Константин Романенко - Борьба и победы Иосифа Сталина
Но, пожалуй, самым несправедливым было обвинение Сталина в поощрении национального гнета и организации «великорусско-националистической кампании». «Известно, что обрусевшие инородцы, — писал Ленин, явно адресуя критику Сталину и Орджоникидзе, — всегда пересаливают по части истинно русского настроения». Ленин призывал «уберечь российских инородцев от нашествия истинно русского человека, великоросса-шовиниста, в сущности подлеца и насильника, каким является типично русский бюрократ».
Это тоже откровенно необъективная оценка русских людей; но еще более удивительно, что, по мнению Ленина, руководителями «великорусско-националистической кампании» стали грузины Сталин и Орджоникидзе и поляк Дзержинский.
Предвзятые замечания Ленина на съезде были подхвачены Бухариным: «Мы в качестве бывшей великодержавной нации... должны поставить себя в неравное положение... Только при такой политике, когда мы себя искусственно поставим в положение более низкое по сравнению с другими, только этой ценой мы сможем купить себе доверие прежде угнетенных наций».
Сталин легко, с присущей ему логичностью опроверг несправедливую критику Ленина в свой адрес и разбил умозрительные теоретические построения других оппонентов. Возражая Бухарину, он напомнил, что совсем недавно тот выступал с позиции национального нигилизма против права наций на самоопределение, «а раскаявшись, он ударился в другую крайность». Он пояснял: «Дело в том, что Бухарин не понял сути национального вопроса».
Отвечая Бухарину, а по существу и Ленину, Сталин заявил: «Говорят нам, что нельзя обижать националов. Это совершенно правильно, я согласен с этим — не надо их обижать. Но создавать из этого новую теорию о том, что надо поставить великорусский пролетариат в положение неравноправного в отношении бывших угнетенных наций, — это значит сказать несообразность... Следует помнить, что, кроме права народов на самоопределение, есть право рабочего класса на укрепление своей власти, и этому последнему праву подчинено право на самоопределение...
Русские коммунисты не могут бороться с татарским, грузинским, башкирским шовинизмом, потому что если русский коммунист возьмет на себя (эту) тяжелую задачу... то эта борьба его будет расценена как борьба великорусского шовиниста против татар и грузин... только грузинские коммунисты могут бороться со своим грузинским национализмом и шовинизмом. В этом обязанность нерусских коммунистов».
Логика Сталина была неопровержима и в высшей степени корректна. Она указывала на глубокое понимание им существа и психологии оттенков национального вопроса. И он не позволил допустить умаление русского самосознания. Взрывной реакции от критики Сталина Лениным, на которую рассчитывали сторонники Троцкого, со стороны участников съезда не последовало, и оппозиционерам не пришлось «потирать руки».
Впрочем, помимо национального вопроса, для горячих дебатов на съезде было достаточно других тем Отражая мнение «обиженной» части оппозиции, Косиор возмущенно обвинил партию в дискриминации оппозиции. «Десятки наших товарищей, — заявил он, — стоят вне партийной работы не потому, что они плохие коммунисты, но исключительно потому, что в различное время и по различным поводам они участвовали в тех или иных группировках... Такого рода отчет... можно было бы начать с т. Троцкого...»
Такой выпад Сталин парировал незамедлительно и иронически: «Я должен опровергнуть это обвинение... Разве можно серьезно говорить о том, что т. Троцкий без работы? Руководить этакой махиной, как наша армия и флот, разве это мало? Разве это безработица?
Допустим, что для такого крупного работника, как т. Троцкий, этого мало, но я должен указать на некоторые факты, которые говорят о том, что сам т. Троцкий, видимо, не намерен, не чувствует тяги к другой, более сложной работе».
Не ограничивая существо темы отдельным возражением, он привел примеры отказа Троцкого от предложения стать заместителем Ленина в 1922 году и обнажил подоплеку его тактики. В январе 1923 года он сказал: «Мы еще раз получили категорический ответ с мотивировкой о том, что назначить его, Троцкого, замом — значит ликвидировать его как советского работника».
Факты и логика были на стороне Сталина. Можно было быть недовольным политикой Политбюро, но откровенное дистанцирование Троцкого от живой работы говорило о многом.
И Сталин не без язвительности заметил: «Конечно, товарищи, это дело вкуса. Я не думаю, что тт. Рыков, Цюрупа, Каменев, став замами, ликвидировали себя как советских работников, но т. Троцкий думает иначе, и уж во всяком случае тут ЦК, товарищи, ни при чем.
Очевидно, — продолжал Сталин уже с откровенной иронией, — у т. Троцкого есть какой-то мотив, какое-то собственное соображение, какая-то причина, которая не дает ему взять, кроме военной, еще другую, более сложную работу».
Троцкий чувствовал себя как рыба на сковороде. Но, вскочив на эту уничтожавшую тираду, он не объяснил, какие тайные «соображения» мешали ему стать замом Ленина. Вместо этого он облил презрением не только Сталина, но и присутствовавших, высокомерно сосредоточив его смысл во фразе: «съезд не то место... где такого рода инциденты разбираются».
Впрочем, отношением к себе делегатов съезда Троцкий остался доволен. Если большевик Красин заявил, что никакая группа руководителей не сможет заменить Ленина, а фрондер Осинский откровенно высмеял Зиновьева, пытающегося играть роль Ленина, то по числу здравиц, которыми завершалось каждое выступление, следующим был Троцкий. Зиновьев, Каменев, Сталин и Бухарин явно уступали ему в популярности.
Генеральный секретарь весьма четко сформулировал свою позицию в отношении кадровой политики. Она оставалась взвешенной и не считалась с авторитетами. В докладе на съезде Сталин без недоговоренностей подчеркнул: «Нам нужны независимые люди в ЦК, свободные от личных влияний, от тех навыков и традиций борьбы внутри ЦК, которые у нас сложились и которые иногда создают внутри ЦК тревогу».
Завершая доклад, он обратил внимание на усилившийся в руководстве фетиш «вождей». Он констатировал, что среди 27 членов ЦК «имеется ядро в 10—15 человек, которые до того наловчились в деле руководства политической и хозяйственной работой наших органов, что рискуют превратиться в жрецов по руководству. Это, может быть, и хорошо, но это имеет и очень опасную сторону: эти товарищи, набравшись большого опыта по руководству, могут заразиться самомнением в себе и оторваться от работы в массах».
Указывая на образование такого ядра, он отметил, что «внутри ЦК за последние 6 лет сложились... некоторые навыки и некоторые традиции внутрицекистской борьбы, создающие иногда атмосферу не совсем хорошую».
Выполняя ленинские рекомендации, Сталин предложил расширить состав ЦК до 40 человек за счет свежих, новых и независимых членов партии и подчинить ему Политбюро; при этом он не без сарказма заметил, что под «независимостью» он подразумевает не их независимость от ленинизма.
Сталин трезво оценивал положение в руководстве партии, и его не могла не беспокоить откровенная недоброжелательность со стороны определенных группировок и лиц, стремящихся укрепить свое влияние. Еще накануне съезда, на январском Пленуме ЦК, произошел малозаметный эпизод. И хотя позже учебники истории партии избегали упоминания о нем, но он оказал подспудное влияние на всю советскую историю. Дело в том, что уже с дореволюционного периода в России существовала Еврейская коммунистическая партия (ЕКП). Действовавшая отдельно, сепаратно от большевиков, меньшевиков и других политических течений, партия имела свою программу, носившую откровенно национальный характер. По существу своей идеологии она являлась сионистской организацией.
Оказавшись в подвешенном состоянии, в 1922 году еврейская партия решила влиться в РКП(б). Члены Политбюро евреи сразу откликнулись на прагматичный шаг «единоверцев», но симптоматично, что Генеральный секретарь не был поставлен об этом в известность заранее. Внешне это выглядело даже как сговор. На Пленуме Сталин должен был выступить с отчетом Политбюро. Однако, нарушив установленный регламент, председательствовавший на заседании Каменев (Розенфельд) неожиданно объявил, что вместо намеченного его отчета Пленум заслушает сообщение «о положении дел в дружественной нам Еврейской компартии».
Избегая предисловий и комментариев, Каменев срезу заявил: «Пришло время, товарищи, когда без бюрократических проволочек следует всех членов ЕКП принять в члены большевистской партии». Наступившую затянувшуюся паузу прервал попросивший слово Сталин. Конечно, укоряемый в это время Лениным в «великорусском шовинизме», он прекрасно понимал, что категорическое возражение против предложения еврейских коллег немедленно повлечет за собой еще и обвинение в «черносотенстве».
