Дмитрий Лисейцев - Царь Борис Годунов
Лобное место в Кремле
Борис Фёдорович всеми силами стремился увековечить в памяти потомства свое имя. По его распоряжению начались работы по надстройке возведенной еще в начале XVI в. колокольни церкви Иоанна Лествичника. В 1600 г. работы были завершены – колокольня взметнулась к небу на высоту 81 метр и более столетия оставалась самой высокой постройкой в России. Но царю Борису было мало возвести самое колоссальное здание Руси – верх строения венчала идущая по кругу золотая надпись, которую и теперь еще мы можем прочесть ниже купола колокольни: «Изволением Святыя Троицы, повелением великого государя царя и великого князя Бориса Фёдоровича всея Русии самодержца и сына его, благоверного великого государя царевича и великого князя Фёдора Борисовича всея Русии, храм совершен и позлащен во второе лето государства их». Наверное, последователи школы психоанализа при желании найдут немало пищи для своих штудий относительно «комплексов» царя, мечтавшего стать основателем династии и потому загодя приказавшего на недосягаемой высоте рядом со своим именем написать имя своего единственного сына и наследника. В одном ряду с колокольней «Иван Великий» (как стали называть после годуновской реконструкции колокольню церкви Иоанна Лествичника) стоит и отлитый в том же 1600 г. Царь-колокол весом 40 тонн (не сохранившийся до наших дней, не тот, что в неисправном виде выставлен ныне в Кремле), и отлитая мастером Андреем Чоховым в 1586 г. Царь-пушка.
Еще один проект, призванный увековечить память о царе Борисе, так и не был доведен до конца. Борис Фёдорович задумал построить в Кремле храм Воскресения Христова (или, иначе, Святая Святых), который должен был стать копией одной из величайших святынь христианского мира – храма Гроба Господня в Иерусалиме. Для строительства храма уже были заготовлены строительные материалы и сделан деревянный макет, а немецкие ювелиры отлили золотые изваяния Христа, апостолов и архангела Гавриила. По некоторым, впрочем, не вполне достоверным сведениям, золотой архангел Гавриил по распоряжению царя имел портретное сходство с чертами лица Бориса Годунова: немецкий мастер был вынужден несколько раз переделывать свою работу, пока не догадался подарить архангелу лицо государя. Лишь после этого Годунов остался доволен результатом. Золотые изваяния, сделанные по заказу царя, не сохранились до наших дней; вскоре после смерти Бориса Годунова они, как свидетельство его безмерной гордыни, были сломаны, а затем пущены на оплату услуг занявшего Москву польско-литовского гарнизона. Единственное, что осталось нам от попытки Бориса Годунова превратить Москву во «Второй Иерусалим», – каменное Лобное место, которое долго еще будет эпицентром публичной политической жизни Московского царства – отсюда государевы дьяки будут оглашать царские указы, здесь станут казнить наиболее опасных государственных преступников.
Судя по отзывам современников, Борис Фёдорович был не чужд тщеславию, которое числится на седьмом месте в перечне смертных грехов. Но для подданных царя Бориса гораздо более тяжелые последствия имела приверженность государя пятому из них – гневу. В начале своего царствования Годунов еще следовал данному им при вступлении на престол обещанию никого не казнить смертью. Первые его опалы действительно были относительно мягкими и непродолжительными. Перелом в характере правления царя Бориса Фёдоровича пришелся на 1600 год.
Причиной тому стало заметное ухудшение здоровья царя. Слухи о болезни Бориса Фёдоровича ходили среди москвичей еще до его венчания на царство. К концу 1599 г. состояние здоровья государя оказалось настолько неважным, что ему пришлось отменить традиционный выезд на богомолье в Троице-Сергиев монастырь. В 1600 г., по свидетельству Конрада Буссова, Борис Годунов выписал из Германии несколько врачей – «все со степенью доктора и очень ученые люди», которым царь оказывал уважение «такое же, что и знатнейшим князьям и боярам». В 1601 г. у приехавшего в Москву английского посла Ричарда Ли Борис Годунов «выпросил» его личного доктора, Христофора Рейтлингера. Посол был старым человеком, у него, по свидетельствам современников, были больные ноги, что, вероятно, указывает на заболевание подагрой или водянкой. Надо полагать, что от одной из этих болезней страдал и Борис Фёдорович. О подагре Бориса Фёдоровича упоминал в своих записках живший в Москве немецкий пастор Мартин Бэр. Частое обращение государя к услугам медиков не могло ускользнуть от внимания его подданных, которые относились к царской ипохондрии с явным неодобрением. Французский наемник Жак Маржерет, служивший в Кремле при Борисе Годунове, уверял, что русские люди, за исключением царя и самых близких к нему вельмож, даже не знали, что такое врач: «Они… считают нечистым многое из того, что используется в медицине, среди прочего неохотно принимают пилюли; что касается промывательных средств, то они их ненавидят». Русский современник Бориса Годунова князь Иван Катырев склонность царя к лечению считал едва ли не главным его грехом, ставя его даже выше властолюбия: «Одно лишь имел неисправление и от Бога отлучение: к врачам сердечное прилежание и к властолюбию ненасытное желание». Байки о постоянной тревоге царя за свое здоровье продолжали ходить даже после его смерти. Рассказывали, как однажды, измученный подагрой, Борис Годунов пообещал осыпать милостями того, кто сумеет облегчить его страдание. Жена одного из бояр, желая за что-то отомстить мужу, донесла, что ее супруг знает средство, способное избавить царя от боли, но не желает помочь венценосцу. Боярин был высечен и брошен в темницу, несмотря на клятвы в полной некомпетентности в лекарском деле. Спастись ему удалось лишь случайно – он приказал привезти целую телегу разнообразных трав, из которых Борису Годунову сделали ванну. К счастью, боль отступила, и боярин получил свободу и награду, правда, предварительно будучи вторично высечен за упорное нежелание помочь больному государю.
Итак, на российском престоле сидел еще не старый, но очень больной человек. И к тому же человек чрезвычайно мнительный. В текст присяги, которую приносили Борису Годунову после его вступления на престол, было включено обязательство «царя, царицу и детей их на следу никаким ведовским мечтанием не испортить, ведовством по ветру никакого лиха не посылать, людей своих с ведовством, со всяким лихим зельем и кореньем не посылать, ведунов и ведуней не добывать на государское лихо». Резкое ухудшение своего здоровья Борис Фёдорович связал с колдовскими кознями своих тайных недоброжелателей; царь с охотой слушал любые доносы, поступавшие на людей из его ближайшего круга.
Доносительство стало поощряться, и притом поощряться публично. Начало этой практике было положено в первый же год после венчания Бориса Годунова на царство. В 1598/99 г. холоп князя Фёдора Дмитриевича Шестунова подал донос на своего господина (в чем именно он обвинил господина, источники умалчивают). Доносчик был награжден. Царское милостивое слово было объявлено ему на площади перед Челобитным приказом при большом стечении народа: холоп получил свободу; более того, ему пожаловали поместье. Этот пример оказался слишком заманчив для многих: доносы стали поступать в Кремль с пугающей частотой. Очевидец этих событий писал, что «от тех наветов в царстве была великая смута, друг на друга люди доносили, и попы, и чернецы, и пономари, и просвирницы… и жены на мужей доносили, а дети на отцов, и от такого ужаса мужья от жен своих таились. Ни при каком государе таких бед никто не видел». И через несколько десятилетий после смерти Бориса Годунова память о развернувшейся при нем волне репрессий не умерла: на имя царя Михаила Фёдоровича долго еще поступали челобитные, в которых рассказывалось о мучениях, которые приходилось терпеть людям при Борисе Фёдоровиче: «Отец мой… и дядя мой… да братья мои… от царя Бориса были в опале сосланы в Сибирь, мучили живот свой семь лет… многую кровь проливали, на пытках были розорваны, брата… на пытке и замучили до смерти»; «терпел… от царя Бориса восмь лет, сидел в чепи и в железех в земляной темнице»; «отца, государь, моего… царь Борис велел убить неповинно».
Одной из первых жертв гнева царя Бориса стал Богдан Бельский, его старый товарищ по службе в опричнине. Между Бельским и Годуновым было немало конфликтов, в числе которых последним была попытка Богдана Яковлевича возвести на престол вместо Бориса Фёдоровича царя Симеона Бекбулатовича. Вступая на трон, Борис Годунов простил Бельскому его прежние прегрешения; своего рода добрым жестом, приглашением к примирению стало пожалование Бельскому высокого думного чина – окольничего. Кроме того, до определенной поры Бельского спасало родство с царицей – Мария Григорьевна, дочка Малюты Скуратова, приходилась ему двоюродной сестрой. В 1599 г. Богдан Бельский по распоряжению царя был отправлен на южные рубежи страны руководить строительством нового пограничного форпоста – крепости, получившей название Царёв-Борисов. Назначение человека такого высокого ранга на службу вдали от Москвы, в крепость, которую еще только предстояло построить, выглядело как скрытая опала. Воевода с возложенной на него задачей справился – крепость была в короткие сроки построена. Вскоре, однако, на Богдана Бельского поступил донос: находясь на службе, тот щедро одаривал своих подчиненных, явно ища среди них популярности: «Ратных же людей кормил и поил каждый день, и бедным давал деньги, и платье, и запасы. Пошла же на Москве про него от ратных людей хвала великая о его добродетели». Поведение Бельского на границе, находящейся под постоянной угрозой татарских нападений, чрезвычайно напоминало недавние действия самого Бориса Годунова под Серпуховом в ожидании так и не случившегося нападения крымского хана, что уже само по себе могло быть воспринято царем как личное оскорбление. К тому же воевода неосторожно заявил ратным людям, что Борис Годунов является царем в Москве, а он, Богдан Бельский, царь в Цареве-Борисове. Такого каламбура окольничему не простили: Бельский был вызван в Москву, а затем отправлен в ссылку с конфискацией всего имущества, вотчин и поместий.
