Ю Мартов - Письма и документы (1917-1922)
За германскими событиями следим с жадным вниманием. Брошюра Каутского подтвердила мои опасения, что и в Германии при развитии событий будут иметь место проявления большевизма, поскольку и там рев[олю]ция будет развиваться на фоне упадка хозяйств[енных] сил, упрощения экономич[еских] функций общества во время войны и роли движения cолдатчины и, вообще, Ungeschulten Messen153, каково настроение Лнбкнехта154 и чтоделается внутри Unabhangigen?155
Либкнехту и ЦК, и Моск[овский] Ком[итет], и товарищи из тюрем посылают приветствия, но, не имея возможности пользоваться телеграфом (от "поставленной вне закона" нашей партии цензура не пропустит), мы посылаем их почтой. Передайте ему на всякий случай это, ибо, может быть, цензура перехватит и почтовые отправления. Ему, Каутскому, Гаазе передайте наш привет. Вам шлют его все наши. Жму крепко руку. Если будет оказия, пришлите литературные новинки. В частности, у нас нет здесь посмертной книжки Энштейна156 и сборники статей Ф. Адлера157, которые могут пригодиться; также статей О. Бауэра158 о России.
Привет!
Ю. Цедербаум
На случай отправки письма с оказией можете отправлять человека по адресу, который даст податель письма.
1919
ПИСЬМО А. Н. ШТЕЙНУ
3 июня 1919 г., Москва
Дорогой Александр Николаевич!
Рекомендую Вам тов. И. А. Блюма159, едущего от здешних кооператоров для того, чтобы завязать торговые связи с местным кооперативным миром. Очень обяжете, если окажете ему то содействие, в котором он, в качестве нового человека, сможет нуждаться. В частности, попрошу Вас оказать возможное содействие для получения разрешения на въезд в Германию для моего шурина, тов. Алейникова160, который тоже должен получить аналогичную миссию от кооперативных обшеств, и для моей сестры, которая едет вместе с ним в качестве секретаря (Блюм Вам это расскажет подробнее).
От тов. Блюма Вы узнаете наши здешние новости. Большевизм переживает здесь новый пароксизм бешенства -- специально по отношению к нам -- "русским каутскианцам", т. е. левым меньшевикам. Большинство наших (Дан, Горев и др.) сидят в тюрьме уже третий месяц, меня освободили после 5-дневного ареста, но дышать нам совершенно не дают. Привет всем друзьям.
Жму руку.
Ю. Цедербаум
1920
ПИСЬМО П. Б. АКСЕЛЬРОДУ
23 января 1920 г.
Дорогой Павел Борисович!
После бесконечно долгого промежутка у нас является надежда доставить Вам письмо и, главное, наладить, может быть, и постоянную переписку. Давно уже мы не имели никаких известий от Вас. Как же Вы прожили весь последний год, как Ваше здоровье?
Буду писать Вам обстоятельно, обо всем, что может Вас интересовать, чгоб, по возможности, возместить пробел целого года. [...]
Начну с нашей личной жизни. Все мы кое-как живем и, принимая во внимание опасности, среди которых живем, и суровость внешних условий, живем даже благополучно. Очевидно, все* как-то закалились и физически, и нервно. Сыпной тиф посетил многих товарищей, кое-кого унес (из знакомых, может быть, Вам назову петербургского симпатичного рабочего Захарова). Не от тифа, но от дизентерии умер Роман (Конст[антин] Михаил[ович] Ермолаев) прошлым летом в Витебске -- вскоре после возвращения из "Колчакии", где он пробыл полгода. Переболели тифом многие, меня и братьев как-то беда эта пока миновала. В общем, все мы живем благополучно, изворачиваемся, не голодаем и мерзнем "умеренно". Федор Ильич [Дан], мобилизованный как врач, заведует одним отделом в Комиссариате здравоохранения, отдавая большую часть дня этой службе. Лидия (Дан)161 уже давно стоят во главе "Совета защиты детей" --учреждения казенного, устраивающего и обслуживающего детские колонии и столовые (не смешивать с "Лигой защиты детей" -- частным обществом под руководством Кусковой). По общему признанию это казенное учреждение делает очень много полезного (дело в том, что благодаря личному покровительству Луначарского и жены Ленина162, Лидия может не стеснять своей работы исполнением всех бессмысленных декретов, которые здесь губят всякое дело). Сергей163 с недавнего времени тоже "на государственной службе" по военному ведомству ("ведомство красноармейских лавок"). Здоровы мы все в умеренной степени: и Володе164, и его жене, и Жене165 уже пришлось вылеживаться в санаториях, так как врачи усмотрели у них туберкулезный процесс. Мое здоровье сносно, но часто простуживаюь и всегда кашляю.
Семен Юльевич [Семковский] все эти полгода прожил "под-Деникиным"166, был арестован, но потом освобожден. Мы надеялись, что при Деникине ему возможно будет переправиться через границу, и дали сму свое благословение, но это не удалось. Об Алскс[андре] Самойлов[иче] [Мартынове] уже около года ни слуха ни духа после того, как он зарылся с Анютой в деревне167, где она служит. Это в пределах фантастического Петлюровского царства168, отрезанного даже от Деникии, и именно в его деревне, судя по газетам, было несколько кровавых погромов, так что судьба его нас беспокоит. Астров давно уже в Одессе, надеемся, что и на этот раз деникинщина его не затронула.
Горев, Череванин, Абрамович, Далин169 -- здесь с нами. Ева Львовна [Бройдо]170 по нашим сведениям, должна быть за границей, куда уехала, даже не предупредив нас. Сначала брюзжа на нас "слева", потом вдруг "справа", но ни разу не пытавшись использовать свои права члена ЦК, чтобы поставить вопрос о своих сомнениях, она разошлась с нами совершенно странным образом.
О судьбе Влад[имира] Ник[олаевича] Розанова171 Вы, вероятно, знаете из газетных сообщений. Отойдя от нас уже давно, он запутался в делах "Союза возрождения", который чрезвычайке удалось связать в один заговор с совсем уже реакционным "Национальным центром"172. С большим трудом удалось спасти Р[озанова] от расстрела; его "приговорили" без суда к бессрочным общественным работам и за жизнь его можно теперь быть спокойным. Р[озанов], вероятно, не подозревал, что его кадетские контрагенты по "союзу" связаны (через "Национальный центр") непосредственно с организацией шпионажа в Красной армии, что позволило большевикам изобразить и его самого чуть ли не шпионом Антанты. Ввиду этого, он счел необходимым заявитъ, что в сношения с другими партиями в "Союзе возрождения" вступал как представитель особой группы "правых меньшевиков". Но это заявление дало чрезвычайке внешний повод пытаться привлечь к делу тех лиц, кого она считала лидерами правых меньшевиков, именно А. Н. Потресова и Дементьева. Нам, в конце концов, удалось добиться их освобождения (на поруки мои и Федора Ильича) после того, как они просидели месяца по три в совершенно невероятных, исключительно гнусных даже по сравнению с обычными, условиях. Ал[ександр] Н[иколаевич] из этого заключения вышел тенью самого себя; на него больно было смотреть, его заключение было подлинным мученичеством, и он до сих пор медленно оправляется в недурной санатории, куда удалось и его поместить. И он, и Дементьев вышли из тюрьмы как будто менее "правыми", чем были раньше, и с ними можно хоть разговаривать и спорить, тогда как прежде А. Н. был фанатически нетерпим и ко всему "интернационалистскому" и "циммервальдистскому" относился с непримиримой ненавистью средневекового монаха.
Чтобы покончить о друзьях и знакомых, упомяну, что Лапинский продолжает жить здесь, уклоняясь до сих пор от поездки в Польшу, где ему пришлось бы заниматься безнадежным делом "борьбы извнутри" единой польской партии, которая, как Вам известно, стала коммунистической, да еще так нелепо "последовательной", что даже Варский173 считается у них "крайне правым".
Покончив с Personalia174, перейду к нашим партийным делам.
После закрытия последней нашей газеты в марте [19]19-го года и разгрома ЦК и Московского комитета, последовавшего за этим, мы лишились всякой возможности широкой открытой работы в массах. Влияние нашей партии стало неудержимо падать, чему немало способствовали разные Seitensprunge175 наших товарищей в Сибири, на Волге, на Кавказе, в Крыму и т. д., дававшие возможность большевикам представлять нас союзниками союзников176, Колчака177 и т. д. Вести агитацию нелегальными путями -эго показал опыт не только наш, но и правых и левых эсеров -- при таком режиме, как большевистский, который корнями все-таки уходит в массы, бесконечно труднее, чем при царизме: например, достаточно одного коммуниста или "сочувствующего" в типографии, чтобы никто не решился набирать для нас листок, как это легко делалось при старом режиме, когда доноса ожидали не от всякого благонамеренного обывателя, а только от заведомого негодяя. Теперь донос, как и при Comitite du salut public178, первая цивическая179 добродетель.
Поскольку все-таки мы действовали, мы сталкивались с тем печальным положением, в которое попадает в период острой гражданской войны всякая партия, отстаивающая против фанатиков и сектантов "умеренные" идеи: мы имели сочувственную аудиторию, но она всегда оказывалась гораздо правее нас. По здоровому инстинкту все, задавленное большевизмом, охотно поддерживало нас, как самых смелых борцов против него. Но усваивало из нашей проповеди только то, что ему было нужно -только обличительную критику большевизма. Пока мы его клеймили, нам аплодировали; как только мы переходили к тому, что другой режим нужен именно для успешной борьбы с Деникиными и т. п., именно для действительного устранения спекуляции и для облегчения победы международного пролетариата над реакцией, наша аудитория становилась холодной, а то и враждебной. Своей массы -- пролетарской и революци-онно-интеллигентской --мы не имели, то есть, имели только ее старые поредевшие кадры, новые же, более молодые, элементы, впервые втянутые в политику теперь, либо стихийно вовлекаются в коммунистический лагерь, который сотнями щупальцев при помощи грандиозного государственного аппарата охватывает жизнь и молодежи, и женщин, и беспартийных рабочих, либо, из реакции против большевизма, отбрасываются, несмотря на свое пролетарское положение, в лагерь реакции, отметающей, вместе с большевизмом, весь социализм.
