Вардан Багдасарян - Антироссийские исторические мифы
«Игом Запада» впоследствии назовет время правления Анны Иоанновны С. М. Соловьев. Сам тип иностранца на русской службе как человека, оторванного от национальных корней, психологически раскрывается им через образ фаворита императрицы. «Э. И. Бирон, – писал С. М. Соловьев, – не был развращенным чудовищем, любившим зло для зла, но достаточно было того, что он был чужой для России, был человек, не умерявший своих корыстных стремлений другими, высшими. Он хотел воспользоваться своим случаем, своим временем, фавором, чтоб пожить хорошо на счет России. Ему нужны были деньги, а до того, как они собирались, ему не было никакого дела. С другой стороны, он видел, что его не любят, что его считают недостойным того значения, какое он получил, и по инстинкту самосохранения, не разбирая средств, преследовал людей, которых считал опасными для себя и для того правительства, которым он держался»[71].
Оценки другого видного российского историка В. О. Ключевского в вопросе об иностранном засилье во власти периода дворцовых переворотов сходны с соловьевскими. «Немцы, – характеризовал он этот период, – посыпались в Россию, точно сор из дырявого мешка, облепили двор, обсели престол, забирались на все доходные места в управлении»[72]. Одновременно, указывал Ключевский, развернулись травля и прямые репрессии в отношении русской знати.
Среда иностранного чиновничества объективно была рассадником шпионажа. Характерный пример – лейб-медик Елизаветы I И. И. Лесток, находившийся на жаловании французского короля. Широкое лобби при русском дворе имел Фридрих II. В интригах в пользу Пруссии в период Семилетней войны оказался замешан наследник престола Карл Петр Ульрих вместе с супругой.
Развернутая М. В. Ломоносовым дискуссия, направленная против сторонников «норманнской теории», не может быть оценена адекватно вне контекста елизаветинского переворота 1741 г. Этническое происхождение варягов было лишь прикрытием политического вопроса об иностранном засилье. Отсюда и особая его острота, выходящая за рамки традиционных историографических штудий. Политическая победа «русской партии» в 1741 г. должна была быть, по мысли М. В. Ломоносова, закреплена на идеологическом уровне.
Безусловно, среди немцев было немало тех, кто сумел стать патриотом России, идентифицировать себя с русской цивилизацией. Но в условиях массового иностранного притока это не было типичным явлением. Преобладал прямо противоположный взгляд на Россию как колонизируемую страну.
17. Миф об А. В. Суворове как карателе
Уже во времена знаменитых суворовских походов в Европе широко тиражировались карикатуры, представлявшие российского полководца как «кровавого мясника». Сочинялись легенды о суворовской жестокости. Называл Суворова мясником в своих стихах даже знаменитый английский поэт Джордж Байрон.
Один из мифов о Суворове-карателе связан с военной операцией по взятию русскими войсками под его командованием Праги (предместья Варшавы) в 1794 г. В польском национальном сознании сформировался устойчивый миф о том, что русские войска при штурме Праги устроили кровавую бойню гражданского населения.
В польской историографии этот штурм именуют не иначе как «Варшавская резня». На самом деле «Варшавская резня» является историческим вымыслом, сфабрикованным польскими участниками событий и последующими польскими исследователями и внедренным в сознание польской нации как один из многих примеров «варварства» и «деспотизма» России в отношении «цивилизованной» польской нации. Однако взятие Праги было чисто военной операцией, и традиции ее ведения ничем не отличались от традиций ведения боевых действий, характерных для армий всех европейских государств того времени.
Польские исследователи приводят невиданные и ужасающие цифры общих потерь поляков – 20–30 тыс. человек, что не соответствует действительности. Тем не менее эти фальсифицированные данные о потерях среди восставших и мирного населения распространены не только в польских, но и в западноевропейских источниках[73], что изначально имело целью очернить образ России.
На самом деле при штурме Праги ожесточение наблюдалось с обеих сторон, что повлекло за собой разрушение города. Наиболее полно проблему штурма Праги рассмотрел Н. И. Костомаров. Ссылаясь на русские источники, историк заявляет, что при штурме погибло до 12 тыс. человек, включая мирных жителей[74]. С. М. Соловьев приводит цифру 8 тыс. человек[75].
Современный российский исследователь В. П. Стегний, ссылаясь на источники из архива внешней политики Российской империи, приводит следующие цифры польских потерь. По «Окончательному журналу» Прагу защищали 30 тыс. поляков. Из них 26 729 человек были взяты в плен или отпущены по домам[76]. Таким образом, опираясь на данный источник, следует говорить, что при штурме предместья Варшавы погибло не более 3,5 тыс. человек, а не 20–30 тыс., как утверждают польские историки. Эти цифры внушают доверие, ибо после взятия Праги А. В. Суворов оповестил жителей, чтобы они покинули предместье и поспешили укрыться в русском военном лагере.
Ожесточение войны, несомненно, выливалось в кровавые эксцессы, но не следует забывать, что такие факты были во многом спровоцированы польской стороной. В апреле 1794 г. восставшие, напав на спящих русских солдат и офицеров и шедший из церкви батальон, перебили около 2 тыс. человек. Однако праведная месть русских солдат касалась только польских солдат и не относилась к мирному населению. Более того, усилиями А. В. Суворова разгром Праги и насилие над мирными жителями и побежденными были быстро прекращены. По словам Н. И. Костомарова, «несколько совершенных варварств в Праге в этот день не могут падать на память великого полководца, который в самый разгар битвы имел настолько великодушия и благородства, что помышлял о спасении беззащитных врагов… Суворов остановил бесполезную ярость солдат своих и не приказал жечь и истреблять Праги»[77].
После взятия Праги Варшава капитулировала. В Варшаве не было ни грабежей, ни кровопролития, так как А. В. Суворов приказал войскам пресекать любые попытки насилия над мирным населением. В благодарность варшавяне преподнесли ему на память золотую табакерку с надписью: «Варшава – избавителю своему».
18. Миф о самодурстве и патологии Павла I
Убийство Павла I вызвало ликование среди петербургской аристократии. Ликовал и Лондон. И у русских вельмож, и у англичан имелись веские основания быть недовольными политикой императора. Бывшей екатерининской аристократии не нравилось свертывание привилегий и вольностей прежнего царствования. В отличие от своей матери Екатерины, Павел Петрович являлся законным правителем и не стремился заигрывать с элитой. Союз Павла I и Наполеона мог означать фактически крушение Британской империи. Дипломатические отношения между Англией и Россией были разорваны, торговые отношения прекращены, товары английских купцов изымались. Получив известие о свержении Павла, Наполеон сказал, что его не смогли достать в Париже, но поразили в Петербурге в самое сердце.
Обе стороны, заинтересованные в свержении Павла I, – русская знать и английские политические круги породили миф об императоре как о деспоте, самодуре, безумном политике, человеке с патологическими чертами характера. Английская печать штамповала карикатуры на Павла, обыгрывая тему его деспотичности и умалишенности. Однако чаще всего высмеивались политические шаги Павла: возведение его в чин гроссмейстера Мальтийского ордена и поход казаков в Индию. Эти шаги, однако, не выглядят абсурдными в контексте геополитической борьбы конца XVIII – начала XIX в. Оба они ставили под удар британское могущество. Утверждение русских на Мальте, создание там базы российского флота перекрывало английские коммуникации в Средиземноморье. Поход в Индию, учитывая незначительность там английского военного контингента и готовность французов поддержать операцию, также не был исключительно авантюрой сумасбродного императора. Павел рассчитывал поднять против англичан индийских махараджей, а имея в виду характер английской колониальной политики – такая перспектива была вполне вероятной. Без Индии же Британская империя обрекалась на крах.
Объявление о свержении Павла появилось в английской прессе еще до того, как это событие стало реальностью. Что это было – политическая прозорливость английских журналистов, осведомленность о готовящемся заговоре или подготовка общественного мнения, можно только предполагать. В любом случае очевиден факт целенаправленного очернения образа российского императора, воспроизведенный в дальнейшем в исторических мифах.
