Феликс Чуев - Молотов. Полудержавный властелин
Много было тостов… «Не мы должны догонять Америку, а она нас в главном, в идеологии!»
Молотов произнес последний тост, неожиданный для меня:
— За нашу партию, ее Центральный Комитет, за товарища Андропова, его здоровье, в котором он, видимо, нуждается!
Таких персональных тостов за наших руководителей раньше я от Молотова никогда не слышал…
— Я считаю, что за последние пару лет большим достижением для нас, коммунистов, стало появление двух человек, — сказал Молотов. — Во-первых, Андропов. Это для меня неожиданность, потому что я в кадрах, в частности, в большевистских кадрах, разбирался неплохо. Громыко — мой выдвиженец, оказался на месте. Андропов — это первая неожиданность, но приятная неожиданность. Оказывается, в политике он твердый человек, с кругозором. Надежный человек. По-видимому, он здорово вырос за годы работы. Оказался вполне надежным. И у меня был на месте.
И второй человек — Ярузельский. Я, например, не слыхал такую фамилию до появления его в качестве Первого секретаря… Большевиков среди поляков было мало. Но были. Был Дзержинский. Этот человек высокого стиля. Поляки тогда были еще хуже, чем сейчас.
Ярузельский нас выручил, по-моему… Раньше для меня такой же приятной неожиданностью был Фидель Кастро.
07.11.1983
Встречаем новый, 1984-й. Молотов спросил:
— Как международники считают, за этот год война приблизилась или отдалилась?
— Приблизилась, — ответил один из гостей.
— Приблизилась, — не то повторяя ответ, не то соглашаясь, сказал Молотов.
01.01.1984
— Столько событий произошло, пока мы не виделись полтора месяца. Андропов умер, — говорю я.
— Как жалко его, — говорит Молотов. — Что-то он нашел в подходе политическом, во внешнеполитических делах…
— Народ к нему хорошо относился. Это чувствуется.
— Да, да, правильно. Надо разобраться, в чем тут дело, — соглашается Молотов. — А Черненко вообще какой-то навязанный народу человек… До сих пор не можем назначить президента. Вперед мало заглядываем, поэтому неожиданно получается. Не такое трудное дело, а вот не можем.
— Если с Черненко что-то случится, говорят, будет Горбачев. Он самый молодой там.
— Сколько ему лет?
— Пятьдесят три, по-моему.
— Хорошо. Он тоже как-то неожиданно выдвинулся. Андропов явно был не на стороне Хрущева и не на стороне, пожалуй, Брежнева тоже.
— Американцы уже прямо заявляют, что надолго советского строя не хватит. Что остался один фасад от здания, а внутри все прогнило, — говорю я.
— Вопросы возникают. Я думаю, эта мечта контрреволюционеров не будет осуществлена. Наиболее крепким государством остается наше государство. И весь социалистический лагерь. А у буржуазного строя как раз неустойчивое положение… Кто сейчас на идеологии стоит?
— Нет идеологии. Раньше хоть Суслов был, сейчас даже Суслова нет.
— Слава богу, что нет. Мало понимал.
29.03.1984
Рассказываю:
— Я прошел вдоль кремлевской стены — больше, чем у других, цветов на двух могилах: Сталина и Андропова.
— К Андропову хорошее отношение. Характерная черта. Жалко, мало побыл. Хороший человек… и руководитель хороший, — говорит Молотов.
— Зачем переименовали Рыбинск в Андропов? Был Рыбинск, потом Щербаков, снова Рыбинск, теперь Андропов. Некрасиво.
— Конечно, некрасиво. Кто-то нарочно делает.
01.08.1984
Восстановление в партии
Утром, около восьми часов, мне позвонила Сарра Михайловна:
— У нас большая радость: Вячеслав Михайлович восстановлен в партии!
Я поехал в Жуковку. Молотов в белой рубашке сидел на диване и смотрел телевизор. Я поздравил его и попросил подробно рассказать.
— Вчера меня принимал этот… как его… — Молотов задумался и вспомнил: — Черненко… Дал мне прочесть постановление, там одна строчка: восстановить Молотова в правах члена Коммунистической партии Советского Союза…
— Постановление Секретариата?
— Я вот точно не могу сказать, — видимо, Политбюро. Меня исключал ЦК — он и должен восстанавливать. Нынешний министр культуры Демичев… Что касается билета — будет оформлен на днях.
— Это было в Кремле?
— Нет, в ЦК. На Старой площади. Все очень просто. Довольно ясно. Но у меня возникают вопросы. Обо мне пишут в последнем издании «Истории КПСС», благодаря, так сказать, активности Пономарева, «примиренец» записали. Если я «примиренец», назовите кого-нибудь, который менее «примиренец»?
— Вы обратили внимание, вас уже нигде не упоминают в «антипартийной группе»?
— Давно уже. Хрущев свою злость, так сказать, направил. Предлагал дружить.
— Вчера вас вызывали?
— Вчера. Вечером.
— Значит, после Политбюро. Вчера, в четверг, у них было заседание.
— В четверг обыкновенно Политбюро — как и при Ленине, — говорит Молотов.
— Сегодня в «Правде» сообщение о заседании Политбюро. В самом конце сказано: «На заседании Политбюро рассмотрены и приняты решения по ряду других вопросов экономической и социальной политики нашей партии…» Это, значит, о вас. Видимо, после Политбюро он вас принял. Машину за вами прислали?
— Две «Волги».
— Позвонили, — говорит Сарра Михайловна. — Попросили Вячеслава Михайловича. «А кто его спрашивает?» — «Это из ЦК». — «Сейчас позову». Он спустился, подошел, они сказали, что приедут за ним.
— Сказали, что вас восстановили?
— Нет, — отвечает Молотов. — Я догадался. Я же послал письмо в Политбюро — четырнадцатого мая.
— Но могли и отказать. Раньше же отказывали.
— Конечно.
— Вот вошли вы в кабинет…
— Ну что тут особенного? Он один был. Большой кабинет.
— Кабинет Сталина, нет?
— Нет. Такой большой зал, где Политбюро заседает… Он меня принял в своем кабинете, — уточняет Молотов. — Сидел за столом. Когда я вошел, он вышел из-за стола навстречу, поздоровался за руку, и мы сидели за длинным столом напротив друг друга. Он что-то сказал, но я плохо слышу, а он, бедолага, неважно говорит. И тогда он показал постановление. Я ему говорю: «Я же с 1906 года…» — А он говорит: «Вот в постановлении так и записано».
— Чтоб стаж сохранить?
— Да, да.
— У вас теперь самый большой стаж в стране — восемьдесят лет в партии!
— Да уж…
— Такого ни у кого нет.
— Есть, пожалуй, — у Деда Мороза, — шутит Молотов.
— А что он вам говорил?
— Ничего особенного. Разговора не было почти никакого. Он заявил, что вы вот восстановлены в партии, и вручил мне копию… Поздравил. Больше ничего.
— Не дал вам постановление с собой?
— Нет, не дал. Две минуты, не больше, я был. Я не расслышал, что он мне сказал, ответил ему, что мне неизвестно, за что я был исключен и за что восстановлен.
…Входит Татьяна Афанасьевна:
— Вячеслав Михайлович в очень хорошем настроении. Он сегодня утром встал: «Может, мне сон приснился, что вызывали в ЦК».
— А многие и не знают, что вас исключали. Только в Энциклопедическом словаре сказано, что в партии вы с 1906-го по 1962-й. Черненко вас поздравил?
— Я вот не расслышал. Наверное, поздравил, я так думаю. Так полагается.
— Сам Генеральный это сделал, мог поручить райкому партии…
— Наверное, предварительно говорили. Вчера, вероятно, постановили формально. Позвонили в половине второго. Назначили в половине пятого. Мы приехали раньше. Он принял сразу. Он что-то задыхается немножко. Да, он тяжело дышит. У него нелегкое положение, каждый день выступает, небольшое выступление, приветствие… Нелегкая работа. Знаю хорошо…
Ужинаем, как обычно, в семь часов. Сели за стол.
— Наверно, выпьете, Вячеслав Михайлович? — спросила Татьяна Афанасьевна.
— Обязательно выпьем! — воскликнул Молотов. Таня принесла две бутылки шампанского — советское и венгерское.
— Какую открыть?
Молотов внимательно оглядел бутылки и указал на советское.
Я спросил, восстановили ли в партии Кагановича и Маленкова?
— Они бы позвонили… Каганович был у меня в прошлую среду, говорит: «Я твой самый близкий друг!» А Маленков давно не объявлялся.
Я снова стал расспрашивать подробности вчерашней поездки в ЦК.
— За Вячеславом Михайловичем приехали где-то в четвертом часу на двух машинах, — говорит Сарра Михайловна, — в одной было трое, среди них — врач, в другой — двое. Поставили машины на дороге у дачи, а я как раз там была. Вижу: черные машины с антеннами. «Вы не к нам?» — спрашиваю. Ничего не говорят. Я тогда пошла домой. Смотрю, двое идут к нашей даче. Поняли, что я отсюда, улыбаются, заходят: «Мы к Вячеславу Михайловичу». — «Сейчас, он одевается наверху». Таня ему там помогала.
— Мы ему серый костюм нагладили, серый галстук, шляпу надел, — говорит Таня. — Он даже не спал днем.
