еще недавно и такое молчаливое теперь. Страшная картина поразила Ратибора. Опьянение боя прошло, и он увидел ясно и трезво, что такое война. Трупы были навалены высокими кучами, в самых диких и неестественных позах. Сломанные копья, мечи, шлемы, щиты покрывали все поле вперемешку с трупами павших коней... Долго не мог оторвать глаз Ратибор от этого ужасного поля, и только голос Волка снова привел его в себя и заставил очнуться. Волк стоял рядом, протянув ему руку: - Спасибо тебе, Ратибор. Кабы ты не подоспел - пропал бы я без шлема. - Я рад, что мне так повезло, а благодарить меня не за что. Они не торопясь поехали на протяжные звуки труб, созывающие воинов с поля битвы по своим хоругвям. Вечером к их костру подошел возбужденный и веселый пан Ян. Голова его была аккуратно перевязана. - Ну что, пан Ян? - Все отлично! От кржижаков одно мокрое место осталось. Одних убитых двадцать тысяч. Среди павших в бою - великий магистр Ульрих фон Юнгинген, великий комтур, великий маршал, великий казначей, гардеробмейстер. Попали к нам в плен князь Казимир Штетинский, Конрад Олесницкий, фон Гередорф и два комтура... Ну, ребята, вы сегодня славно поработали! Это говорит вам Ян из Троцнова. Не опозорили Чехию!
