Х. Льоренте - История испанской инквизиции. Том II
И пусть происшедшему будет указано справедливое основание, или, лучше сказать, пусть инквизиторы дадут полный отчет, так как из него Ваше Высочество лучше и правдивее все узнаете. Между прочим встретится одно подозрительное дело, о котором они неоднократно оповещали, будто некоторые из узников примирены, когда этого не было, — кажется, они не были примирены, так как после этого им предъявляются требования и следуют их процессы в порядке судопроизводства; а других мучили, заставляя их разными недозволенными законом способами, ранее запрещенными, показывать и признавать то, чего они не делали, — отсюда вытекает сильное подозрение против тех, кто так поступает, и большой ущерб для узников, и великий позор для их родственников. Архиепископ дает понять Вашему Высочеству, что ничего из того, что он просил, не сделалось и не прекратило судопроизводства [инквизиторов]. Он умоляет Ваше Высочество приказать, чтобы все делалось по правде, и не давать повода осужденным кем-либо из них или всеми думать, что они осуждены неправедно».
Примечание. Это письмо находится в Мадриде в собрании бумаг, относящихся к инквизиции, о котором я говорил (том 1, список рукописей). Частные заметки указывают, что переписанный здесь текст есть копия экстракта, который сделал из письма архиепископа Мигуэль Перес де Альмасан, государственный секретарь короля Фердинанда V, чтобы подготовить декрет, который, как он надеялся, подпишет государь.
Х
Отрывок испанского неизданного произведения, озаглавленного О правлении государей («Del regimento de principes») и написанного около 1516 года для посвящения Карлу Австрийскому, тогда принцу Астурийскому, затем ставшему испанским королем и германским императором под именем Карл V. Автор (который остается анонимным) предполагает существование царства правды, король коего называется Пруденциан (Prudentianus). Он рассказывает, что этот монарх созвал однажды членов всех советов, изложил им недостатки, которые опыт помог открыть в управлении монархией, и предложил поразмыслить об этом и обсудить затем средства к устранению их. В двенадцатой книге он говорит о трибунале святой инквизиции. Король Пруденциан знакомит с злоупотреблениями, о которых ему донесли; с бесполезностью средств, употребленных до сих пор для их прекращения, а также с тем, что он считает наиболее способным пресечь их досадные последствия. Этот отрывок драгоценен, и знающие испанский язык без сомнения с удовольствием прочтут оригинал, потому что он придает новую силу доказательствам, констатирующим распространившееся в Испании народное мнение против судопроизводства инквизиторов. Вот текст всех глав, в которых говорится об этом.
(Перевод с испанского)
«Я желаю вам рассказать об одном важном деле, имеющем большое значение: как идут дела инквизиции против еретиков, как велись они раньше до сих пор и как ведутся теперь.[361] Вы знаете, что в этом царстве было много еретиков из числа тех, которые происходят от поколения евреев, и многие соблюдали еврейские обряды, практиковавшиеся их предками. Вообще среди них много богатых и влиятельных людей, весьма уважаемых за крупные состояния и за очень большие способности в делах, которыми они занимались. Поэтому вначале я очень боялся, что тех, кто откроет их заблуждения перед инквизиторами, если они станут известны по тому или иному поводу, схватят и лишат жизни, так как ведущие свое происхождение от евреев — люди богатые и влиятельные. Вследствие этого я распорядился, чтобы давшие показания против них оставались неизвестны; затем, когда будут вести процесс против оговоренных, чтобы не обозначали имен свидетелей. В таком виде вели судопроизводство против еретиков в течение многих лет. Наконец большинство главных из них сожгли, других примирили, и таким образом почти не осталось значительных лиц; оставшиеся, потеряв свое имущество, обеднели, лишились влияния и стали малозначащими. При увеличении злобы плохих христиан и при желании отомстить тому, на кого они были сердиты, и погубить их честь, жизнь и имущество, они соединялись по трое и по четверо и пускали клевету в ереси против того, кому желали зла, хотя бы он был дворянин (hidalgo) или старинный христианин; так как никто не знал, кто дал показания, то нельзя было и защитить себя; всякий говорил наобум, — и по этой причине многие умерли безвинно. Было известно, что дети сожженных за ересь, опозоренных и лишенных имущества погибали и исчезали в бесчестии и бедности. Правда стала известной через некоторых, перед смертью сознававшихся, что они оклеветали такого-то, сожженного из-за их показания, и называли других, которые вместе с ними лжесвидетельствовали. Другие, чтобы не попадать в свидетели, предлагали деньги иным лицам, чтобы те давали показания, и советовали им не обнаруживать своей личности в показаниях, чтобы не узнали, что они лжесвидетельствуют, так как это обойдется им недешево. Когда становилось известным, что все или большинство свидетелей умерли, нельзя было изобличить ложь, как потому, что ее не знали дети осужденного, так и потому, что если они даже и знали ее, то они были так бедны и унижены, что им нечего было есть, и поэтому не могли они возбудить и вести процесс в инквизиции и против инквизиторов; по-видимому, они упрекают инквизиторов как несправедливых и жестоких, поскольку они осуждали человека без вины с его стороны, хотя в осуждении по показаниям свидетелей они действовали согласно закону, сообразно с показаниями свидетелей, которые, как они полагали, говорили правду. В результате люди получали ущерб, бесчестие и потерю имущества. Некоторые (лица уважаемые и богатые), занимавшиеся своими делами, удостоверили, что их отцы, предки и родственники пострадали безвинно, и восстановили репутацию умершего, сожженного за ересь, и его опозоренных детей и внуков, и другие последствия, проистекавшие из осуждения потерпевшего. Весь этот ущерб и разные бедствия происходят от незнания свидетелей: если бы были известны приносящие ложную присягу и те, кто дал ложное показание, то можно было бы исследовать истину до мельчайшего пункта и наказать бы лжесвидетелей. Тогда не стали бы рисковать, совершая такую подлость; если бы даже не боялись Бога и осуждения своих душ, то, по крайней мере, устрашились бы телесного наказания, которому они могли подвергнуться при обнаружении правды, при этом им простились бы — и простятся впредь — многие оскорбления Бога, и многие смертные грехи и клятвопреступления, и осуждения многих, которые пострадали безвинно из-за лжесвидетельства, и прекратили бы говорить плохие христиане: благословен Бог за то, что дал нам способ отомстить евреям и нашим врагам так, что это остается неизвестным и не может быть узнано.
Было еще очень большое неудобство в том, что многие служившие в инквизиции считали себя земными богами и творили что хотели, так как не было никого, кто бы им препятствовал или отважился бы выступать против них. Если кто скажет, что, по его мнению, они нехорошо ведут дела святой инквизиции, они заявят, что он дурно отзывался об инквизиции, и возбудят против него процесс, как против еретика (говорит король Пруденциан), и судят его за то, что он утверждал, будто они ведут дела инквизиции не так, как должно согласно закону, и наказывают его по своему произволу. Отсюда возникал страх и у слабых и у сильных, так что не было никого, кто, видя какую-либо ошибку инквизиторов или их чиновников, как бы они ни были велики, осмелился бы сказать это, хотя многие это думали, чтобы не сочли их за еретиков и не взяли бы в инквизицию, и не начали бы против них процесса. Так как все велось секретно, из тысячи несправедливостей нельзя было знать десятка. Хотя совет инквизиции намеревался устранить их, он мало преуспел в этом, так как, не зная того, что делается секретно, нельзя знать и нанесенных обид, пока не применят средств с целью прекратить жалобы на дела, так как неизвестен ущерб и его причина, а многие, хотя знают и видят свои беды, не рискуют жаловаться, чтобы не потерпеть горшего. Конечно, если инквизитор захочет кому-либо повредить, он может погубить его, так что об этом и не узнают, пока не применено особое средство, и, когда дело попадет в руки какого-либо инквизитора, который не принадлежит к настоящим христианам, будет нанесен великий ущерб духовный и материальный. Самое ужасное, что заключенный инквизицией в течение двух или трех лет своего заключения не слышит обедни, и никто не приходит к нему посоветовать, что надо сделать для его спасения, — сказать, что можно счесть еретиком или плохим христианином лишь того, кого Бог не поддержит своей рукою по своему бесконечному милосердию, чтобы он не отчаивался в темной и мрачной тюрьме. Они не довольствуются тюрьмой, повергающей в отчаяние заключенного, но еще усиливают обстоятельства, от которых он становится более безутешным. О многом другом осведомил меня один инквизитор, тайно умоляя, чтобы я — устранил это; он говорил мне об этом для облегчения своей совести, чувствуя удовлетворение, так как он не может делать более, чем приказано любовью Божией.
