Сергей Казаков - Загадки и легенды русской истории
Литва, опасаясь возвышения Москвы, стала добиваться от Константинополя введения для себя отдельной митрополии. Ольгерд направил патриарху донос на Алексия. Донос сработал, и решением патриарха митрополитом Литвы был назначен Киприан и отправлен в Киев. Условие патриарха было таково: если обвинения против Алексия подтвердятся, то Киприан становится митрополитом всей Руси.
Теперь мы вплотную приблизились к разгадке митрополичьей анафемы, наложенной на Дмитрия Ивановича. После кончины митрополита Алексия в 1377 г. московский князь предпринял попытки выдвинуть на опустевший пост своего духовника и близкого помощника в государственных делах Митяя (Михаила), быстро сделав его архимандритом Чудова монастыря, расположенного в московском Кремле. Однако созванный великим князем собор отказался ставить Митяя митрополитом в обход Константинополя. Пришлось Митяю отправиться в столицу Византии для утверждения патриархом. И здесь в сложную политическую игру вступила Золотая Орда. «Теневой хан» Орды Мамай уже вел подготовку к крупномасштабному нашествию на Северо-Восточную Русь, и ему был необходим военный союз с главным конкурентом Москвы за обладание политической и церковной властью над всей Русью — с Великим княжеством Литовским и Русским со столицей в Киеве.
Первая попытка Москвы освободиться от подчинения константинопольскому патриарху представляла опасность и для Литвы, и для Орды. Последней было крайне нежелательным появление русского митрополита в канун решающего столкновения. В Орде отдавали себе отчет в том, что русский митрополит, в отличие от греческих ставленников, однозначно примет сторону московского князя, поможет ему сплотить народ на борьбу.
И Орда решилась на крайние меры. Путь Митяя из Москвы в Константинополь пролегал через земли, непосредственно подконтрольные ордынцам. Ласково принятый Мамаем, Митяй продолжил свой путь морем. Корабль с русским претендентом на митрополичий пост привез в Византию труп Митяя.
Над неостывшим телом Митяя разгорелся бурный спор: иерархи, в буквальном смысле, дрались за право стать претендентом в митрополиты. Московского архимандрита Ивана связали по рукам и ногам (чтобы не мешал), сочинили подложное письмо от имени Дмитрия Ивановича якобы с просьбой к патриарху поставить на русскую митрополию переяславского архимандрита Пимена. Патриарх утвердил Пимена. Однако радость его, как и тех, кто способствовал его выдвижению, была недолгой.
До Москвы Пимен не доехал: по приказу великого князя с Пимена сняли митрополичьи одежды, и он был сослан в Чухлому. Почувствовав удобный момент, из Киева в Москву в спешном порядке выехал митрополит Литовский и Киевский Киприан. «Инородца» ожидала судьба Пимена (разные источники по-разному представляют Киприана — то греком, то сербом, то болгарином). Под Любутском он был встречен людьми Дмитрия Ивановича, которые силой поснимали с «чужого» владыки его святые одежды и отправили восвояси. «Великий князь настойчиво стремился подчинить церковь своей власти, и это было одним из тех элементов государственной централизации, которые начали проявляться в княжение Дмитрия Донского»{39}.
Разгневанный митрополит Киприан, воротясь в Киево-Печерскую лавру, предал московского князя анафеме. И на Куликово поле Дмитрий Иванович выходил «проклятым князем». Киприан предлагал (первым на Руси!) объединить православную и католическую церковь в пределах Литовского княжества. К тому времени в католичество перешел византийский император Иоанн V, а глава православной церкви, константинопольский патриарх, вынужден был молча согласиться. Буквально в канун Куликовской битвы в католичество перешел и польский король Ягайло (Ягелло). А с учетом очень тесных отношений Мамая с итальянскими католиками в Генуе и Венеции, а также в Крыму и в Азове, Московская Русь оказывалась перед более чем реальной угрозой нового крестового похода Запада на плечах Орды и с молчаливого согласия недальновидного Константинополя. Причем на этот раз, в отличие от событий 1242 г. на Чудском озере, на помощь ордынцев рассчитывать особенно не приходилось. Правда, в последний момент патриарх одумался и отклонил предложение Киприана об объединении церквей на территории своей митрополии.
Наиболее авторитетный современный российский историк Руслан Григорьевич Скрынников из Санкт-Петербурга так представил Киприана: «Киприан предал анафеме князя Дмитрия накануне его похода против Мамая. О Мамаевом побоище грек узнал в Киеве по слухам. Знаменитая битва была в глазах митрополита-изгнанника маловажным событием. В своде 1408 года ход битвы описан кратко и с помощью тусклых штампов («бысть… брань крепка зело и сеча зла»). Летописец не упоминает имя героя битвы Владимира Андреевича»{40}. Впрочем, через год после Куликовской битвы Дмитрий Донской приказал пригласить на митрополию в Москву Киприана. Киприан был встречен с должным почетом, и приезд его в Москву стал для него «началом деятельности по созданию общерусской митрополии, которая должна была объединить всех исповедовавших греческую веру в Северо-Восточной Руси, в Литовско-Русском княжестве и на юго-западных землях»{41}.
Вскоре Киприан сумел санкционировать договор между Москвой и Рязанским княжеством, открытый конфликт которых значительно ослаблял русские земли перед угрозой ордынских нашествий и набегов.
Однако «медовый месяц» великого князя с митрополитом продолжался недолго и окончился после сожжения Москвы в 1382 г. Тохтамышем, законным, в отличие от Мамая, ханом Золотой Орды.
События развивались стремительно. Разгромив «сборную» орду Мамая, чингизид Тохтамыш пришел к выводу, что надо сбить спесь со своего московского данника. Памятуя о событиях на Куликовом поле и не рискуя затевать против Москвы большую войну, Тохтамыш, приняв все меры предосторожности, внезапно ринулся на Москву конным войском, без обозов. Не обошлось и без изменников, в роли которых выступили родственники великого князя, родные братья его жены, княгини Евдокии, — Василий и Семен Суздальские. Из-за больших потерь на Куликовом поле Дмитрий не имел под рукой необходимого войска. Оставив в Москве под защитой неприступных для отрядов Тохтамыша крепостных стен свою семью, он выехал в Переяславль собирать переяславские и белозерские полки. Однако Киприан перетрусил, выехал из Москвы и увез великую княгиню с детьми. Киприан отправился в Тверь, оставив по пути княгиню, которая со своим окружением благополучно добралась в Кострому. Тохтамыш обманом вошел в Москву, ограбил и сжег ее.
После ухода Тохтамыша Дмитрий Донской разгневался на Киприана, что тот ослушался его и не остался в Москве. Киприан снова уехал в Киев, а в Москву из заключения был возвращен митрополит Пимен. Вернулся Киприан в Москву только через восемь лет, в 1390 г., после смерти Дмитрия Донского. Под властью Киприана русская церковь вновь объединилась, включая и земли, входившие в состав Великого княжества Литовского. Значительно укрепились позиции церкви и перед властью великого князя.
Тринадцатилетний кризис русской митрополии (1377–1390), вызванный резким вмешательством великого князя Дмитрия Ивановича Донского в дела церкви, завершился победой иерархов. Именно в силу его вторжения в церковные дела Русская Православная Церковь почти шесть сотен лет не спешила канонизировать победителя татар на берегах Дона и Непрядвы Дмитрия Донского, причислив его к лику святых лишь летом 1988 г., спустя ровно 599 лет после его кончины.
В канун решающего столкновения с ордой Мамая в полном блеске проявился государственный и политический талант Дмитрия Донского. Историки признают, что одним из блестящих достоинств великого князя было его умение слушать своих советников и выбирать самое нужное и полезное, не считаясь со своими амбициями. Одним из тех, на кого опирался великий князь, был его воевода, князь Дмитрий Михайлович Боброк-Волынский.
И.Б. Греков и Ф.Ф. Шахмагонов в своей книге «Мир истории. Русские земли в XIII–XV веках», говоря о Боброке, указали, что «он нигде не обозначен иначе как воевода, мы не найдем при нем синонима нынешнему содержанию слова “главнокомандующий”, но природа средневекового боя такова, что тот, кому отдан под начало резерв, тот и руководит боем». Боем на Куликовом поле руководил Дмитрий Волынский. Решением великого князя на него возлагалась вся тяжесть ответственности за судьбу Руси. Воспитанный на победных военных традициях Галицко-Волынской Руси, не проигравший ни одного сражения за время службы под знаменами московского князя, Волынский имел еще и славу ведуна, понимавшего голоса зверей и птиц, умевшего слушать землю. Знание языческих таинств пригодилось Боброку на Куликовом поле. В ночь перед боем, когда две рати разделяли не более десяти километров, Боброк пригласил Дмитрия Ивановича еще раз объехать намеченное поле битвы.
