Стефан Куртуа - Черная книга коммунизма
«Я считаю, что если можно осуждать позицию тех, кто принял политику Сталина, то это осуждение не стоит распространять на всех коммунистов огульно; еще труднее упрекать их в том, что они допустили все эти преступления. Думать, что эти люди могли противодействовать замыслам Сталина, значит, ничего не понимать в его византийском деспотизме».
Бергера «извиняет» то, что он находился в Советском Союзе и потому оказался захваченным сатанинской машиной, вырваться из чрева которой не было ни малейшей возможности. Всё это, возможно, и так, но как быть с коммунистами Западной Европы? Они не находились под непосредственным владычеством НКВД, так какое же ослепление вынуждало их попрежнему превозносить систему и ее главаря? Надо было отцеживать информацию поистине колдовским фильтром, чтобы держать их в столь впечатляющем подчинении! В своем замечательном труде о русской революции «Советская трагедия» Мартин Мала приподнимает краешек занавеса, говоря о «парадоксе великого идеала, приведшего к великому злодеянию». Другой крупный исследователь коммунизма Анни Кригель настаивает на почти не известной взаимосвязи двух ликов коммунизма: один источает сияние, другой — покрыт мраком.
Цветан Тодоров первым дал объяснение этому парадоксу:
«Живущий в условиях западной демократии склонен считать, что тоталитарная система совершенно чужда устремлениям человека. Однако тоталитаризм не мог бы продержаться столь долго, не мог бы увлечь за собой стольких людей, если бы дело обстояло именно так. Но устрашающий механизм тоталитаризма, напротив, работает на редкость эффективно. Коммунистическая идеология рисует перед нами соблазнительную картину прекрасного будущего и побуждает нас стремиться к его созиданию: желание переделать мир во имя идеала — не есть ли это неотъемлемое качество человеческой личности? (…) Более того, коммунистическое общество освобождает индивидуума от ответственности: всё решает оно. А ответственность зачастую представляется весьма тяжким бременем. (…) Для многих привлекательность тоталитарной системы проистекает из неосознанной боязни свободы и ответственности — вот где причина популярности всех авторитарных режимов (такова мысль Эриха Фромма, изложенная им в «Бегстве от свободы»); а о существовании добровольного рабства говорил еще Ла Боэси».[8]
Причастность тех, кто вовлечен в добровольное рабство, к злодеяниям никогда не носила и не носит абстрактного характера. Сам факт принятия и (или) ведения пропаганды, призванной скрывать правду, означал и будет означать активное соучастие в преступлениях. Ибо существует единственное средство — хотя не всегда действенное, как только что показала трагедия в Руанде, — борьбы против массовых преступлений, замышляемых и творимых втайне, и это средство — гласность.
Анализ сути феномена коммунистической власти — диктатуры и террора — не слишком легкая задача. Жан Элленштейн определил сталинизм как гибрид методов греческих тиранов и восточных деспотов. Формула соблазнительная, однако она не объясняет своеобразия этого опыта новейшей истории, его всеохватности, весьма отличной от диктатур, знакомых нам по прошлым периодам. Посмотрим же, каково оказалось в реальности коммунистическое правление в разных странах.
Прежде всего стоит напомнить о русской традиции подавления инакомыслия. Большевики боролись с самодержавным режимом царской России, но жестокости этого режима бледнеют в сравнении с ужасами большевистского господства. Российский император предавал своих политических противников суду, где защита могла излагать свои аргументы наравне с обвинением (если не в большем объеме) и призывать в свидетели общественное мнение страны, которого при большевиках вообще не существовало, а также общественное мнение всего мира. Как на предварительном следствии, так и после осуждения с арестантами обходились в соответствии с установленным регламентом, а режим ссылки был сравнительно легким. Ссыльные имели право взять с собой семьи, им было позволено читать и писать что угодно, государство определяло на их содержание известную сумму денег, они могли заниматься охотой и рыбной ловлей, свободно встречаться с товарищами «по несчастью». И Ленин, и Сталин могли убедиться в этом на собственном опыте. Даже «Записки из мертвого дома» Достоевского, так поразившие в свое время многие умы, представляются довольно безобидными на фоне коммунистических злодеяний. Разумеется, в царской России жестоко подавлялись бунты и восстания. За период 1825–1917 годов в России было приговорено к смертной казни за политические преступления 6360 человек, в 3932 случаях приговоры были приведены в исполнение: 191 — с 1825 по 1905 год и 3741 — с 1906 по год. Но большевики превысили эти цифры уже к марту 1918 года, всего за четыре месяца пребывания у власти. Число жертв царских репрессий не идет ни в какое сравнение с жертвами коммунистического террора.
В 20–40-е годы коммунисты яростно клеймили террор фашистских режимов. Но даже при беглом рассмотрении выясняется, что и здесь сравнение не в пользу обличителей. Итальянский фашизм, первым появившийся на исторической сцене и открыто называвший себя «тоталитарным», сажал в тюрьмы и подвергал жестокому обращению своих политических оппонентов. Тем не менее крайне редко дело доходило до убийств, и в середине 30-х годов в Италии насчитывалось несколько сотен политических заключенных и несколько большее число confinati — лиц, высланных под гласный надзор полиции на острова Средиземного моря. Правда, число политических изгнанников достигало нескольких десятков тысяч.
Накануне войны нацистский террор был направлен против нескольких групп: противников режима, в первую очередь коммунистов, социал-демократов, анархистов и деятелей профсоюзов — они подвергались открытому преследованию, их сажали в тюрьму, но главным образом, помещали в концентрационные лагеря, где они подвергались весьма жестокому обращению. С 1933 по 1939 год в тюрьмах и концлагерях было уничтожено, по суду или без суда, 20 тысяч левых активистов; мы не будем говорить здесь о жертвах сведения внутренних нацистских счетов («Ночь длинных ножей» в июле 1934 года). В другую категорию обреченных на смерть попали немцы, не отвечавшие критерию «представитель здоровой арийской расы», — психически больные, беспомощные инвалиды, старики. Гитлер осуществил страшную акцию в связи с началом войны: 70 тысяч немцев стали жертвами программы эвтаназии, погибнув в газовых камерах с конца 1939 по начало 1941 года. Программа была свернута ввиду резкого протеста Церкви, но газовые камеры пригодились для ликвидации третьей группы жертв — евреев.
Перед войной меры, направленные на ограничение прав евреев, были широко распространены в Германии, их апогеем стал погром, известный как «Хрустальная ночь», в результате которого несколько сот человек были убиты и 35 тысяч заключены в концлагеря. Однако с началом войны и особенно после нападения на СССР нацисты развязали подлинный террор, итогом которого стали: 15 миллионов убитых среди гражданского населения оккупированных стран, 5,1 миллиона уничтоженных евреев, 3,3 миллиона советских военнопленных, 1,1 миллиона умерших в концентрационных лагерях, сотни тысяч цыган. Добавим к этим жертвам 8 миллионов человек, депортированных для принудительных работ в промышленности и сельском хозяйстве Германии, и 1,6 миллиона выживших узников концлагерей.
Нацистский террор поражал воображение людей по трем причинам: во-первых, он непосредственно затронул европейцев; во-вторых, нацисты были побеждены, а их главари осуждены в Нюрнберге, их деяния были официально квалифицированы как преступления и заклеймены. И, наконец, разоблачение геноцида оказалось шоковым, преступления потрясали своим внешне иррациональным характером, своей масштабностью и жестокостью.
Мы не ставим себе целью заниматься этой мрачной сравнительной арифметикой, двойной бухгалтерией ужаса, устанавливать иерархию жестокостей. Но факты упрямы, и они показывают, что преступления коммунистов затронули около ста миллионов человек, тогда как нацисты расправились с 25 миллионами. Это простое сопоставление побуждает задуматься о сходстве между режимом, который начиная с 1945 года рассматривается как самый преступный режим нашего века, и другим, который пользовался до 1991 года международным признанием, до сих пор является правящим в некоторых странах и сохраняет своих приверженцев по всему миру. И хотя многие коммунистические партии запоздало осудили преступления сталинизма, они, по большей части, не отреклись от принципов Ленина и не задались вопросом о своей собственной причастности к феномену террора.
Методы, пущенные в ход Лениным и возведенные в систему Сталиным, не только схожи с методами нацистов, но являются их предтечей. Нацисты были во многом подражателями коммунистов. Рудольф Гесс, организатор лагеря в Освенциме, ставший затем его комендантом, оставил знаменательное свидетельство:
