Строуб Тэлботт - Измена в Кремле. Протоколы тайных соглашений Горбачева c американцами
— Если мы применим силу, это будет означать конец перестройки. Мы потерпим крах. Это будет конец надеждам на будущее, конец всему, что мы пытаемся сделать, а именно: создать новую систему, основанную на общечеловеческих ценностях. Применение силы будет означать торжество врагов перестройки. Мы окажемся ничуть не лучше своих предшественников. Пути назад нет.
Бейкера тронули слова Шеварднадзе. Он чувствовал, что Шеварднадзе «поделился внутренними проблемами со всей искренностью». Впоследствии, вспоминая об этом диалоге, он называл его началом «контакта» с Шеварднадзе. Напомнив о том, что следующая встреча министров иностранных дел должна состояться в Соединенных Штатах, Бейкер напомнил и о фотографиях своего ранчо, которые показывал Шеварднадзе в мае.
— А не устроить ли нам встречу министров в Вайоминге? — предложил он. — Вас бы это заинтересовало?
Шеварднадзе с восторгом отнесся к идее поездки на американский старый Запад. Бейкер сказал, что ему хотелось бы, чтобы их встреча носила характер непринужденного, свободного обмена мнениями по широкому кругу вопросов, наподобие того, что Буш предлагал в письме Горбачеву, которое недавно передал с маршалом Ахромеевым.
Шеварднадзе резко выпрямился. Он понятия не имел, о чем идет речь. Ухватив суть, Шеварднадзе пришел в ярость от того, что Буш в качестве передаточного звена использовал не его, а Ахромеева. Но он постарался подавить свой гнев и скрыть от Бейкера то обстоятельство, что Горбачев ни словом ему не обмолвился о таком важном деле.
Росс, который до поры до времени ничего не знал об этой роли Ахромеева, позже сказал Бейкеру, что «прибегать к услугам этого парня было грубейшей ошибкой». Маршал вполне мог, «воспользовавшись ситуацией, выторговать себе еще более привилегированное положение, став особым каналом для связи с США». Нечего и рассчитывать на то, что Ахромеев «скажет хотя бы Шеви о своей миссии».
После ухода американцев Шеварднадзе взорвался. Он кричал Тарасенко, что американцы нарочито «обходят» его «стороной». А иначе с какой стати они стали бы поручать такое дело Ахромееву? Маршал был одним из главных врагов Шеварднадзе в области внешней политики, в первую очередь в том, что касалось контроля над вооружениями. Он мог себе представить ликование Ахромеева и других генералов — ведь президент США осуществляет связь с Горбачевым через них.
Тарасенко пытался успокоить своего шефа. Вполне понятно, что Буша беспокоило сохранение секретности столь деликатной миссии, предположил он. Возможно, Бейкер заподозрил, что резиденция прослушивается теми или иными разведывательными службами. Может быть, поэтому он так осторожно сослался на письмо, о котором — как он думал — Горбачев уже говорил с Шеварднадзе.
Но Шеварднадзе не утихал. Он пригрозил, что, если американцы будут «вести двойную игру» у него за спиной, они об этом пожалеют — в Москве у него есть рычаги, с помощью которых он может заблокировать инициативы США! Позднее он высказал свои претензии Бейкеру, который поспешил извиниться, сказав, что этот просчет не был преднамеренным.
— Больше такое не повторится, — заверил он…
У Бейкера не шла из головы мрачная картина состояния советского общества, нарисованная Шеварднадзе. Возвращаясь в Вашингтон вместе со своими помощниками, он сказал:
— Нам следует задаться вопросом: а что если Горбачев проиграет, если все у них полетит в тартарары? — И сам попытался ответить: — Одна вероятность такова: они опять начнут искать врага извне — козла отпущения, на которого можно свалить вину за все невзгоды, — и укреплять свои позиции в стране. Спрашивается: чем мы можем помочь? Для начала как минимум мы должны вести себя в Восточной Европе так, чтобы было ясно — мы не намерены извлекать выгоду из проблем русских. Но это то, от чего нам следует воздерживаться. А как мы можем действовать активно?
Бейкер не хотел являться в Вайоминг — на сентябрьскую встречу с Шеварднадзе — с пустыми руками.
— Здесь мы должны вдеть нитку в иголку. С одной стороны, должны четко и ясно объяснить Советам, что они не получат право членства в организациях, куда хотят вступить, до тех пор пока не добьются структурных изменений в своей системе. Одновременно мы должны убедить их в том, что от души желаем им успеха.
Заместитель Скоукрофта Роберт Гейтс дал Бушу прямо противоположный совет. Соединенные Штаты не должны больше соваться со своими инициативами до тех пор, пока не прояснится и не стабилизируется внутренняя ситуация в Советском Союзе: Вашингтону еще слишком рано делать ставку на Горбачева.
— На смену Горбачеву, — предупреждал Гейтс, — может прийти не второй Горбачев, а второй Сталин.
По убеждению Гейтса, существовала также и другая вероятность: «этот Горбачев может переродиться в иного Горбачева, который придется нам по душе куда меньше». Если бы в Советском Союзе произошла своя тяньаньмэньская бойня, насколько иначе повел бы себя Горбачев по сравнению с Дэн Сяопином?
Гейтс настаивал на необходимости «устойчивой» политики в отношении Москвы, способной выдержать переход от реформ к репрессиям, который, по его мнению, был обусловлен тысячелетней историей России. Когда Горбачев только пришел к власти — в 1985 году, — он сумел обратить в свою пользу уже приобретенную им популярность на Западе. Но, напомнил Гейтс президенту, с тех пор многое изменилось.
Теперь, сказал он, тот факт, что Горбачев является международной суперзвездой, вредит ему в глазах его же народа. Народ жалуется, что от этого ни одежды, ни жилья, ни еды не прибавилось. В Москве уже поговаривают, что будущей зимой Кремлю придется ввести карточки свыше чем на двадцать наименований основных продуктов питания. Массовый голод и хаос могут сыграть на руку сторонникам жесткой линии для нанесения ответного удара по Горбачеву. Соединенные Штаты, предостерегал Гейтс, должны быть к этому готовы.
Вернувшись из Парижа, Бейкер сказал президенту: «Безусловно, у Горбачева больше проблем, чем мы с тобой пожелали бы нашему злейшему врагу. Многое говорит за то, что он потерпит поражение, хотя наверняка не предугадаешь. Однако вовсе не обязательно, что его крах будет означать крах реформ. Невозможно загнать джинна в бутылку».
Как бы там ни было, правительство США не должно «сидеть сложа руки, словно выжидая, когда парню придет конец».
Буш проводил августовские каникулы с семьей в Кеннебанкпорте, где его навестил друг семьи Томас Уотсон-младший, бывший председатель совета директоров корпорации ИБМ и посол Джимми Картера в Москве. Уотсон убеждал президента проводить более активную политику в отношении Горбачева: Соединенные Штаты должны воздать ему должное за то, что он уже сделал, и помочь «спасти перестройку от многочисленных врагов».
Президент признался Уотсону, что стоит на распутье. Он пытается, с одной стороны, нащупать какой-то путь, чтобы «поддержать реформу» и «помочь Горбачеву ее протолкнуть». С другой стороны, материальная помощь Соединенных Штатов в поддержку Горбачева может отправиться в карман советских военных или послужить поводом для сторонников жесткой линии отказаться от экономических реформ.
«Правда, было бы здорово, если бы Советская империя распалась?»
В пятницу, 18 августа 1989 года, через двадцать дней после частной беседы Бейкера с Шеварднадзе, ближайший советник Горбачева Александр Яковлев выступал на пресс-конференции по вопросу о трех Прибалтийских республиках. Яковлев «безоговорочно» осудил пакт, заключенный между Гитлером и Сталиным в 1939 году, приведший к аннексии Латвии, Литвы и Эстонии Советским Союзом.
Через четыре дня после заявления Яковлева парламент Литвы объявил советскую аннексию «противозаконной». Чувствуя послабление со стороны Кремля, Прибалтийские республики решили поднажать и побыстрее добиться возможно большей независимости. Организации, выступающие за отделение, заявляли о «праве» прибалтов не зависеть от Москвы. Миллион людей составил цепь в четыре сотни миль длиной, которая связала три прибалтийские столицы — Таллинн, Ригу и Вильнюс. Прибалтика и Кремль вступили на путь конфронтации.
Перед Бушем и Бейкером возникла дилемма — как строить теперь политику США. В течение пятидесяти лет Соединенные Штаты отказывались официально признать государства Балтики частью Советского Союза. Эмигранты-антикоммунисты из трех республик имели миссии в Вашингтоне и Нью-Йорке. Американские официальные лица избегали посещать Прибалтику, так как для подобных поездок требовалось разрешение Москвы.
Такова была общественная позиция Америки, однако частные мнения были иными. Американские официальные лица от президента и ниже опасались, как бы этот неожиданный всплеск сепаратизма не привел к разгулу насилия, а возможно, даже и к гражданской войне, в результате чего Советский Союз может расколоться на части и ядерное оружие окажется под контролем неизвестно кого.
