Ю Мартов - Письма и документы (1917-1922)
Политическое положение -- ужасное. И в области мира, и в области экономической разрухи дело явно идет к фиаско большевизма, но много оснований опасаться, что оно сменится не торжеством демократии, а всесторонней анархией. С одной стороны, солдат[ские] массы все дичают, а рабочие приводятся в отчаяние безработицей; с другой -- сепаратизм окраин дошел до апогея. При этих условиях, по-видимому, нет никаких шансов на то, что Учред[ительное] Собр[ание] явится орудием возрождения, скорее всего оно вовсе не осуществится, ибо против него все же сила, стоящая за большевиками, за него же стоит лишь распыленная масса крестьян, выбиравшая эсеров и способная, пожалуй, только "рассердиться" на всю революцию, если она не осуществит Учр[едительного] Собр[ания], но отнюдь не отвоевать его у большевиков. Окраины же не хотят Учр[едительного] Собр[ания] для всей России, а лишь "федерального конгресса" из делегатов всех национальных Учредительн[ых] Собраний. Для этого они готовы отдать Великороссию (яко автономную) на съедение Ленину.
Среди рабочих прежнего абсолютного доверия к большевикам нет и нас уже не ненавидят. Но до настоящего отрезвления еще далеко.
У меня к Вам просьба: отправьте, пожалуйста, заказным прилагаемое письмо121.
Наши все в полном здравьи. Шлют Вам привет. С Новым годом, который все-таки, быть может, заложит у нас основания марксистской рабочей партии. Крепко жму руку.
Ю. Цедербаум
Адрес мой прежний: Сергиевская 50, кв. 9.
ПИСЬМО Н. С. КРИСТИ
30 декабря 1917 г., Петроград
Мой милый друг!
Получил возможность послать письмо с оказией и спешу ею воспользоваться, ибо не знаю, дошло ли до тебя недавно мною посланное через здешнюю цензуру на Стокгольм, откуда тебе должны были переслать. Так как я в нем ругал большевиков, то не уверен, не задержал ли "товарищ шпик" это письмо. Других же оказий не было с самого переворота, ибо на границе теперь всех обыскивают и письма отбирают.
В том письме я подробно объяснял тебе, почему остался в "оппозиции" новому "социалистическому" режиму, как ты и предвидела, конечно. С тех пор положение еще более определилось. Дело не только в глубокой уверенности, что пытаться насаждать социализм в экономически и культурно отсталой стране --бессмысленная утопия, но и в органической неспособности моей помириться с тем аракчеевским пониманием соци-ализма122 пугачевским пониманием классовой борьбы123 которые порождаются, конечно, самым тем фактом, что европейский идеал пытаются насадить на азиатской почве. Получается такой букет, что трудно вынести. Для меня социализм всегда был не отрицанием индивидуальной свободы и индивидуальности, а, напротив, высшим их воплощением, и начало коллективизма представлял себе прямо противоположным "стадности" и нипелировке. Да не иначе понимают социализм и все, воспитавшиеся на Марксе124 и европейской истории. Здесь же расцветает такой "окопно-казарменный" квазисоциализм, основанный на всестороннем опрощении" всей жизни, на культе даже не "мозолистого кулака", а просто кулака, что чувствуешь себя как будто бы виноватым перед всяким культурным буржуа. А так как действительность сильнее всякой идеологии, а потому под покровом "власти пролетариата" на деле тайком распускается самое скверное мещанство со всеми специфически русскими пороками некультурности, низкопробным карьеризмом, взяточничеством, паразитизмом, распущенностью, безответственностью и проч., то ужас берет при мысли, как надолго в сознании народа дискредитируется самая идея социализма и подрывается его собственная вера в способность творить своими руками свою историю. Мы идем -- через анархию -- несомненно к какому-нибудь цезаризму, основанному на потере всем народом веры в способность самоуправляться.
Бросим, однако, политику. Сейчас у нас жесточайшие морозы, и я сильно страдаю, тем более, что уже с месяц не могу избавиться от кашля; чуть поправишься, пройдешься при холодном ветре, и опять хуже. Стараюсь выходить как можно меньше и больше сижу дома, тем более, что меня утомляет ходьба в тяжелейшем полушубке (приобрел таковой за 400 рублей к зависти всех приятелей, которые говорят, что я в нем "импозантен": это переделанный на штатское военный офицерский полушубок). Увы! за последние месяцы я сильно постарел (проклятые большевики, вероятно, виноваты: сердце не выдерживает самомалейшего утомления. Подниматься по лестнице для меня настоящая пытка, а тут, как на грех, из-за отсутствия угля, все меньше действует лифтов. Вообще, с углем несчастье: электричество уже горит лишь несколько часов в сутки, а скоро, быть может, совсем погаснет. Хорошо, что наша квартира отопляется дровами, а не паром, так что не очень холодно. Вообще, лишений уже не мало. Пища пока еще есть, но скоро, боимся, станут железные дороги, и тогда может придтись плохо. Вообще, какое-то чудо, что мы вообще еще живем после двух месяцев этой анархии.
Занят сейчас я меньше прежнего. "Искру" мы закрыли после того, как на съезде овладели "Лучем" (бывшая "Рабочая газета"). Центральный комитет теперь в руках интернационалистов, в редакции "Луча" мы с Мартыновым и Астровым, и лишь Дан в качестве четвертого представляет ту часть бывших оборонцев, которая после большевистского переворота примкнула к нам, признав, что дальше войну вести нельзя и что с большевиками надо бороться не во имя восстановления Керенского и коалиции, а во имя чисто демократического правительства -- без буржуазии. Остальные оборонцы перешли в оппозицию, и часть их, вероятно, сама уйдет из партии.
В газете я занят не больше 6 часов в день, так что утомляюсь много меньше прежнего. Больше могу читать; изредка даже в театр хожу. На днях впервые подвергся краже (это -- редкость, ибо все мои знакомые, кажется, уже обкрадывались не раз): украли бумажник с 90 руб. Что у вас в Швейцарии говорят о мире? Судя по "Теmтрs"125, который я видел, во Франции о нем не думают. Что ты делаешь теперь, получаешь ли русские газеты, восторгаешься ли тем, что слышишь о России? Увы! будь ты здесь хоть с неделю, пришла бы в ужас. Вековая история накопила столько бестолковщины, такие залежи ее, что нетрудно придти в отчаяние, даже если понимать головой, что через самые грязные и извилистые дороги история все же может вывести к чему-то хорошему.
С кем ты видаешься? Кто у вас бывает? Все чаще начинаю скучать по швейцарским пейзажам. Увижу ли скоро тебя? Может быть, это будет довольно скоро. Как Ната и Боб125а? Целуй их от моего имени. А Тото125б знает, что son pere est ministre и принимает посетителей в Зимнем дворце? Бедный Анатолий Васильевич [Луначарски]! Между нами. его даже буржуазные враги не принимают всерьез и не ненавидят, его вышучивают. Ну, не хочу сплетничать. Много раз целую тебя. С Новым годом, милая, дорогая! Пиши мне. Передай привет Анне Александровне [Луначарской]126. Пиши о себе.
Твой Юлий Ц.
1918
ПИСЬМО А. Н. ШТЕЙНУ127
25 октября 1918 г.
Дорогой Александр Николаевич!
Давно уже не было оказии писать Вам и от Вас ничего не получалось; последние известия привез нам тов. Гутерман128, Кидавшийся с Вами перед отъездом из Берлина. За последние 3 месяца здесь столько воды утекло. что понадобились бы тома. чтобы поделиться всем, что может Вас интересовать. Постараюсь ознакомить Вас с самым существенным.
1. Положение партии стало невыносимым. С внешней стороны все ее проявления в советской России сведены на нет; все уничтожено: пресса, организации и т. д. В отличие от царистских времен, нельзя даже "уйти в подполье" для сколько-нибудь плодотворной работы, ибо теперь уже не только жандармы, дворники и проч. следят за "неблагонадежностью", но и часть самих обывателей (коммунисты и причастные к совет[ской] власти) видят в доносе, сыске и слежке не только доброе дело, но и выполнение высшего долга. Поэтому думать о сколько-нибудь регулярном функционировании нелегальных учреждений не приходится. Масса меньшевиков переарестована. После участников рабоч[eго] съезда (Абрамович. А. И. Смирнов129 и мн[огие] др[угиe]), из которых 24 человека сидят до сих пор, переарестовали здесь, в Петербурге и провинции еще ряд лиц, другие бежали от ареста. С трудом поэтому удается поддерживать функции информации в минимальных размерах. Но все это было бы не так тягостно, если б этот припадок террора по нашему адресу не послужил толчком к выявлению внутренней слабости нашего движения, которое к весне стало принимать внушительные размеры, охватив массы почти во всех рабоч[их] центрах. К этому времени крах промышленности, затягивавшийся искусствинными мерами, сказался во всей силе; три четверти заводов и фабрик закрылось, массы, потеряв веру в бесконечность даровых подачек государства и изголодавшись, стали уходить в деревню и рабочего движения как бы не стало: оставшиеся на фабриках массы, потеряв всякую надежду на сохранение промышленности, отошли от "оппозиции", до тех пор выражавшей их недовольство, и ударились в полный аполитизм и в безысходное равнодушие. Тем самым исчезла наша надежда на то, что силами самого отрезвившегося от утопии рабочего класса будет преодолен большевизм и что можно будет избежать решения контрреволюции вопроса о ликвидации утопии. К тому же времени стали определяться ситуации и там, где нет большевиков. Выяснилось, что мелкобуржуазная демократия не в силах, благодаря дряблости своей, ввести свою борьбу с большевизмом в русло борьбы за революцию. На Востоке и на Севере она безнадежно тянет к "общенациональному" объединению, к коалиции с явно контррeволюц[ионной] буржуазией, а потому неизменно теряет кредит в рабоч[их] массах на второй же день после того, как большевики были прогнаны при сочувствии, а то и при содействии этих самых масс. Это обстоятельство в значит[ельной] степени объясняет быстрые успехи большевиков при обратном взятии Симбирска, Казани и Самары130. И чем далее, тем в этом отношении хуже, ибо все большую роль в борьбе с б[ольшевиз]мом начинают играть всевозможные офицерско-юнкерские отряды, в лучшем случае корниловскиe, в худшем -- монархически настроенные, которые становятся более решающим фактором "общенациональной" коалиции", чем К[омитe]ты Учред[ительного] Собр[ания] и т,д, элементы. При таких условиях и особенно, если с победой Вильсона131 среди имущих классов исчезнет раскол по вопросу ориентации (все переходят на сторону союзников), "термидор", к которому ведут наши Робеспьеры132, приобретает все более зловеще-черносотенный и реставрационный вид. Пока еще длилась война с Германией, союзники в интересах этой войны были склонны перемещать влево политический центр антибольшевист[ского] блока и протежировать эсеров против кадетов и правых. Но, если война пойдет к концу и украинские, донские и пр[очие] реакционеры примкнут к союзникам, последние, вероятно, бросят эсеров, Учредительное Собрание и т. п., и тогда дело последних проиграно.
