Мино Милани - Пульсирующий камень
-- Что дальше? Будем умницами, Дег, вернемся к нашему самолету и подождем, когда за нами прилетят.
Мы укрыли тела мертвых полиэтиленом, который нашли в самолете. Дегу пришлось все сфотографировать. Он был бледен, обливался потом и все время шевелил губами, ничего не произнося. Я попросил его:
-- Сними для меня этот камень, Дег.
И он, конечно, исполнил мою просьбу. Потом мы развели костер, однако ночь решили провести в самолете, укрывшись от ветра, который свирепо свистел между камнями.
Я почти не спал. Вышел наружу в побродил по плоскогорью среди низко стелющихся клочьев тумана. Постоял какое-то время возле тела Финкля. Несчастный человек. Стремясь уловить самое тихое сердцебиение, какое только может быть, он не расслышал, не понял, что его окружают черствые, бессердечные люди, готовые на все ради своих низких целей, совсем иных, нежели те, что увлекали инженера. Я пожалел, что так мало беседовал с ним и, в сущности, очень бегло. Хорошо, подумал я, что он все же скончался прежде, чем увидел, как разлетелся на куски его прибор, такой же хрупкий, как и его душа.
Я прошелся вдоль всей странной борозды, которая на две части делила плоскогорье. Кто знает, благодаря чему возник этот след? Вернувшись в самолет, я выпил немного виски. Мне не удалось сомкнуть глаз. На тысячи своих вопросов я находил только один-единственный ответ.
За. нами прилетели на рассвете.
-- Господи Боже мой, да что же тут произошло?
Человек, который первым выпрыгнул из огромного спасательного вертолета, остановился и в растерянности осмотрелся вокруг. Увидев меня, повторил:
-- Господи, да что же тут произошло?
Я ответил:
-- Так... Кое-что...
Глава 8.
И вот я снова в раю на сорок девятом этаже. Мне нетрудно было представить, что у этих девушек, секретарей полковника Спленнервиля, есть крылья, точно у ангелов. Сидя за своими столами они смотрели на меня с ангельской улыбкой. Изящные, аккуратные, пунктуальные и безупречные, как манекены. Возможно. они ежедневно пили фруктовые соки и вкушали диетические продукты -- обезжиренные, богатые витаминами. Все мы рано или поздно станем идиотами, если будем так питаться.
-- Здравствуйте, господин Купер.
-- О... как поживаете, господин Купер?
-- С возвращением, господин Купер. Как дела там, внизу?
Внизу. Что означает для них это "внизу"? Внизу -- значит за порогом, ниже этажом, на улице внизу... в аду. Я вспомнил преждевременно постаревшее лицо Астрид, как она, не дрогнув, сжимала пистолет, как собиралась взорвать всех поворотом рычажка. Подумал о прекрасном лице Сильвии, которое безумная жажда сверкающего золота превратила в личину безмозглого демона. Представил себе девушку, которая не одела на нас наручники потому, что любила свободу, и другую, которая, напротив, сковала наши руки, потому что обожала деньги. Я думал о революции в Латинской Америке. О великолепной блондинке, разъезжающей по свету с миллионом долларов. О толпах безграмотных людей, живущих в нищете, и о иных гостиницах, где стоит повернуть кран и фонтаном брызнет шампанское любой температуры... "Как дела, господин Купер?" В сущности, мир этих девушек был ограничен раем на сорок девятом этаже. А тут забота одна: только бы у директора исправно варил желудок, не портилось настроение и он способен был иногда пошутить. И повседневная жизнь течет спокойно, без перемен, по накатанным рельсам.
-- Там, внизу, все было о'кей, -- отвечал я. Они улыбнулись мне. Я кивнул:
-- Большой начальник здесь?
Они покраснели. Одна из них ответила, взмахнув длинными ресницами:
-- О, ПОЛКОВНИК ждет вас, господин Купер.
-- Полковник, а как же иначе...
-- Я постучал в дверь.
-- Да?
-- Приветствую вас, полковник, -- сказал я, приоткрыв дверь. Он даже не взглянул на меня, зная, что это я, и проворчал:
-- Заходи.
Полковник что-то читал. Сидел, склонившись над какими-то бумагами, поддерживая голову рукой.
-- Садись... Минутку... Заканчиваю...
Он читал очень медленно, слово за словом, продумывая отчет, который я закончил час назад и передал ему. Время от времени он машинально поправлял страницы и, прочитав одну, аккуратно перекладывая ее налево. В кабинете, где царили идеальное освещение и температура, было, как всегда, тихо и слышалось только тиканье новых напольных часов -- подарок редакции директору: некое электронное чудо из стали и пластика, способное отмерять тысячные доли секунды. Я вдруг ощутил, что напрасно трачу время.
Прошло, по крайней мере, пять минут.
Я напомнил:
-- Вы меня вызывали, полковник? Он не поднял головы. Медлил, дочитывая последнюю страницу. Это было уже слишком.
-- Я давно здесь, полковник.
Он взглянул на меня, и его ледяные глаза сверкнули под нахмуренными бровями.
-- Я прочитал твою статью, Мартин, -- сказал он. Голос его звучал сдержанно и сухо.
-- И похоже, она вам не понравилась, не так ли, полковник?
-- Скажем так: я ожидал от тебя другого.
-- Другого?
Он фыркнул, взял стояку бумаг, как бы взвесил ее, поставил вертикально и, постучав о стол, выровнял листы. И опять посмотрел на меня.
-- Да, совершенно другого. Ладно, давай договоримся: твой материал -это, как всегда, превосходный репортаж. Может быть, даже лучше, чем обычно. Но... -- он поднял руку, как бы останавливая меня, -- только это слишком... как бы тебе это сказать... слишком сложно, Мартин, дорогой мой. Ты говоришь об этой девушке, Астрид, и о той, другой, Сильвии... И слишком мало уделяешь внимания всему остальному. Уж прости меня, если скажу откровенно, ладно, ладно, Мартин? Ты в своем репортаже, -- и он постучал пальцем по стопке страниц, -- слишком много философствуешь, вот в чем дело. "Астрид -- символ одного мира. Сильвия -- символ другого мира..." Видишь ли...
Я перебил его.
-- Нет, полковник. Это не символы и ни о каких мирах тут речи нет. Это иллюстрация двух подходов к жизни. Мне кажется, -- добавил я, -- об этом написано достаточно ясно.
-- Ладно, ладно, пусть будут два подхода к жизни!.. Но я ожидал от тебя, -- продолжал он с лицемерной улыбкой старого хитрюги, -- нечто более... романтическое... Ну да, используем это слово, почему бы и нет? Революция в Латинской Америке! Толпы рабов рвущих цепи! Поток нищих, ринувшихся с северо-востока, из Бразилии. Генералы бегут. Дворцы объяты пламенем. Площади переполнены народом. Бомбы падают на университеты, перестрелки, массовые бойни, развевающиеся знамена, танки, Симон Боливар, тупамарос, волнение всего мира, вмешательство того или иного правительства... тысячи таких женщин, как Астрид... восставший континент! Ты представляешь, Мартин!
Я покачал головой:
-- Нет.
Полковник хотел было развить свою мысль, но мое резкое "Нет!" остановило его. Однако лишь на мгновение.
-- С другой стороны, Сильвия, -- продолжал он, -- ее человеческая драма. Увлекательная и таинственная. Миллион долларов!.. Что бы она стала с ним делать? Наверное, Мартин, купила бы дом для своей старенькой матери и...
-- Нет, не так, полковник, -- снова прервал я его, -- тут вы преувеличиваете.
-- А ты чересчур много философствуешь! -- возразил он, краснея, как мальчишка, -- и если хочешь знать... я ожидал большего от такого человека, как ты, даже в описании революции в Латинской Америке! Я послал тебя туда из-за...
-- Из-за землетрясения в Тиатаке, помните, полковник? Взять интервью у людей, которых спасет от смерти инженер Финкль!
Спленнервиль пожал плечами:
-- Глупости! История с угоном самолета в тысячу раз интереснее любого землетрясения! Черт возьми, Мартин! -- воскликнул он. -- Ведь журналист впервые оказывается на борту похищенного самолета. Ты мог бы, написать роман, а тут что?..
Я развел руками:
-- Согласен. Но дело в том, полковник, что мне не удалось сосредоточиться на угоне самолета. Думаю, это событие незначительное...
-- Незначительное? Как так? И ты не смог сосредоточиться на...
-- Именно так. И знаете почему? Хотите, скажу? -- Он промолчал, и я продолжал: -- Из-за прибора Финкля. Тут это не написано, но в какой-то момент, когда инженер направил его на камень, возле которого мы сидели, он начал сигналить, сообщая о наличии... -- я помедлил, -- сердца.
Он выдержал мой взгляд.
-- Да... -- сказал он, -- Дег говорил мне об этом. Неполадка какая-то, наверное. Может, прибор не столь совершенен, как утверждал, несчастный Финкль. Эти изобретатели...
-- Прибор был более чем великолепен. Ни о каких неполадках не могло быть и речи.
-- Не могло быть и речи? А в чем же тогда дело? Какой-нибудь странный феномен, который ты...
-- Нет.
Глаза его сверкнули. Он прошептал:
-- К чему ты клонишь?
Я постарался продлить паузу по меньшей мере секунд на двадцать, отсчитывая тиканье напольных часов. Потом сказал:
-- В этом камне билось сердце. В нем находился человек. Не спрашивайте меня, полковник, почему, как и с каких пор... На эти вопросы я не могу ответить. Но он там был. Тем более, -- заключил я, -- что я его видел.
