История Первой мировой войны - Оськин Максим Викторович
Поэтому в глазах высшего генералитета Действующей армии предстоящее наступление должно было ограничиваться только самыми ближайшими целями. Кстати говоря, в этой же самой 5-й армии, которой командовал генерал Ю. Н. Данилов, в конце июня по делам о массовом невыполнении боевых приказов к ответственности привлекли солдат пятидесяти двух частей. Из них 12 725 человек было отправлено под суд [473].
Тем не менее наступление на Восточном фронте признавалось одним из основных условий выполнения Россией своих обязательств перед всей Антантой. Зависимость царского правительства от союзников обратилась сверхзависимостью Временного правительства, которое легко могло потерять власть в революционном хаосе. Поэтому союзники умело играли на этой зависимости русской стороны. Военный атташе во Франции граф А. А. Игнатьев вспоминал, что после Февральской революции «росли и склады неотправленного в Россию военного имущества: англичане с каждым месяцем сокращали размер предоставляемого нам морского тоннажа. Это было негласным нажимом союзников на Временное правительство. Хотелось верить, что эти первые признаки пренебрежения к интересам России тоже временные, объясняемые возраставшей с каждым днем потребностью союзников в морском тоннаже» [474].
Еще на зимней Петроградской конференции подразумевалось, что в кампании 1917 года союзники будут наступать одновременно на всех фронтах, чтобы разом сковать все резервы противника и вырвать победу. Англо-французы готовились к кампании, согласно решениям союзной конференции, подразумевавшей, что 1 мая признается крайним сроком для производства наступления. И ударили первыми, чтобы опозориться так, как еще не было.
Катастрофический провал французского наступления генерала Нивелля на реке Эна между Суассоном и Реймсом, бунт ряда французских частей, некоторые из которых двинулись на Париж, означали, что наступление русских на Восточном фронте будет проходить в «гордом одиночестве». Операция 2-й английской армии на Ипре носила ограниченный, локальный характер. Действительно, сверхбездарно организованное наступление на реке Эна всего за пять дней вырвала из французских рядов сто двадцать тысяч человек. Мятеж охватил половину всей французской армии – пятьдесят четыре дивизии. Для «оздоровления» обстановки во французских вооруженных силах требовалось немалое время.
Ясно, что в таких условиях поддержать русских никто бы не смог. Ведь германцы отныне могли свободно оперировать войсками между западным и восточным театрами военных действий. Изолированный удар русских армий, заведомо обреченный на провал, бесцельный для общесоюзной стратегии, являлся опасной авантюрой, если учесть политическую ситуацию в России. Однако Временное правительство настояло на наступлении в июне месяце: расчет на политические дивиденды в глазах союзников преодолел логику здравого смысла.
Это также доказывает, что новые революционные политические деятели руководствовались, прежде всего, намерением удержаться у власти в стране, нежели действительными национальными государственными интересами. Как считал Н. Н. Головин, свою лепту в гибель армии внесло и верховное командование, проявив «примитивность мышления, с которой подходил высший командный состав к революционному процессу…». По мнению генерала Головина, «весь расчет на спасение Русской Армии был основан на одержании окончательной победы, приводящей к миру. Между тем, в 1917 году война находилась еще в той стадии, когда была применима только стратегия изнурения и когда наполеоновские сокрушительные удары, решающие сразу судьбу войны, были абсолютно невозможны».
Отношение самих солдатских масс к наступлению в условиях развала государственной власти, грядущего земельного передела и заключения мира на любых условиях, безусловно, была негативной. Начавшийся в деревне земельный передел властно требовал присутствия фронтовиков дома: какое уж тут наступление? Сокращение числа активных штыков в окопах правительство возмещало усиленной присылкой в Действующую армию резервистов из военных округов страны.
Уже с первых же дней революции, в марте, солдаты отказывались строить наступательные плацдармы, лишь бы не наступать [475]. Солдат и впрямь нельзя было обмануть одними только демагогическими посулами. Так, солдаты 15-й роты 99-го запасного пехотного полка, требуя немедленного перехода земли крестьянству и конфискации сверхприбылей, замечали: «…и почему-то к нам опять приходят мужички в лаптях, а что-то совсем не видно белогорников, которые, работая на “оборону”, набивая себе карманы военной прибылью, тешат солдат красивыми обещаниями и призывают к наступлению, к победе… Мы не двинемся из окопов ни вершка вперед, ни пяди назад». Разве не правы были эти солдаты в оценке восприятия войны и ее выгоды для различных категорий населения?
Накануне наступления, 14 июня, 1-й Гвардейский корпус принял резолюцию о недоверии Временному правительству, переходу власти в руки Советов и отказу от наступательных действий. Даже 18 июня, когда ряд частей удалось все-таки уговорить, Гренадерский, Павловский гвардейский и 13-й Финляндский стрелковый полки категорически отказались от участия в наступлении.
Из Действующей армии доносили, что в Гренадерском корпусе «отношение к наступлению, кроме ударных батальонов, отрицательное». Вообще же отмечалось, что на всех фронтах желают наступать только ударники и казаки. Резолюции отказывавшихся от наступательной инициативы подразделений Действующей армии и тыловых частей фронта гласили, что наступление на руку только буржуазии, что война бесполезна и потому следует лишь обороняться во имя заключения скорого мира [476].
Не желавшие идти в наступление солдаты не только отказывались покидать окопы, но и всячески противодействовали соседним частям, готовым наступать. Так, удар добровольческой Чехо-Словацкой бригады, составленной как из подданных Российской империи, так и из бывших военнопленных, у города Зборов предполагал поддержку техническими средствами ведения боя (артиллерией, пулеметами и минометами) соседних 13-го и 22-го Финляндских стрелковых полков. Бригада, насчитывавшая всего-навсего 3580 штыков, прорвала оборону противника, захватив 3232 пленных, 21 орудие и 40 пулеметов, потеряв всего сто девяносто солдат и офицеров. Финляндцы же постарались привести передаваемые чехам до наступления пулеметы в негодность, а патроны и гранаты закопали. Помимо прочего, солдаты соседних с чехами частей обокрали вещевые мешки наступавших, оставленные в окопах. Таким образом, эта атака проводилась при слабой артиллерийской поддержке и почти без пулеметов [477].
Безусловно, в свою очередь правительство старалось сделать все возможное, чтобы побудить войска к наступлению. Только за четыре месяца властями было сформировано сто двадцать девять новых дивизий для фронта. К началу Июньского наступления количество русских дивизий достигло чудовищной (и максимальной за всю войну) цифры в 288 единиц, что почти равнялось австро-германским дивизиям на всех фронтах вместе взятых. Но каково было качество этих дивизий?
На фронт из тыловых округов отправлялись целые запасные пехотные полки, ибо А. Ф. Керенский, ставший министром-председателем Временного правительства, отлично понимал, что только победная эйфория сможет продлить существование его политического режима. Однако боевые качества этих войсковых единиц находились ниже всякой критики: правящий режим лишь увеличивал число едоков в Действующей армии, усугубляя прогрессирующий развал вооруженных сил и железных дорог.
Для того чтобы подвигнуть армию на нежеланное наступление, революционными властями предпринимались все возможные и невозможные меры. Например, 22 июня, очевидно, чтобы поддержать дух наступавших войск, Временное правительство законодательно предоставило право на получение государственного пайка внебрачным детям солдат [478]. Но в любом случае, «временщики» не поняли, что революция и наступление есть вещи несовместимые до тех пор, пока революция не достигнет определенного этапа в своем развитии. А. Ф. Керенский же полагал, что достаточно насытить фронт людьми, чтобы армия безоговорочно пошла в наступление. А быть может, надеялся на свои «уговоры».
