Александр Костин - ЗАГОВОР ГОРБАЧЕВА И ЕЛЬЦИНА: КТО СТОЯЛ ЗА ХОЗЯЕВАМИ КРЕМЛЯ?
«Дорогой Джордж, — сказал он. — Я закончил. Это исключительно, чрезвычайно важно. По сложившейся между нами традиции, я сразу позвонил тебе, не прошло и десяти минут». Я пообещал сразу же прочитать соглашение, как только он пошлет мне текст, и быстро отреагировать. Я ощущал некоторый дискомфорт. «Мы будем работать с вами и с другими по мере развития событий, — сказал я. — Разумеется, мы надеемся, что все эти преобразования пойдут мирным путем». Обойдя вопрос поддержки со стороны Америки действий Ельцина, я добавил, что, по нашему мнению, во всем этом должны разобраться прежде всего сами участники, а не сторонние силы вроде Соединенных Штатов»[542].
Ельцин вилял хвостом перед Бушем, вызывая даже в нем чувство гадливости.
Президент США «ощущал некоторый дискомфорт» от столь унизительной формы доклада Б. Ельцина о содеянном. Удивительно, но никто из присутствующих при этом докладе никакого «дискомфорта» не ощутил. По крайней мере в своих воспоминаниях и многочисленных интервью об этом ни слова. Ельцин знал, кому нужно было звонить в первую очередь: не в Париж или Пекин и даже не в Москву, а именно в Вашингтон, тому, кто больше всех был заинтересован в гибели СССР и кому выражал (словно главному координатору заговора) свою преданность, стремясь одновременно заручиться его поддержкой в случае непредвиденного осложнения обстановки.
После докладов в Вашингтон и Москву состоялся праздничный обед, во время которого Ельцин, ободренный словами Буша, довел себя до такой кондиции, что ни о какой пресс-конференции, назначенной на 17 часов, не могло быть и речи. Она состоялась только в два часа ночи (причем Ельцина не сразу привели в чувство). Потом банкет, где Ельцин вновь быстро «дошел до кондиции», упал на ковер и облевался»[543].
Процедуру подписания исторического документа хорошо описал секретарь Союза писателей России Николай Иванов:
«…Ошалевших от важности и невероятности события журналистов ошалевшие же от собственной значимости клерки двух президентов и Председателя Верховного Совета Белоруссии впустили в павильон минут за пять до начала церемонии подписания. Единственная просьба в форме приказа — никаких вопросов Ельцину. Подписанты речей не произносили — ни перед кем: разработчики документов находились за спиной руководителей, а пятеро журналистов — не та аудитория. В гробовом молчании подписали бумаги. Все эти годы говорили, что под договором о распаде СССР стоят три подписи. На самом деле их шесть: свои автографы поставили также госсекретарь Российской Федерации Г. Бурбулис, Председатель Совета Министров Белоруссии В. Кебич и премьер Украины В. Фокин.
«Время! Засекли кто-нибудь, когда подписали договор?» — засуетились через несколько минут в холле. По журналистской привычке фиксировать события, время отметил только Юрий Дроздов — 14 часов 17 минут. По иронии судьбы на циферблате его часов была символика СССР.
Юрий Иванов, помня об обещании не задавать вопросов Ельцину, попросил руководителей делегаций стать вместе хотя бы для совместного фотоснимка. Борис Николаевич буквально сграбастал Кравчука и Шушкевича, прижал к себе. Первый и последний снимок трех лидеров — больше они уже вместе не собирались. В идее Содружества Независимых Государств независимости оказалось больше, чем содружества.
В павильоне засуетились официанты с подносами с шампанским, а Сергей Балюк и Евгения Патейчук заторопились из душного и тесного зала на свежий воздух. Падал снежок, надвигались сумерки, особенно ранние в лесу. «Ну что, Сергей Сергеевич, натворили мы с вами дел?» — вздохнула машинистка»[544].
А теперь о позиции Н. Назарбаева, который, судя по докладу Б. Ельцина Дж. Бушу, «…полностью поддержал их действия и намерен сам подписать соглашение как можно скорее». В беседе с главными редакторами московских газет, состоявшейся 15 апреля 1995 года, он, в частности, сказал:
«Горбачев пригласил нас, глав союзных республик, на 9 декабря — обменяться мнениями, по поводу нового Союзного договора. А 6 декабря мне в Алма-Ату позвонил Ельцин и говорит: «Лечу в Белоруссию, к Шушкевичу, пригласил туда и Кравчука, надо подготовиться к встрече с Горбачевым, договориться о будущем Союзе Суверенных Государств». Просто уведомил меня, но в Минск не пригласил. 8 декабря я вылетел в Москву. Прибыл во Внуково вечером, и тут мне говорят: «Вас ищет Ельцин, ищет Руцкой, ищет Шушкевич, ищет Горбачев». Что такое? Не пойму — вдруг я всем понадобился! Прямо в аэропорт звонят из Минска. Беру трубку — говорит Кебич, хороший мой знакомый, добрый мужик: «Мне поручено тебя встретить. Скорее приезжай!» Я не понимаю: «Подожди! Кто меня приглашает?» — «Да вот Борис Николаевич…» Трубку взял Шушкевич: «Мы тут документ один подписали, реализовали вашу старую идею».
Дело в том, что еще в декабре 1990 года мы вчетвером — Ельцин, Кравчук, Шушкевич и я — подготовили четырехсторонний меморандум о том, что мы, четыре союзные республики, создаем Союз Суверенных Государств, признаем Горбачева его президентом и приглашаем всех остальных к нам присоединиться. Тогда это не прошло. Горбачев прочитал меморандум, запротестовал, но вскоре запустил Новоогаревский процесс. То есть мы его подтолкнули к идее подписания нового Союзного договора.
И вот теперь они из Минска мне об этом напомнили. Трубку взял Ельцин: «Нурсултан Абишевич, мы реализовали вашу идею, составили соглашение, все его подписали, для вашей подписи место оставлено, прилетайте скорее!» Я что-то засомневался: «Что вы там подписали? Прочитайте текст!» Ельцин говорит: «Я не могу, вот пусть Шушкевич…» Шушкевич заплетающимся языком читал, читал… Я прослушал и спрашиваю: «Вы что, создали новое государство? Советского Союза больше нет?» «Ну вроде бы так», — отвечают. Я говорю: «Позовите Кравчука!» Очень тяжело мне было их понимать, не слишком связно говорили. Кравчук взял трубку, голос у него был пободрее. «Мы тут судили-рядили, выхода другого нет, Украина иначе не может, я тебе звонил, пытался пригласить, в общем, прилетай и подписывай!» Тут я еще сильнее засомневался и говорю: «Во-первых, вы могли бы еще позавчера меня об этом предупредить. А во-вторых, я один, без согласия своего парламента и правительства, ничего подписать не могу! Вы у Горбачева будете завтра? Там и поговорим». Кравчук отвечает: «Нет, я к Горбачеву не поеду, Шушкевич тоже не собирается, мы поручили Ельцину доложить о принятом решении». Вот так»[545].
Не до конца искренен и Нурсултан Абишевич. Человек Востока, он вел тонкую игру. Прежде чем ответить категоричным отказом прилететь в Минск, он успел посоветоваться с Горбачевым. По крайней мере, сам Горбачев об этом как-то обмолвился:
«В тот день в Москву по договоренности прилетел Назарбаев. Узнав о событиях в Минске, стал советоваться со мной, сказал, что его туда приглашают. Я поинтересовался. Что он сам думает. Видел: оскорбился случившимся. И вместе с тем почувствовал, что, если бы его позвали раньше, и он бы поехал. Наверное, это было бы лучше. Хотя трудно предугадать.
Свое официальное отношение к Беловежскому соглашению я выразил в заявлении Президента СССР, опубликованном 10 декабря. В нем подчеркивалось: Судьба многонационального государства не может быть определена волей руководителей трех республик. Вопрос этот должен решиться только конституционным путем с участием всех суверенных государств и с учетом воли их народов»[546].
Не беззубым заявлением должен был отделаться президент страны, а хотя бы воспользоваться советами своих ближайших помощников, предлагавших ему власть употребить. Так, Г. Х. Шахназаров, готовивший материалы совещания у Горбачева, состоявшегося на следующий день после Беловежской встречи, пишет:
«Горбачев просил подготовить выступление, в котором должны быть проставлены все точки над «i», прямо и без обиняков сказано о роли Кравчука и других участников минских соглашений.
9-го перед встречами с Ельциным и Назарбаевым он позвонил и спросил: «Что будем делать?» Я сказал, что подготовил текст его заявления, которое завершается предложением созвать Съезд народных депутатов СССР и там предложить провести референдум. Одновременно я подготовил проект заявления Президента, дезавуирующего минские документы. Горбачев согласился.
С 12 часов он встречался сначала с Ельциным и Назарбаевым, затем с Муталибовым, Набиевым. Сообщил мне перед этим, что среднеазиатские лидеры просили Назарбаева вернуться домой, а сами приняли решение в Москву не приезжать»[547].
Из воспоминаний А. Грачева:
«9 декабря сразу после приезда президента в Кремль я вошел к нему в кабинет. Он полностью владел собой, был мобилизован и бодр. Горбачев ждал намеченную на 12 часов встречу с Ельциным и уже прилетевшим в Москву Назарбаевым. Мы обменялись мнениями по поводу произошедшего в Беловежской Пуще. Горбачев наступательно сказал мне:
