Гелен: шпион века - Кукридж Эдвард

Гальдер сообщил Гелену, что «фюрер остался весьма доволен» и в качестве поощрения подарил ему «Жизнь Фридриха Великого» в кожаном переплете с автографом и подписью: «За отличную работу». А на геленовской учетной карточке Хойзингер сделал следующую пометку: «Образцовый офицер Генштаба. Личные качества, знания, трудолюбие значительно выше среднего. Отличные оперативные качества, предусмотрителен и наблюдателен. Заслуживает полного доверия. В будущем сможет работать командиром корпуса или стать начальником отдела»…

Вести с фронта приходили самые воодушевляющие. Уже через неделю ведущая танковая дивизия вторглась далеко в глубь территории СССР, захватив Брест-Литовск, Вильнюс, Львов, Ригу и через Березину двинулась на Москву. Еще раньше войну с Россией начали финны.

Кольцо вокруг Ленинграда, сжималось все туже. Все шло согласно плану — тому самому плану, над которым трудился Гелен, прилагая воистину сверхчеловеческие усилия. И вот теперь все решают пушки.

Через месяц после начала вторжения Гальдер попросил Гелена сопровождать его в инспекционной поездке в группу армий «Север» под командованием фельдмаршала фон Бока — тот уже достиг Смоленска и готовился к решительному броску на Москву. Гелена в этой поездке ждал двойной сюрприз: 22 июля его представили фюреру, и Гальдер вручил ему Золотой крест с мечами. Через три дня Гелен получил приглашение на одно из проводимых Гитлером совещаний — редкая честь. Удостоившись крепкого рукопожатия самого фюрера — чьи голубые глаза, казалось, притягивали и завораживали, — Гелен предпочел скромно держаться в тени. Он не записал, что было услышано им на том совещании, но нам известно, что именно тогда фельдмаршал Браухич получил от Гитлера следующую директиву:

«Ввиду обширных размеров оккупированной территории на Востоке имеющихся в наличии сил для обеспечения надлежащей безопасности хватит лишь в том случае, если любое сопротивление будет подавляться не только наказанием виновных, но и проведением оккупационными войсками политики террора для искоренения малейших попыток сопротивления со стороны местного населения».

Гальдер сообщил Гелену, что у него имеются «планы насчет его будущего и что он уже обсудил их с Кейтелем, но пусть они еще пока немного подождут». Он посоветовал Гелену проще смотреть на жизнь, для чего и отправил с инспекцией в Финляндию и на Ленинградский фронт. Эта поездка заняла у Гелена почти весь август — в родной отдел Генштаба он вернулся лишь в начале осени. Там, полный нехороших предчувствий, он читал приходившие в Генштаб донесения о зверствах, творимых эсэсовцами на оккупированных восточных территориях. 10 ноября Гелен снова сопровождал Гальдера на совещание в Ставке Гитлера. Там он поделился своими мыслями относительно мер, которые требовалось принять, для того чтобы транспорт не пострадал в условиях суровой русской зимы. В этот период он видел фюрера один только раз, в Холме, куда тот прилетел с краткой инспекцией фронта.

Террор

В течение всего семи недель с начала вторжения германская армия продвинулась в глубь российской территории на шестьсот километров, пройдя целиком всю Белоруссию и большую часть Украины. В оккупации оказалось около 50 миллионов советских людей. Штаб группы армий «Центр» под командованием фельдмаршала фон Бока располагался в Красном Бору, под Смоленском. Очень скоро германская армия столкнулась с неожиданными для себя проблемами — именно на плечи немецких военных легли обязанности по обеспечению не только подобия общественного порядка на завоеванных территориях, но и жизнеобеспечение десятков крупных городов. Гитлер не оставил у немецких военачальников никакого сомнения на тот счет, какими методами должна вестись война на Востоке. Еще в марте, то есть за три месяца до вторжения, на совещании немецкого командования, которому вскоре предстояло руководить сражением на Востоке, он подробно изложил свой план «устрашения»: «Война против России будет такова, что ее нельзя будет вести по-рыцарски. Эта борьба — не что иное, как борьба идеологий и расовых различий, и она должна вестись с невиданной ранее безжалостностью и не знающей границ жестокостью. Всем офицерам следует отбросить устаревшие представления о ведении войны. Я знаю, что необходимость ведения войны подобными методами выше вашего понимания, господа генералы, но я абсолютно настаиваю, чтобы мои приказы исполнялись беспрекословно. Красные комиссары и советское руководство являются носителями идеологии, которая однозначно противостоит национал-социализму. Вот почему противника следует уничтожить. Немецкие солдаты, виновные в нарушении международных законов и других правил… будут освобождены от ответственности».

Кое-кто из генералов, в том числе Гальдер и Манштейн, пытались выразить Свое несогласие с политикой террора Браухичу, на что тот ответил им, что большинство офицеров все равно не станут исполнять приказ дословно, добавив, однако, что бесполезно даже просить Гитлера пересмотреть позицию по данному вопросу, ведь «все равно ничто на свете не заставит его изменить свое мнение». Таким образом, приказ о массовом терроре не только остался в силе, но за ним последовал еще один, от 13 мая, подписанный фельдмаршалом Кейтелем, который практически любому немецкому офицеру даровал право распоряжаться чужими жизнями.

Лица, заподозренные в совершении каких-либо действий против немецкой армии и военной администрации, должны быть доставлены к офицеру, который решит, будут ли они немедленно расстреляны или нет. В том случае, если преступление совершается служащими вермахта против населения вражеских стран, судебное разбирательство необязательно, даже если их действия по немецкому военному законодательству рассматриваются как преступные.

Немецкие офицеры по-разному восприняли карт-бланш на массовое уничтожение мирного населения. Приказ «ликвидировать» советских комиссаров, совслу-жащих, представителей партаппарата и городских властей и милиции был в основном выполнен, но многие офицеры отказались участвовать в задуманных Гитлером массовых убийствах. Другие же, напротив, настаивали на том, чтобы подозреваемые в неповиновении обязательно предстали перед трибуналом.

Однако по мере того, как суровая русская зима, контрнаступление советских войск и ширившееся партизанское движение начали сказываться на физическом и моральном состоянии оккупационных армий, жестокое обращение с мирным населением переросло в откровенное зверство.

На первых этапах войны кое-кто из командования — в особенности фельдмаршал фон Бок — докладывал в ОКВ о все нарастающих трудностях, с которыми сталкивались оккупационные силы в том, что касается жизнеобеспечения местного населения. Однако Геринг, в ведении которого находилось использование ресурсов оккупированных территорий, четко указал, что вся сельхозпродукция, в частности урожай плодородного черноземного пояса, должна быть привезена в Германию, а не потрачена для нужд завоеванных народов.

«Немецкая администрация на завоеванных территориях может предпринимать усилия, чтобы как-то смягчить неминуемый голод… Однако подобные меры вряд ли в состоянии его предотвратить. Любые попытки спасти от смерти местное население за счет использования излишков урожая черноземной зоны повлекут снижение поставок зерна в Германию. Это, в свою очередь, отрицательно скажется на военном потенциале Германии и завоеванных ею стран Европы и подорвет способность к сопротивлению блокаде англо-американцев».

Однако подобное отношение нацистской верхушки к завоеванным народам не совпадало с мнением куда более здравомыслящего фронтового командования. Офицеры разведки в штабе фельдмаршала фон Бока в Борисове, а затем в Смоленске, помнили непоправимые ошибки, совершенные Наполеоном в 1812 году. Они отлично понимали, что жестокое обращение с местным населением вызовет ожесточенное сопротивление, в результате чего сложится невыносимая ситуация в тылу немецких войск. Более того, голод и разруха скорее всего повлекут за собой эпидемии, от которых могут пострадать и войска.