Павел Лукницкий - Ленинград действует. Книга 3
Не уклоняется от прямых ответов на заданные вопросы. Он, видимо, сознает тяжесть даваемых им ответов… Но внешность Зоненфельда обманчива…
«Тринадцатого июля тысяча девятьсот сорок третьего года я был послан на русский фронт. Прибыл из Финляндии, из штрафного батальона — как командир штрафной роты, входившей в четвертый штрафной батальон. Ротой, во исполнение приказа Ремлингера, за зиму тысяча девятьсот сорок третьего — сорок четвертого года угнано тысяча двести человек, сожжено от восьми до десяти деревень.
И опять «без пауз», как быстрая перестрелка, — череда вопросов, ответов: «Сколько мирных граждан расстреляно вашей группой?» — «Больше ста человек». — «А сколько детей было в том числе?» — «Примерно от двадцати до тридцати… Говорили, что наша рота сжигала население. Но я этого не видел, потому что наша рота была разделена». — «Какая деревня была сожжена первой?» — «Первая деревня — Страшево». — «Сколько расстреляно?» — «Тридцать — тридцать пять человек». — «Вашей группой?» — «Да, моя группа принимала участие в расстреле этих людей. Стреляла в этих людей, тридцать — тридцать пять человек». — «Сжигали их?» — «Моя группа никого не сжигала». — «А кто сжигал?» — «Я не видел, а слышал, что люди здесь были сожжены. В конце декабря тысяча девятьсот сорок третьего года это было». — «А еще какие деревни?» — «Деревня в десяти километрах от Плюссы». — «Заполье?» — «Это было позднее. Раньше пришли, по-видимому, в Ляды». — «Ну, что было в Лядах?» — «Были три немецкие роты, и они должны были их освободить от партизан, а потом эту деревню сжечь». — «Освободили?» — «Освободили. Там было от двадцати пяти до тридцати пяти человек, которые там были расстреляны. Большинство женщин и детей». — «Чем расстреливали?» — «Из пулемета. Они не хотели уходить вместе с ротой. Приказ гласил: население не должно иметь никаких отношений с партизанами». — «Чей приказ?» — «Приказ один — от Ремлингера, другой — от полковника Каро». — «Значит, вы думали…» — «Мы вообще не думали!.. Только по приказу. В приказе стояло, что сопротивляющихся расстреливать». — «Но дети уж никак не могли сопротивляться?» — «Действительно, так…» — «На предварительном следствии об операции в Лядах вы говорили другое. Какие же ваши показания правильны?» — «Оба!..»
В зале шум, смех. Янике тянет руку, ему дают слово, он говорит, что после того как немцы заставили партизан отступить от деревни Ляды, в школу этой деревни согнано шестьдесят — семьдесят человек местных жителей, и они были сожжены.
«Я не видел, я рассказываю из рассказов моих солдат! — не смущаясь говорит Зоненфельд. — Среди них был и Янике». — «Вы подтверждаете, Зоненфельд, сожжение в Лядах, в школе, шестидесяти — семидесяти человек?» — «Да, это там случилось!» — «Кто это сделал?»«Вторая рота Триста двадцать второго полка. Я был в другой роте, назначение которой было — охрана деревни». — «Не только охрана, а и убийство?» — «Наша рота расстреляла от двадцати пяти до тридцати человек. Одна часть моей группы расстреливала, а вторая стояла на охране». — «Сколько мирных людей расстреляли вы лично?» — «Я не могу сказать точно… Я принимал участие в расстреле два раза — из пистолета и автомата…» «Что было в деревне Заполье?» — «В районе Плюсса — Заполье — угон населения и скота». — «Расстреливали?» — «Расстреляно от сорока до сорока пяти человек. Деревня была сожжена». — «Были женщины, старики, дети?» — «Да». — «В деревне Сеглицы?» — «Да, эта деревня подвергалась мероприятиям». — «Каким?» — «Из этих деревень угнано от двенадцати до пятнадцати сотен…» — «А что было в деревне Сеглицы?» — «Около деревни Сеглицы землянки забрасывались гранатами. Потому что трудно было сжигать. А тех, кто выбегал из землянок, — расстреливали…» — «Сколько всего людей убили?» — «Пятьсот человек угнано, а свыше ста расстреляли, кроме тех, кто был в землянках». — «Может быть, больше?» — «Возможно, от ста до двухсот человек. Примерно ведь!..» — «И лично вами?» — «Я не могу сказать точно. Я принимал участие в расстреле два раза. Из пистолета и из автомата…» — «Вам приходилось отбывать заключение в тюрьме в Германии?» — «Яволь». — «Где?» — «В военной тюрьме, в Торгау». — «За что?» — «Не выполнил приказа». — «А приказ, с немецкой точки зрения, законный?» — «Да, это был настоящий приказ». — «Касался выполнения служебных обязанностей?» — «Да». — «Так почему вы не отказались выполнить преступный приказ Ремлингера?» — «Потому, что мы получили прекрасное воспитание!» — «Где?» — «Сначала в военной тюрьме в Торгау, потом в штрафном батальоне». — «Кто воспитывал?» — «Ремлингер, тогда полковник».
Я смотрю на Ремлингера. Он весь напрягся, сверлит буравчиками своих маленьких глаз Зоненфельда.
«Расскажите, как он вас воспитывал?» — «О тюрьме Торгау?» — «Да». — «В ней находилось от двух тысяч до трех тысяч людей, одна часть которых легко воспитывалась, вторая — труднее, третьи были каторжные. И группа каторжников должна была выработать мужество. Это были скелеты, живые трупы. Когда этих людей видели, то было страшно. Примеры мужества: должны были прыгать через проволочные заграждения, проползать через него…»
«А политическое воспитание?» — чуть помедлив, говорит прокурор.
«Полковник Ремлингер нам говорил: «Вы являетесь тормозной колодкой в победоносной колеснице фюрера, и вы должны оправдать себя, научиться слушать и выполнять приказы». И потом посылал на фронт, в основном на Восточный фронт… Полковник Ремлингер каждый месяц держал речь. Смысл был такой: население Советского Союза нужно уничтожать…»
В зале — шорох.
«Он агентом гестапо состоял?» — «Да…» — «Подсудимый Янике показал, что вы лично принимали участие в расстреле пятидесяти человек в лесу возле деревни Николаев Брод. Принимали участие?» — «Принимал». — «Лично?» — «Да, лично тоже принимал…»
Слово дается защитнику Зоненфельда. Тот спрашивает:
«За что вы были разжалованы в солдаты?»
«За невыполнение приказа».
«А были восстановлены в офицерском звании?»
«Нет».
«Как расцениваете свою деятельность?»
«Преступной…»
Слово «для пояснения» просит Ремлингер. Говорит: «В военном отношении невозможно, что, являясь комендантом города Пскова, я руководил борьбой с партизанами, особенно — этой вот кампанией. И невозможно, чтоб Триста двадцать второй полк был у меня в подчинении. А так как эта рота была Триста двадцать второго полка, то невозможно, чтоб от меня ей исходили приказания!»
Объявляется перерыв на пятнадцать минут. После перерыва — допрашивается Визе.
Он служил в охранной полиции, став лейтенантом; в феврале 1943 года, под Старой Руссой, стал командиром взвода части «ОН»; когда его часть перешла на территорию Ленинградской области, стал командиром роты. Визе категорически отрицает какое бы то ни было свое личное участие в зверствах карателей. Скотки вскакивает и кричит: «Визе отдавал приказ уничтожать население и сжигать деревни!»
Встает подсудимый Бем, говорит, что Визе лжет: и сжигал, и грабил, и расстреливал. Отвечают все трое на вопросы прокурора. Прокурор читает изобличающее Визе показание Штрюфинга от 24 декабря 1945 года.
На этом вечернее заседание заканчивается.
Моя хата с краю30 декабря. Утро. Третий день процесса. Допрос Ремлингера
Я знакомился с материалами дела о Ремлингере. На первых допросах после взятия в плен в Будапеште Ремлингер скрыл, что в 1943–1944 годах находился на Восточном фронте — комендантом Пскова и всей прилегающей к нему территории. Когда ему предъявили доказательства, он не мог отрицать этого, но упорно отнекивался от своей роли главного здесь карателя, которому были подчинены окрестные комендатуры, карательные батальоны «особого назначения», концентрационные лагеря и всяческие команды штрафников, уголовников, провинившихся перед гитлеровскими властями солдат и офицеров, которых частично — еще начиная с военной тюрьмы в Торгау (Дюре, Зоненфельд), «воспитывал» Ремлингер, превращая их в способных к любому зверству преступников, долженствовавших «оправдать себя» на Восточном фронте… После перерыва предстоит допрос Ремлингера, поэтому я записывал его биографию.
Генрих Ремлингер родился в 1882 году. Его постоянное место жительства — г. Торгау, Форцика дорога, 6. Социальное происхождение — рабочий, слесарь, «неимущий». Его отец-Генрих Ремлингер, умер в 1914 году, мать, Паулина, умерла в 1885 году. Первый сын — также Генрих, 30 лет, полковник немецкой армии, также был в Будапеште, где участвовал в расстреле советских парламентеров. Второй сын, Альфред, 1924 года рождения, был унтер-офицером, погиб на фронте в 1944 году.
Генерал-майор Генрих Ремлингер нес кадровую службу в немецкой армии, начиная с 1902 года до 15 февраля 1945 года, когда был взят в плен. В 1902 году он был зачислен солдатом в 19-й уланский полк, стоявший в городе Ульм.
