Тобайас Смоллет - Приключения Перигрина Пикля
Перигрин, плохо разбиравшийся в выражениях своего лакея, приказал ему под угрозой навлечь на себя его гнев изъясниться более вразумительно и с помощью всевозможных вопросов добился полного отчета о плане, который тот осуществил, чтобы ему услужить. Это сообщение смутило его немало; он готов был тут же наказать своего слугу за дерзость, но понимал, что тот хотел позаботиться об его спокойствии и благополучии; а с другой стороны, он не знал, как снять с себя подозрение, которое - он это видел - питал Годфри, почитая его зачинщиком, и в то же время не знал, как обойтись без объяснений, каковые при нынешнем его расположении духа были ему не под силу. После недолгого молчания он, сурово нахмурившись, повернулся к Пайпсу и сказал:
- Ах ты плут! Вот уже второй раз я роняю себя в глазах этой леди вследствие твоего невежества и самонадеянности; если ты еще когда-нибудь вмешаешься в мои дела, не получив от меня приказания и наставления, клянусь всем святым, я без малейшей жалости предам тебя смерти. Убирайся вон, и пусть моя лошадь будет немедленно оседлана!
Когда Пайпс удалился, чтобы исполнить приказ, наш молодой джентльмен, снова повернувшись к капитану и положив руку себе на грудь, сказал с торжественным видом:
- Капитан Гантлит, клянусь честью, я неповинен в этой затее, которую вы приписываете мне, и, полагаю, вы не воздаете должного ни уму моему, ни благородству, воображая, будто я способен на такую наглую выходку. Что касается вашей сестры, то один раз в жизни я оскорбил ее, одержимый безумным и пылким желанием; но я сделал такие признания и предложил такие жертвы, что мало кто из женщин ее круга отказался бы от них; и, клянусь богом, я скорее претерплю все муки разочарования и отчаяния, но больше не паду ниц перед ее жестокой и не заслуживающей оправдания гордыней!
С этими словами он внезапно сбежал вниз и тотчас вскочил в седло, воодушевленный злобой, которая побудила его мысленно дать клятву, что, спасаясь от презрения Эмилии, он найдет утешение в объятиях первой встречной девки.
В то время как он, предаваясь таким мыслям, ехал в крепость, Годфри, обуреваемый гневом, стыдом и беспокойством, вернулся в дом своего тестя, где застал сестру все еще глубоко потрясенной известием о смерти Перигрина, тайну коей Годфри немедленно разоблачил, рассказав о разговоре в гостинице и описав поведение Пикля с осуждением, не доставившим удовольствия Эмилии и не заслужившим одобрения кроткой Софи, которая ласково пожурила его за то, что он, не разрешив недоразумения, позволил Перигрину уехать.
ГЛАВА LXXXVII
Перигрин отправляется в крепость и встречает по дороге девицу, которую берет на содержание и превращает в изящную леди
Тем временем наш герой подвигался рысцой вперед, погруженный в глубокую задумчивость, которая была нарушена нищенкой и ее дочерью, попросивших у него милостыни, когда он проезжал мимо. Девице было лет шестнадцать, и, несмотря на жалкое ее одеяние, взорам его представилось приятное лицо, оживленное здоровым румянцем и веселостью. Мысли его были еще сосредоточены на решении, упомянутом мною выше, и он нашел эту попрошайку весьма подходящим объектом для исполнения своего обета. Посему он вступил в переговоры с матерью и за небольшую сумму купил у нее права на эту девицу, которую не пришлось долго улещивать и уговаривать, чтобы она согласилась последовать за ним в любое место, где ему вздумается ее поселить.
Когда договор был заключен, к полному его удовольствию, он приказал Пайпсу посадить приобретенную им особу позади себя на круп лошади, и, сойдя у ближайшей харчевни, написал письмо Хэтчуею с просьбой принять красотку с большой дороги и распорядиться, чтобы ее вычистили и одели в приличный наряд как можно скорее, дабы он мог к ней прикоснуться по приезде, который по этому случаю он откладывает на один день. Эту записку, а также и девицу, он поручил заботам Пайпса, строго предписав ему воздерживаться от всяких покушений на ее целомудрие и спешить в крепость, тогда как он сам поехал в ближайший городок, где намеревался провести ночь.
Получив такое предостережение, Том отправился с порученной ему особой и, будучи от природы молчаливым, не раскрывал рта, пока не проехал добрую половину пути. Но хотя Томас и казался железным существом, однако он был в сущности человек из плоти и крови. Так как близость здоровой девки, правою рукою обнимавшей его за талию, разожгла его желания, он мысленно начал бунтовать против своего господина и почувствовал, что вряд ли в силах противостоять соблазну поволочиться.
Однако он боролся с этими мятежными мыслями, призывая на помощь рассудок, дарованный ему небом; когда же рассудок потерпел полное поражение, страсть-победительница прорвалась наружу в такой речи:
- Проклятье! Кажется, хозяин воображает, будто у меня в теле осталось не больше соков, чем у сушеной трески, если отправляет меня в плавание в темноте с такой славной кобылой. Что вы об этом думаете, милочка?
На этот вопрос его спутница ответила:
- Хвастун!
А кавалер вновь принялся за ухаживание, сказав:
- Ох, как вы щекочете мою обшивку! Из вашей руки что-то выскакивает и пронизывает меня от трюма до самого кильсона. Уж не живое ли серебро у вас в руке?
- Живое серебро! - воскликнула леди. - Черт бы побрал то серебро, какое я держала в руке за этот месяц! Будь у меня серебро, неужели вы думаете, я не купила бы себе кофты?
- Клянусь божьими ногтями, - вскричал кавалер, - вам, милая, не понадобится ни кофты, ни юбки, если вы пожалеете честного моряка, сильного и крепкого, как девятидюймовый канат, который будет держать в чистоте палубу и наводить порядок под люками!
- К черту вашу болтовню! - сказала прелестница. - Какое мне дело до ваших палуб и люков?
- Не лечь ли нам ненадолго в дрейф? - отозвался влюбленный, чей аппетит перешел к тому времени в волчий голод. - Я поучу вас, милочка, как управляться с компасом. Ну и красивая же вы с..а!
- С..а! - воскликнула эта современная дульцинея, взбешенная столь невежливым выражением. - Ах ты собака! Я такая же с..а, как и твоя мать! Черт бы тебя побрал, я не прочь расправиться с твоей мордой вместо компаса! Ты у меня узнаешь, дерзкий грубиян, что этот кусочек предназначается для твоего хозяина. Старый шелудивый бездельник! Ты хуже всякого пса! Пес ходит в своей собственной шкуре, а ты носишь платье своего господина.
Такой поток ругательств, извергаемых особой, лишенной платья, превратил любовь кавалера в гнев, и он пригрозил спешиться, принайтовить ее к дереву и угостить кошками по кормовой части; но, отнюдь не устрашенная его угрозами, она бросила ему вызов и произнесла столь красноречивую речь, что завоевала бы себе славу даже среди девиц Билингсгейта, ибо эта молодая леди, помимо природного дара к перебранке, развила свои таланты в почтенной компании бродяг, прощелыг и проституток, с которыми общалась с младенческих лет. Итак, не чудо, что она быстро одержала полную победу над Пайпсом, который, как, быть может, заметил читатель, не отличался разговорчивостью. По правде сказать, он был совершенно ошеломлен ее болтливостью и, не находя ответа на вразумительные ее речи, весьма мудро предпочел сберечь дыхание и доводы, предоставив ей полную свободу, чтобы она могла выговориться. Он продолжал путь в молчании и спокойствии, не обращая никакого внимания на прекрасную спутницу, словно имел дело с чемоданом своего господина.
Как он ни торопился, но было уже поздно, когда они прибыли в крепость, где он передал письмо и леди лейтенанту, который, узнав о желании своего друга, тотчас приказал принести в холл все имевшиеся в доме лоханки и наполнить их водой. Том, раздобыв швабры и щетки, снял с прекрасной незнакомки разноцветное тряпье, которое было немедленно предано огню, и проделал над ее нежным и стройным телом церемонию чистки, какая практикуется на борту королевского военного корабля. Однако девица подчинилась такому омовению не без ропота. Она проклинала находившегося тут же распорядителя, оскорбительно намекая на его деревянную ногу; что же касается исполнителя, Пайпса, то она столь ловко расцарапала ему лицо ногтями, что кровь струйками сбегала у него по носу, а на следующее утро, когда эти ручейки подсохли, физиономия его походила на шершавую кожуру сливы, обмазанную смолой. Однако он с большим упорством исполнял свой долг, остриг ее наголо, ловко управлялся со щетками, пользовался по мере надобности швабрами различных размеров и, наконец, окатил ее холодной водой, вылив ей на голову дюжину ведер.
По окончании умывания он растер ее полотенцами, дал ей чистую рубашку и, разыгрывая роль камердинера, одел ее с головы до ног, принеся опрятное и приличное платье, принадлежавшее миссис Хэтчуей; благодаря этому наружность ее настолько изменилась к лучшему, что Перигрин, прибыв на следующий день, едва поверил собственным глазам. По этой причине он остался чрезвычайно доволен своей покупкой и решил потворствовать капризу, который овладел им в момент приезда.
