Гарет Паттерсон - Я всей душою с вами, львы !
Поскольку лагеря не имели ограждений, то любой турист, выйдя ночью из палатки (хотя его предупреждали, чтобы он не делал этого), мог столкнуться с моими львами или другими хищниками. За много месяцев до этого старина Темный задрал антилопу куду прямо напротив одной из туристических палаток. Да что там говорить - трагедия едва не случилась в нашем лагере, когда он только-только был основан. Мой коллега-егерь спал в палатке со своей невестой и вдруг проснулся от ее ужасающих криков. Бедняжку схватила гиена, которая бесцеремонно вошла в палатку как к себе домой. Егерь пнул непрошеную гостью ногой и рявкнул так, что зверюга, собравшаяся уже утащить свою жертву во мрак ночи, убралась восвояси. По счастливой случайности обошлось без серьезных травм; но представьте себе, в каком шоке находилась бедная женщина. Еще бы - пережить приключение, которое могло окончиться страшной смертью!
Нападению гиены в неогражденном лагере подвергся и мой коллега-орнитолог. Причем случилось это не где-нибудь в глуши, а в армейском лагере на территории национального парка Крюгера. Крепкий, обаятельный парень Роджер почивал сном праведника у себя в палатке, когда к нему пожаловала хищница. Инстинкты, выработанные за время жизни среди дикой природы, спасли ему жизнь - он проснулся как раз в тот момент, когда самые могучие в Африке челюсти готовились схватить его. Он повернул голову, а гиена, бросив взгляд на его лысину, откусила ему ухо. Роджер заорал что есть мочи, и это его спасло гиена с позором бежала. Больше ее никто не видел - возможно, она и поныне прячется где-то в кустах, не смея высунуть голову. После этого Роджер много недель страдал от инфекционного воспаления шеи, но, к счастью, выздоровел и снова приступил к работе.
После сообщений о том, что львов видели в опасной близости от лагерей, я направил в Ассоциацию землевладельцев письмо с предложениями, как уменьшить потенциальную возможность столкновения между человеком и зверем. Я предложил соорудить вокруг лагерей ограды, которые не мозолили бы глаза туристам и вместе с тем служили охраной и людям и животным. При этом я предупредил о нежелательности разбивки в лагерях огородов, так как они неизбежно привлекут внимание павианов и верветок. За примерами конфликтов между человеком и животным не надо было далеко ходить - в одном из лагерей отстреливали весенних зайцев, этих очаровательных грызунов, прыгающих как кенгуру, за то, что они повадились есть траву на разбитых в лагере газонах. Почему-то когда разбивают лагерь, там обязательно засевают газон, как в городе. Делайте что хотите, но только не стреляйте зайцев за то, что они, мучимые непереносимой засухой, лакомятся обильно поливаемой травой! В других лагерях работникам приказано стрелять в белок, пытающихся устраивать гнезда в тростниковых и пальмовых кровлях. Эти случаи выводят меня из себя. В голове не укладывается, как это можно стремиться к дикой природе и при этом не уважать коренных ее обитателей - зверей!
На свои предложения я получил краткий ответ в устной форме. Что касается установки ограждений, то мне ответили следующее: "Вы решительно не имеете права указывать членам нашей Ассоциации, как им тратить деньги". Не знаю, каково мнение богатеев, а с моей точки зрения, жизнь людей дороже денег. В течение последующих недель я своими силами огородил три лагеря, в которых жили и работали мои друзья, до этого не имевшие надежной защиты.
В это же самое время передо мной встала другая, еще более тяжкая задача. Я должен был ликвидировать "Тавану" - наш дом. Период аренды подходил к концу, и никто не собирался нам ее продлевать. Слава Богу, что почти все это время Джулия была в отъезде - у меня и то сердце разрывалось, а у нее оно просто не выдержало бы. Ассоциация землевладельцев предложила нам основать новый лагерь далеко на северо-западе, и, хотя мы были безмерно благодарны за это предложение, нам не хотелось слишком удаляться от своих львов. Чтобы обеспечить им защиту, мне было необходимо жить в пределах занимаемой ими территории в двести квадратных километров, находящейся во владении семи человек!
Пока Джулия отсутствовала, я колышек за колышком, стенку за стенкой разрушал лагерь, сплавляя его как ненужный теперь мусор вниз по Таване - кто знает, может быть, кто и выловит. Однажды утром, занятый такой работой, я услышал с той стороны, куда относил мусор, сердитое ворчание. Я испугался, не попал ли зверь в капкан - всего три дня назад я видел там человечьи следы и подумал, что это могут быть браконьеры, но не нашел ни одного капкана, сколько ни искал.
Я взял ружье и отправился на разведку. Проходя мимо кучи мусора, я снова услышал ворчание - оно исходило из небольшой рощицы высоких деревьев на берегу. Я осторожно подошел туда, опасаясь увидеть находящееся в шоковом состоянии животное. Однако очень быстро выяснилось, что единственным существом, коим овладело беспокойство, был я. Невероятно, но я своими глазами увидел двух брачующихся леопардов! Как назло, кавалер заметил меня. Оставив свою возлюбленную, он сделал предупредительный прыжок мне навстречу, а затем дал деру; дама сердца, естественно, последовала за ним. У меня бешено колотилось сердце; я не мог сойти с места и все смотрел туда, куда они удалились. Потом я отступил на более открытое пространство. Вот так: думал сделать доброе дело и едва не попал в очередную историю! Он же мог напасть на меня вместо того, чтобы обратиться в бегство! Удивительно, но мне и на этот раз повезло!
Вернувшись в лагерь, я снова взялся за скорбный труд. Теперь я разбивал кувалдой бетонные стены - сперва хижину-столовую, затем кухню и, наконец, спальню Джулии - бывший склад всякого добра. Я трудился часами, не разгибая спины; мускулы были напряжены, пот катился градом. Зачем все это? А из принципа: коли нам здесь не жить, то и никому другому тоже. Здесь у нас с Джулией был дом, стены которого знали наш смех и наши слезы. Неподалеку отсюда обрел свой последний приют наш любимец Батиан. И чтоб теперь тут хозяйничали чужие люди?! Чем дольше я работал, тем больше вставало в памяти воспоминаний. Когда наконец пришел день окончательного прощания с "Таваной" и переезда на новое место, я перегородил дорогу ветками и бревнами, чтобы навсегда скрыть от любопытных глаз то, что осталось от нашего дома.
К счастью, сочувствующий мне владелец земель к востоку от долины Таваны выхлопотал мне разрешение основать новый лагерь на своей земле неподалеку от старого, за что я был ему крайне признателен. Я хорошо знал эту землю, так как она находилась в самом центре львиных владений. И вот настал день, когда я отправился выбирать место для нового лагеря. Я поднялся на высокое плато, возможно самую высокую в округе точку, откуда открывался вид на древнюю долину Лимпопо, где густые зеленые заросли окаймляли пересохшее песчаное русло. К западу расстилалась равнина, а за ней находились долины Таваны и Питсани. Видневшиеся на горизонте крохотные точки на самом деле были гигантскими баобабами, которые бескрайность пейзажа делала едва заметными. Это великолепное место привлекло меня отчасти потому, что когда-то много месяцев назад Рафики привела сюда Батиана и меня. Она показала нам укромное местечко, где произвела на свет своего первенца, к несчастью родившегося мертвым.
Расхаживая по новому месту и прикидывая, каким будет мой лагерь, я с удивлением обнаружил следы своего прайда. Неужели случайное совпадение?
В последующие дни я грузил наши пожитки на пикап и перевозил к новому месту. Вымотавшись к вечеру, я любил посидеть среди руин Джулиной комнаты. Здесь кружили тени воспоминаний, связанных с этим лагерем... Погрустив, я принимался готовить себе ужин на стареньком примусе.
В этот период львы приходили ко мне лишь от случая к случаю, и слава Богу - я не хотел, чтобы они почувствовали, что у меня на душе. Но как-то ранним вечером Рафики пожаловала в лагерь одна, и я впервые прочитал в львиных глазах тоску, а когда она смотрела на руины, зов был необычно скорбным. Я подошел к ней, и она исторгла дрожащий, исполненный печали стон. Я понимал, что это реакция на мою душевную боль, - хорошо, если только это! Она явно была опечалена, возможно чувствуя, что я покидаю это место навсегда.
Перед моим окончательным отъездом львы неожиданно заявились всем прайдом. Тогда я еще не знал, что в последний раз вижу всех пятерых львят и двоих львиц вместе. Дело было вечером, я сидел в наступившей темноте и вдруг услышал, как кто-то громко скребется в ворота. Отправившись посмотреть, в чем дело, я увидел львов. Я почувствовал, что где-то рядом, может быть в долине, должен быть Близнец, потому что всякий раз, когда он находился неподалеку, мои львы не возвещали о своем появлении звуковыми сигналами, а просто скреблись в ворота или терлись об ограду. Я вышел к ним и оказался как равный среди равных.
После этого вечера я видел Рафики и Фьюрейю только с двумя детенышами. Я назвал их Сала и Тана. Оба имени напоминают о Джордже и его любимом заповеднике Кора. Тана - это название большой реки, по которой проходит северная граница заповедника, а Сала - название сухого песчаного русла, впадающего в Тану. Сала - чуть покрупнее была дочерью Рафики, а Тана, особенно красивая юная самочка, - дочерью Фьюрейи. Что произошло с остальными тремя детенышами, я так никогда и не узнал. Было похоже на то, что все они исчезли в одно время возможно, постарался Близнец. Им было около девяти месяцев от роду; ростом они достигали маминого подбородка и весили килограммов по тридцать каждый.
