Юрий Алексеев - Закат боярской республики в Новгороде
Со своей стороны московское правительство оценивало ситуацию достаточно реалистично. Еще в ноябре 1470 года, при первых известиях о приезде Олелькови-ча и выступлениях «литовской» партии на вече, в Москве считались с возможностью войны. Московский посол передал псковичам обращение великого князя: «...аже ми не добиеть челом Великой Новъгород о моих старинах, тогды бы есте моа вотчина Псков послужил мне, великому князю, на Великой Новъгород». Но в это время великий князь еще не терял, по-видимому, надежды на мирный исход событий. Переговоры с Новгородом еще шли, и в принципе не исключалась возможность соглашения, если у власти укрепится «умеренная» партия Феофила.
Военное столкновение с Новгородом едва ли было выгодно великому князю. Страна только что пережила трудную войну с Казанью, хотя и победоносную, но стоившую немалого напряжения сил. Война с Новгородом могла быть чревата серьезными внешнеполитическими осложнениями. В Москве, без сомнения, знали о новгородско-литовских и новгородско-орденских связях и представляли себе реальную опасность литовской и ливонской интервенции. На южном рубеже отношения с Ахматом былиплохими и становились еще худшими. Ведь новый великий князь, в отличие от всех своих предшественников, ни разу не ездил в Орду, не просил и не получал ярлыка на великое княжение. Правда, выплата дани еще, по-видимому, продолжалась, но поведение Ивана Васильевича само по себе было вызовом авторитету хана и традициям его империи. К войне на несколько фронтов Русская земля была не готова. Этой войны следовало во что бы то ни стало избежать. Вот почему великокняжеское правительство всю зиму вело переговоры, пыталось добиться перелома общественного настроения в Новгороде, поддерживало «умеренных», стремилось изолировать «литовскую» партию.
Но наступил момент, когда в Москве поняли, что переговоры бесплодны. Случилось это, по-видимому, после неудачи новых мартовских посольств великого князя и митрополита. Тогда-то великий князь и принял решение «пойти на Новъгород ратью». По словам официозного московского летописца, Иван Васильевич «възвещает о сем отцю своему митрополиту... и матери своей... и сущим у него боаром его». Решение о походе, принятое самим великим князем Иваном, было первоначально обсуждено в узком кругу его приближенных. Затем последовало более широкое и представительное совещание: «князь велики разосла по братию свою и по все епископы земли своея и по князи и по боаре свои, и по воеводы, и по вся воа своа». В Москве состоялось своего рода высшее феодальное собрание Русской земли, которое некоторые исследователи не без основания считают прообразом будущих земских соборов. Здесь решение великого князя было обнародовано и, разумеется,- одобрено. Совещание носило демонстративно-политический характер. Иван Васильевич имел достаточные основания опираться на своих военных вассалов, постепенно превращавшихся в подданных государя всея Руси.
Но не менее важным был практический вопрос о времени похода: «пойти ли ныне на них (новгородцев.— Ю. А.) или не пойти, понеже летнее уже время, а земля их многи воды имать около себе... зело непроходимы». «Мысливше о том не мало» (по словам летописца), и несмотря на то, что «прежний велиции князи о тс время на них не ходили, а кто ходил, тот люди мно-гы истерял», Иван Васильевич решил начать поход сразу, как только схлынут весенние паводки. Это было блестящее стратегическое решение, и, как всякое блестящее решение, оно было, в сущности, единственным, исходя из трезвого учета конкретной обстановки.
Весной 1471 года медлить было нельзя. Ни в коем случае нельзя было откладывать поход на зиму — именно потому, что на это рассчитывали враги, именно потому, что это казалось им наиболее вероятным и естественным. Нельзя было откладывать поход, нельзя было и затягивать сам ход военных действий. Удар должен был быть быстрым, неотразимым и сокрушительным, как молния. Враг, засевший в Новгородском детинце, должен был быть окружен и атакован сразу со всех сторон и повержен раньше, чем к нему на помощь придут его могучие, грозные, но далекие союзники. Поход на Новгород не должен был перерасти в большую войну на всех рубежах Русской земли. Не многочисленная, громоздкая пехота, набранная со всей земли, а закаленная в боях и походах феодальная конница, главная ударная сила нового государства, должна была решить исход этой необычной кампании. Именно так, по-видимому, рассуждали великий князь и его советники. Во всяком случае, действовали они именно так.
Весна 1471 года была поздней. Еще в конце мая молодые дубы и ясени страдали от морозных утренников. По едва просохшим дорогам в Новгород мчался гонец великого князя с «разметными грамотами» (о разрыве отношений и объявлении войны). Одновременно в Псков ехал дьяк Яков Шачебальцев с призывом сложить целование новгородцам и идти на них ратью. С аналогичной миссией в Тверь ехал посол к тамошнему великому князю Михаилу Борисовичу. Борис Тютчев, потомок разведчика, обнаружившего когда-то движение орды Мамая к верховьям Дона, следовал на далекую Вятку, «веля ити им на Двинскую землю ратью же». На Устюг, к воеводе Василию Федоровичу Образцу, тоже ехал гонец, «чтобы с Устюжаны на Двину же ратью пошел», соединившись предварительно с вятчанами.
Четверг, 6 июня. Великокняжеские войска начали поход. В этот день «отпустил князь велики воевод своих с Москвы». Двинулся первый эшелон — князь Даниил Дмитриевич Холмский, воевода Федор Давыдович Хромой. Ближайшая задача — выход к Русе. Колонна князя Холмского и Федора Хромого двигалась по западному краю Новгородской земли, отсекая ее от главного союзника — короля Казимира.
Ровно через неделю тронулась вторая колонна — князя Ивана Васильевича Стриги Оболенского, с приданным ей отрядом служилого татарского царевича Данияра. Эта колонна должна была идти по Мете, отрезая Новгород от восточных его владений.
Наконец, еще через неделю, 20 июня, выступил сам великий князь. 24 июня он был на Волоке Ламском. 29 июня — в Торжке, здесь к нему подошел тверской полк, посланный послушным Михаилом Борисовичем, во главе с князем Юрием Дорогобужским и воеводой Иваном Жито. Великий князь со своими войсками шел посередине, осуществляя связь между фланговыми колоннами. График похода был расписан по дням: приехавший во Псков посол великого князя точно знал, что в этот самый день великий князь прибыл в Торжок.
И братья великого князя выступили в поход, «пленующе и жгуще, и люди в полон поведуще». Только татарам было запрещено захватывать полон — русские люди из их рук легко переходили на восточные работорговые рынки.
Началась последняя феодальная война на Руси, страшная война русских против русских. 24 июня запылала Руса. Воеводы все вокруг нее «поплениша и пожегоша» и вышли к Ильменю.
И псковичи выступили в поход против своего когда-то «брата старейшего». Четырнадцать посадников и «вся сила псковская» принялись «воевати Новгородскую волость и жечи». Новгородцы наносили им ответные удары. В пламени феодальной войны погиб архитектурный шедевр — церковь святого Николы в Навережской губе, «о пол третью десяти (двадцати пяти.— Ю. А.) углах», «такове не было в всей Псковской волости».
Щедро лилась русская кровь, пылали русские деревни, подожженные русскими, русские, люди запирали своих соотечественников и единоверцев в «хоромы» и жгли. Средневековые нравы и обычаи, мораль благочестивого, богобоязненного средневекового человека проявляли себя в< полном блеске.
Современники не удивлялись этому. Людей грабили, убивали и жгли повсюду в феодальной Европе. Двумя годами раньше по приказанию герцога Карла Бургундского «утопили большое число несчастных горожан» города Льежа, а сам город сожгли, запалив его с трех концов. Вся страна вокруг Льежа была опустошена, деревни сожжены, кузницы разрушены. «Людей преследовали по густым лесам, где они попрятались со своим имуществом, многих убили или взяли в плен, так что добыча... была богатой»,— без всяких эмоций констатирует образованный современник, видный дипломат и историк Филипп Коммин. Грабили и жгли французы и русские, бургундцы и англичане, немцы и литовцы.
Кровавая и беспощадная летняя война 1471 года далеко не была, однако, бессмысленной. В отличие от всех предыдущих феодальных войн, которых на Руси было неисчислимое множество со времен внуков Ярослава Мудрого, в отличие от войн, которые долгими веками вели между собой вассалы французского короля или германского императора, это была не борьба за власть между двумя феодальными владыками, не вооруженный спор о куске территории или о феодальных доходах. На болотистых низинах Принльменья, на берегах Меты и Шелони и далекой Двины летом 1471 года решался принципиальный, важнейший вопрос о будущем Русской земли. Наступал один из звездных часов истории.
