Строуб Тэлботт - Измена в Кремле. Протоколы тайных соглашений Горбачева c американцами
Когда Павлов обвинил в этом Кастро, Аронсон заметил, что Советы могли бы обуздать кубинского лидера, если бы захотели. Павлов сказал: «Кастро не слушается ничьих приказов. Неужели в Соединенных Штатах никому не приходило в голову, что некоторые из наших друзей не заинтересованы в улучшении отношений между нашими двумя правительствами?»
На одном заседании с другими американскими официальными лицами Кондолиза Райе сказала: «Мы без конца говорим Советам, чтобы они прекратили набивать военным снаряжением каждую складочку и щель в «третьем мире». Мне кажется, мы должны снова задать себе нелегкий вопрос: в чем же состоит ощутимая разница с прошлым?» Райе сказала, что «новое мышление» Горбачева может на поверку оказаться просто «другим прикрытием политики силы»: «оно такой же инструмент негибкой внешней политики, как и старое мышление… Так почему же, учитывая все это, мы должны им помогать?»
Скоукрофт, Гейтс и Блэкуилл были согласны с ней. Не лучше ли, считали они, не оказывать Советам серьезной помощи — пусть Москва немного поварится в собственном соку. Они полагали, что, если внутренний кризис в СССР резко обострится, это может повлечь за собой решающую конфронтацию между реформаторами и реакционерами. И наоборот: если Запад поможет Кремлю, это может непроизвольно повлечь за собой ослабление стремления к реформам…
А в Москве Горбачев волновался по поводу того, что за визитом Ельцина в Белый дом может последовать ужесточение американской политики в отношении Советского Союза. Вскоре Маргарет Тэтчер, возвращаясь из поездки в Токио, остановилась в Москве. Она получила письмо от Буша, в котором тот просил передать от его имени Горбачеву следующие заверения. Во-первых, что он поддерживает перестройку — лично и безоговорочно. Во-вторых, его не тревожат предсказания того, что советские реформы потерпят провал. В-третьих, его политика в отношении Восточной Европы не будет угрожать Советскому Союзу, и он не воспользуется теми трудностями, которые есть там у СССР. Тэтчер передала все это Горбачеву.
Вначале того месяца украинские патриоты вышли на улицы Киева, требуя независимости для Украины, второй по величине республики Советского Союза и главного источника снабжения страны продовольствием. В ответ Горбачев исключил украинского партийного вождя Владимира Щербицкого, сторонника жесткой линии, из Политбюро. Но во время завтрака с Тэтчер Горбачев мановением руки отмел национальные проблемы. Вспомнив слова де Голля о том, как трудно быть президентом в стране, которая производит свыше 120 различных сортов сыра, он сказал: «Вы только представьте себе, насколько труднее руководить страной, где свыше ста двадцати различных национальностей».
«Да! — вставил Леонид Абалкин, заместитель премьер-министра и экономический советник Горбачева. — Особенно, если нет сыра»…
В четверг, 21 сентября, Шеварднадзе впервые прибыл в Белый дом с тех пор, как Буш стал президентом. В последний раз они виделись ровно за год до того, на завтраке в резиденции вице-президента. В Овальном кабинете президент указал Шеварднадзе на одно из белых кресел у камина, а в другое сел сам. Бейкер, американские и советские помощники сидели на двух белых диванчиках.
После того как телевизионщики и фотографы покинули помещение, Буш повторил три пункта послания, которое он направил Горбачеву с Маргарет Тэтчер. Шеварднадзе просил президента не обращать внимания на сообщения о том, что Горбачев сталкивается со сложностями в стране: советский президент твердо держит в руках бразды правления и исполнен решимости продолжать реформы. Буш ответил, намекая на Ельцина, что другой советский гость, который недавно был у него, дал положению дел противоположную оценку. Шеварднадзе улыбнулся одними губами и сказал: «Ну, не всему надо верить, что слышишь».
Министр иностранных дел не отрицал, что проблемы, со всех сторон окружающие Горбачева, с каждой неделей становятся все более грозными. В противоположность тому, что говорил Горбачев в Москве Тэтчер, Шеварднадзе сослался на «болезненные» национальные проблемы: «Мы со своей стороны полностью отдаем себе отчет в том, в какой мере улучшение отношений между государствами зависит от внутренней стабильности».
Анализируя со Скоукрофтом встречу с Шеварднадзе, Буш не скрывал того, как он дорожит сохранением статус-кво в Восточной Европе… Он сказал Скоукрофту, что Соединенным Штатам было бы «крайне глупо» делать заявление или вести политику, направленную на поощрение центробежных сил, которые могли бы разорвать на части Советский Союз.
Скоукрофт в основном согласился с этим: «В наших интересах умерить националистические высказывания. Пожалуй, лучше, если возникнет что-то вроде федерации, а не такое положение, когда все эти республики взбрыкнут и каждая пойдет своим путем».
Буш заметил: «Так хочется сказать: «Правда, было бы здорово, если бы Советская империя распалась?» Но это и непрактично и неумно, верно?»
Скоукрофт предупредил, что, если Соединенные Штаты станут поощрять сторонников отделения, это может породить «серьезный обвал» и «изменить характер центрального правительства», сделав его гораздо более милитаристским и авторитарным. Пусть даже некоторые советские республики отделятся, — все равно Соединенным Штатам по-прежнему придется иметь дело с Россией, глубоко враждебной Западу, имеющей на вооружении 25 тысяч ядерных ракет и способной вызвать в мире немало смуты.
Буш повторил: надо выжидать, чтобы «ситуация там немного застопорилась и поулеглась». Ему хотелось бы дать Горбачеву и Шеварднадзе «время взять все под контроль и двинуться в правильном направлении».
После встречи с Бушем Бейкер привез Шеварднадзе снова в Госдепартамент. На книжных полках его небольшого личного кабинета стояли книги, написанные друзьями-журналистами и общественными деятелями, а также фотография в рамке, подписанная Рональдом Рейганом, на которой Бейкер шагает рядом с Рейганом.
Не без гордости Бейкер торжественно показал цветную, сделанную с воздуха фотографию своего ранчо в Вайоминге, где должны были состояться их беседы «глядя в корень». Фотография стояла на деревянном столе, приставленном к письменному, рядом с видавшим виды телефоном, который напрямую соединял Бейкера с Иглбергером, Татуайлер, Россом и Зёлликом.
Вечером Шеварднадзе и Бейкер отправились на военно-воздушную базу Эндрюс и полетели в Джэксон-Хол. По просьбе госсекретаря его помощники устроили американскому и советскому министрам иностранных дел встречу в самой непринужденной обстановке, какая когда-либо бывала в истории взаимоотношений между двумя странами. На ранчо Бейкера два государственных мужа будут удить рыбу на мух, бродить по тропам и обмениваться мнениями о положении в мире среди покоя на берегу озера Джэксон и в долине реки Снейк, с лиловатыми, увенчанными снегом горами Гранд-Титон на горизонте.
На борту самолета Бейкера Шеварднадзе, перекрывая шум моторов, вспоминал о том, как будучи партийным лидером в своей родной Грузии, он противостоял в 1978 году Кремлю. Леонид Брежнев и его коллеги, вечно боявшиеся бунтов на национальной почве, потребовали, чтобы русский стал официальным языком во всех советских республиках. А грузины, пояснил Шеварднадзе Бейкеру, всегда были страстно преданы своему родному языку.
Опасаясь, как бы бунтовщики не подожгли Тбилиси, Шеварднадзе, невзирая на угрозы покушения, вышел на городскую площадь и через рупор объявил, что готов рассмотреть требования националистов. Затем он позвонил Брежневу и решительно настоял на компромиссе. Похваляясь Бейкеру, он добавил: «Это мы, грузины, первыми установили принцип, согласно которому русский язык является языком Союза, но не языком республик».
В ходе четырехчасового полета в Вайоминг Бейкер спросил Шеварднадзе и о том, как Горбачев предполагает разрешить проблему отделения республик от Советского Союза. Бейкер знал, что в последние месяцы советский президент при решении вопросов, связанных с движениями за независимость в Грузии, Прибалтике и других местах, опирался на опыт своего министра иностранных дел.
Шеварднадзе ответил в том же духе, что и во время многочисленных частных бесед, которые были у него с Бейкером после парижской встречи в конце июля: «Если нам придется подавлять внутреннее диссидентство силой, это будет означать конец перестройки. Так что это не выход из положения».
И продолжал: «Мы должны разрешать эту проблему, не прибегая к насилию. Мы должны воспринять уроки прошлого и по возможности избегать создания такой ситуации, которая неизбежно приведет к эскалации. Принимая те или иные меры, мы не должны превращать протесты в бунты, а бунты — в кровопролития».
Бейкер в ответ сказал: «Тогда почему вы не разрешите провести референдум по вопросу об отделении от СССР? Отпустите прибалтов! Право же, вам будет лучше иметь рядом три маленькие Финляндии»…
