Виталий Поликарпов - История нравов России
В таких условиях в высшем свете сложилось два прелюбопытных типа, блиставших в царствование Елизаветы: «петиметр» — великосветский кавалер, воспитанный по–французски (русское для него почти не существовало, в крайнем случае оно заслуживало презрения), и «кокетка», родная сестра петиметра, нередко вступавшая с ним в любовные отношения. Не случайно, в конце 1752 — начале 1753 г. широкое хождение в столице получила сатира И. П.Елагина «На петиметра и кокетку», поразившее всех своей злободневностью:
«Увижу я его, седяща без убора,
Увижу, как рука проворна жоликера
(парикмахера — В. П.)
Разженной стадию главу с висками сжет,
И смрадный от него в палате дым встает;
Как он пред зеркалом, сердяся, воздыхает
И солнечны лучи безумно проклинает,
Мня, что от жару их в лице он черен стал,
Хотя но от роду белее не бывал.
Тут истощает он все благовонны воды,
Которыми должат нас разные народы,
И, зная к новостям весьма наш склонный нрав,
Смеется, ни за что с нас втрое деньги взяв.
Когда б не привезли из Франции помады,
Пропал бы петиметр, как Троя без Паллады.
Потом, взяв ленточку, кокетка что дала,
Стократно он кричал: «Уж радость, как мила
Меж пудренными тут лента волосами!»
К эфесу шпажному фигурными узлами
В знак милости ея он тщился прицепить
И мыслил час о том, где мушку налепить.
Одевшись совсем, полдня он размышляет:
«По вкусу ли одет?» — еще того не знает,
Понравится ль убор его таким, как сам,
Не смею я сказать — таким же дуракам» (12, 452).
Таким образом, главная забота в елизаветинское время состояла в том, что высшее, светское общество занималось украшением жизни, заполнением досуга изящными развлечениями и вкушением плодов иноземной культуры, и все это оставило «осадок», выражаясь словами В. Ключевского, в русских понятиях и нравах (светские приличия, доминирование эстетических развлечений и развитие сентиментальности). Согласно А. Болотову, середина столетия — это именно то время, когда «светская жизнь получила свое основание» (мы это повторяем, чтобы подчеркнуть произошедший перелом в эволюции нравов высшего света).
В екатерининскую эпоху стремление украшать жизнь дополняется желанием усваивать чужие идеи, украшать ум, чему способствовали хорошее знакомство с французским языком, наклонность к изящному чтению и поощрение двором изучения французской просветительской литературы (вспомним, что сама Екатерина была «философом на троне» и вела переписку с Вольтером, Дидро и Даламбером). Результатом всего этого в умственной и нравственной жизни русского общества остался «осадок», выразившийся в двух особенностях: 1) потеря привычки к размышлению и 2) утрата способности понимать окружающую действительность. Это проявляется и в появлении новых типов в высшем обществе; достаточно в качестве примера привести княгиню Е. Дашкову и губернатора во Владимире Н. Струйского. Первая занимала ведущее место среди просвещенных знатных дам своего времени (она занимала пост президента русской Академии наук), в молодости зачитывалась до нервного расстройства трудами Вольтера, Руссо и др. После конца своей блестящей карьеры она уединилась в московской усадьбе, где никого не принимала, за некоторым исключением; была безразлична к судьбам своих детей, постоянно дралась со своей прислугой и все внимание сосредоточила на прирученных ею крысах. Несчастье, постигшее ее крысу, растрогало ее весьма сильно, тогда как смерть сына ничуть не затронула ее сердца. Второй после отставки поселился в пензенской усадьбе, где тратил огромные суммы на печатание своих стихов; помимо увлечения музами, он был еще и страстным юристом и все дела в деревне решал по всем правилам европейской правовой науки. Но самое ужасное состояло в том, что цивилизованная судебная процедура сочеталась с варварским средством — пыткой: в подвалах его дома находились орудия пытки. Такого рода нравы являются итогом влияния французской просветительской литературы и иноземной моды.
В целом, к эволюции нравов высшего света можно применить блестящую характеристику В. Ключевского: «… петровский артиллерист и навигатор через несколько времени превратился в елизаветинского петиметра, а петиметр при Екатерине II превратился в свою очередь в Ьотте йе 1е&ге 5 (литератора), который к концу века сделался вольнодумцем, масоном либо вольтерьянцем; и тот высший слой дворянства, прошедший указанные моменты развития в течение XVIII в., и должен был после Екатерины руководить обществом… Положение этого класса в обществе покоилось на политической несправедливости и венчалось общественным бездельем; с рук дьячка–учителя человек этого класса переходил на руки к французу–гувернеру, довершал свое образование в итальянском театре или французском ресторане, применял приобретенные понятия в столичных гостиных и доканчивал свои дни в московском или деревенском своем кабинете с Вольтером в руках… На Западе, за границей, в нем видели переодетого татарина, а в России на него смотрели, как на случайно родившегося в России француза» (121, т. V, 167).
Примечательно то, что В. Ключевский отмечает «общественное безделье» высшего света, или «праздность» господствующего слоя, по терминологии Т. Веблена. В свое время немецкий мыслитель А. Шопенгауэр в своей книге афоризмов заметил в связи с этим, что жизнь в суете и суматохе высшего света «имеет целью и ревратить наше жалкое существование в непрерывный ряд радостей, утех, наслаждений» (229а, 118). Однако «суета» или «праздность» в истории нравов Российской империи не были бесплодными — в результате вырабатываются хорошие манеры, облагораживаются нравы, происходит усиление цивилизованного фактора, повышение уровня культуры, развитие гуманизирующего начала.
В высшем свете требуется, чтобы знатный человек умел разбираться до тонкостей в качестве еды, питья, костюма и пр.; это, в свою очередь, оказывает влияние на образ жизни, воспитание, духовное развитие праздного индивида. Чтобы не подвергнуться насмешкам, ему приходится воспитывать свой вкус, становиться знатоком в яствах, напитках, безделушках, в приличествующем облачении и в архитектуре, в оружии, играх и танцах. Для такого эстетического развития способностей нужно время, силы и требования, предъявляемые к благородному господину. Все вместе взятое ведет к превращению его праздной жизни в усердное занятие освоением секретов приличного образа жизни. «Существует требование, тесно связанное с необходимым условием потребления тех, а не иных товаров, — благородный господин должен уметь потреблять их подобающим образом. Он учится вести свою праздную жизнь по должной форме. Отсюда и возникают хорошие манеры… Благовоспитанное поведение и высокородный образ жизни — это следование нормам демонстративной праздности и демонстративного поведения» (40, 113). Отсюда и устройство дорогих увеселений, пиров и балов, раздаваемые подарки. Понятно, что здесь присутствует целый ряд мотивов — обычай праздничных сборищ своими корнями уходит в религиозные мотивы и пиршества, другими мотивами являются потребности в развлечении и веселом общении; здесь осуществляется и «завистническая» — цель. Однако одним из основных мотивов является доказательство всемогущества данного лица, что требует приглашения друзей и соперников.[6]
В качестве примера достаточно привести фрагменты из жизни князя Г. Потемкина, фаворита Екатерины II, точнее: из приватной, частной, жизни. В тех же Яссах его пребывание было окружено огромной пышностью и великолепием, громадные суммы тратились на удовлетворение прихотей светлейшего и окружавших его женщин. У него была группа музыкантов, им выписывались танцовщики из Франции, его развлекал собственный театр, следующий за ним повсюду; он содержал за дорогую цену различного рода виртуозов, певиц, плясунов, забавных дураков, а также хор раскольников, услаждавших слух старинным пением. Для его стола из разных российских городов доставлялись кислая капуста, соленые огурцы, стерляжья уха; галантерейные вещи ему привозили из Парижа (одна разовая пошлина обошлась ему в 12 000 руб.), за столом у светлейшего всегда находились гости, званые и незваные, потребляющие изящнейшего вкуса и разного рода драгоценные вина. Иными словами, приватная жизнь Г. Потемкина фактически ничем не отличалась от королевской, что свидетельствовало о его высоком престиже и положении в высшем свете (190).
В Петербурге князь Г. Потемкин проводил время в увеселениях, причем в его честь дворяне давали балы и пиршества, на которых старались сами ему прислуживать. Однако он всех затмил данным им в честь Екатерины II празднеством, устроенным в Таврическом дворце. Во время празднества оркестр из 300 музыкантов исполнял роговую музыку, дворец освещали 140 тысяч лампад и 20 тысяч восковых свечей. После просмотра двух французских комедий и двух балетов императрицею и частью гостей начался бал, затем был подан ужин на 42 стола, уставленных посудой из серебра и фарфора с отличнейшими яствами, и опять до утра бал. Весь праздник обошелся по самым скромным подсчетам в 200 000 рублей (190, 28). Вся жизнь князя Таврического в последнее пребывание его в Петербурге превосходит все, что можно представить, в роскоши, излишестве и праздности, характерных для высшего русского света.
