Ю Фельштинский - Еще раз о немецких деньгах
Нет сомнения, что Цивин короткое время давал деньги на газету Чернова в Женеве, но деньги довольно небольшие. (Колбасина рассказывала нам о той встрече, которую М. В. Вам описал, что Цивин заплатил долг за бумагу. Ну сколько в тогдашней Женеве могла стоить бумага для журнальчика, который выходил, вероятно, в 500 или 1000 экз. На содержание редакции он денег не давал, это Колбасина совершенно категорически утверждает.)
Конечно, здесь очень много остается еще неясных пунктов, которые мы, вероятно, никогда не сможем полностью выяснить и в которых беседа с Левенштейном ничего не сможет дать. Но мне представляется, что откровенный разговор с Левенштейном сможет выяснить общий характер и моральную физиономию Цивина и его отношение к партии с.-р. и ее вождям. Возможно, что Цивин надувал и своего ближайшего друга Левенштейна, поддерживая и в разговорах с ним легенду о том, что он видный деятель с.-р. партии, что ведется какая-то работа и т. д. Но я этого не думаю. Эти два молодых человека вряд ли друг перед другом скрывались и дипломатничали. Во всяком случае Левенштей мог убедиться во время своей поездки в Осло, что никакого съезда там не было, что Чернов туда не призжал, что это все был блеф. И я себе не представляю, чтобы эти два циника играли комедию друг перед другом. Вернее всего, что они в веселую минуту весело смеялись и над обманутыми немецкими министрами, и над наивными стариками из партии с.-р., которые были настолько непрактичны, что не могли сами получить гораздо большие деньги у немцев, чем те крохи, которые они получали через Цивина.
Мне кажется, что в откровенной беседе с Левенштейном можно было бы вот именно эту сторону дела нащупать и получить, если не юридическую, то моральную уверенность, что партия с.-р., или Чернов и Натансон, на самом деле помощи от немцев сознательно не получали, даже если говорить о небольших суммах, а о больших нечего и говорить.
Но, спросите Вы, согласится ли Левенштейн быть настолько откровенным в беседе с Вами. Мне казалось бы, что беседу с Левенштейном надо было бы начать с того, чтобы выяснить ему, что из всего этого расследования мы не собираемся делать "коз селебр", что никакого опубликования его имени и теперешних псевдонимов не будет и что прежде всего мы рассматриваем деятельность и Цивина и, в особенности, его как проделку молодых повес, которые очень ловко выманили у немцев большие суммы денег, ничего не давая в обмен и не совершая никакого политически или юридически наказуемого преступления. Их нельзя было бы предать суду, если бы даже Цивин сейчас был жив и находился в демократической стране, обвинить в государственной измене, ибо они немцам ничегошеньки не сообщили, что немцы сами не могли бы узнать из газет. Даже никакой пропаганды среди пленных они не вели, что вряд ли юридически наказуемо, -- кроме первого периода деятельности Цивина в Австрии. Они не были изменниками России, они не были союзниками немцев, они просто легкомысленно выманивали деньги у немецких дураков, которые такие деньги раздавали налево и направо, ничего не проверяя и не контролируя.
Но тут есть и другой элемент, касающийся уже не их, а касающийся памяти очень заслуженных и известных революционеров, на которых документами о связи с легкомысленными поступками Цивина и Левенштейна бросается тень.
Не считает ли он, Левенштейн, себя морально обязанным теперь, когда он сам уже старый человек, сделать все, для того, чтобы, рассказав истинную и полную правду, содействовать реабилитации чести ни в чем не повинных людей, которые могут пострадать "морально" из-за их проделок в 1916 и 1917 гг.?
Насколько я слыхал о характере Левенштейна, это эмоциональный, не очень глубокий, но не плохой человек. Может быть, такого рода подход побудит его быть откровенным.
Конечно, возможен и другой исход этой беседы: он может, говоря, как Вам может показаться, очень честно и убедительно, сообщить ряд мелочей, которые поколеблют нашу веру в правильности поведения Чернова и Натансона. Ну что же, нам для себя и это нужно было бы выяснить. Тогда мы бы уже в убеждении, что мы все, что возможно, сделали, бросили бы расследование и забыли обо всем этом деле.
Я понимаю, что несмотря на огромные размеры моего письма, я не все доводы привел и не на все возможные вопросы заранее ответил, но я хотел убедить Вас, что поездка в Израиль, -- если только она для Вас лично не сопряжена с слишком большими жертвами, была бы логическим и необходимым завершением той акции, в которую Вы сами себя втянули.
С глубоким уважением,
Ваш
11. М. Н. Павловский -- Р. А. Абрамовичу
Париж, 2 мая 1959
Дорогой Рафаил Абрамович,
Ваше письмо от 16 апреля и пакет с фотостатами я получил в день своего отъезда в Париж. Большое спасибо. Т. к. фотостаты были посланы в незапечатанном конверте, я хочу перечислить полученные документы:
1) доклад бар. Ромберга канцлеру от 5 октября 1916 No 2216 (документ, помеченный А. 33400 -- 140, 141, с приложением доклада Вейса -- 142, 143, неоконченный);
2) расшифровка телеграммы No 516 от 15 декабря 1916 германского посланника в Христиании -- министерству иностранных дел;
3) доклад канцлеру посланника в Берне, от 6 декабря 1916 г. (А. 33400);
4) сообщение секретаря Бернской миссии фон Шуберта от 30 декабря 1916 г. No 2978 (с приложением фотографии Цивина);
5) расшифровка телеграммы из Берна от 31 декабря 1916, переданной в Христианию 1 января 1917 за подписью Бетмана-Гольвега и
6) и телеграмма Витгенштейна из Копенгагена от 10/11 ноября 1917 г. в министерство иностранных дел за No 1329.
Этот последний документ у меня уже есть -- он приведен у Земана, и я просил разыскать не эту телеграмму, а телеграмму No 812 от 3 ноября 1917 г., на которую присланный Вами документ ссылается и которую Земан не приводит, указывая лишь, что речь в ней идет о планах Цивина (в конце октября 1917!). Я надеюсь разыскать эту телеграмму в Лондоне, куда я направляюсь отсюда через 8--10 дней и где я смогу получить доступ к документам через Royal Institute of International Affairs, с которым я возобновил связи свои 1937--38 гг.
Что касается Вашего письма от 16 апреля 1959, то я готов согласиться с любой гипотезой, при условии, что она окажется "рабочей", т. е. способной помочь в получении ответа на единственный вопрос, нас интересующий, а именно -- знал ли В. М. [Чернов] о происхождении денег, которые ему давал Цивин, вернее даже, что знал В. М. (и Бобров) о происхождении этих денег. Я так же, как Вы, не допускаю мысли о том, что "Чернов и Бобров существовали на деньги Цивина". Больше того, внутреннее чувство подсказывает мне, что В. М. не знал настоящего происхождения денег, а легкомысленно поверил (вместе с М. А[ндрееви]чем [Натансоном]) в какое-то другое их происхождение, которое придумал для них Цивин. Но это нужно доказать, а доказательств, к сожалению, я до сих пор найти не могу.
В Шввейцарии я обследовал все, что мог -- до текущих счетов 1918 года в нескольких банках на разные имена (эту исключительно трудную во всех отношениях работу мне удалось проделать, благодаря содействию одного старого приятеля по Китаю, сейчас занимающему большой пост в одном из банков). Виделся в Женеве и с наследниками E. Chalmontet, владельца типографии на rue des Rois, где издавалась "Жизнь", "Бюллетень объединенных групп ПСР" и "На чужбине".
Гонялся я повсюду и за Розенбергом, одним из членов Петербургского комитета с.-ров в 1917 г., присутствовавшим, по словам гольдштейна, на "очной ставке" в Лозанне у Натансона летом 1916 г. Этот Розенберг, по некоторым данным, живет в Польше (мне удалось напасть на его след через одно лицо, ездившее несколько раз в Варшаву для переговоров о выезде оттуда евреев в Израиль). Розенберг должен был приехать в Швейцарию, но потом всякий след его затерялся... Делал я и другие попытки, о которых сейчас говорить не стоит.
Результата пока никакого нет, а отмахнуться от того, что утверждает гольдштейн, мы просто не имеем права.
Разрешите мне откровенно сказать, что я совершенно не понимаю, почему Вы придаете такое значение свиданию с Левенштейном. Мне представляется, что что бы ни сказал Левенштейн в интервью, оно не может быть принято на веру (одинаково, если он скажет, что Цивин давал деньги Чернову и Натансону, или будет утверждать, что не давал их им). Я знаю, что Вы интересуетесь этим делом не меньше моего, и, поверьте, очень это ценю. Знаю, что Вы, вероятно, знаете многое в связи с этим делом и ознакомились с документами в большей мере, чем я. И все же я не могу понять, почему показание Левенштейна является в Ваших глазах таким существенным.
Прежде всего, откуда следует, что Цивин и Левенштейн были двумя Аяксами, действовавшими совместно в этом деле? Мне кажется более вероятным, что Цивин вовсе не вводил Левенштейна в курс своих сношений с Ромбергом, и почти несомненно не сообщал ему о размерах имевшихся в его распоряжении сумм. Только после революции и перед отъездом в Россию он представил Левенштейна Ромбергу, исключительно для поддержания через Левенштейна связи с последним.
