Ксения Мяло - Россия и последние войны ХХ века
По-военному конкретный вид получило вскоре такое приближение "Афганистана" к границам постсоветского пространства для едва становящейся на ноги Российской армии. 19 июля 1993 года 12-я застава Московского погранотряда подверглась нападению хорошо вооруженных моджахедов, пришедших с афганской стороны. В течение 16 часов, не получая подкрепления и неся тяжелые потери, пограничники отбивались от превосходящих сил противника.
Идея поддержки 12-й заставы частями 201-й дивизии и другими силами быстрого реагирования, выдвинутая рядом офицеров, была блокирована на высшем уровне Министерства обороны России, которое, прокомментировали тогда же эксперты, вряд ли, в свою очередь, принимало решения самостоятельно.
В формировании южной дуги нестабильности, все плотнее сжимающей Россию на этом направлении, гражданской войне 1992-1993 годов в Таджикистане принадлежит исключительная роль, связанная с особым геополитическим положением. По мнению иных, Таджикистан можно даже назвать "геостратегическим нервом планеты"; чрезвычайно высоко, с позиций уже историософских, оценивал значение Памира для судеб России великий русский философ Николай Федоров. Вот почему, парадоксальным образом, я сочла возможным рассматривать их не изолированно, но по их "гулкому" резонансу, в контексте общего процесса, развивающегося по южной дуге.
И как в 1990-1993 годы кому-то потребовалось придать острому, но все-таки в начале мирному, гражданскому конфликту такой масштаб и формат, который позволил бы превратить его в зону сплавления "Афганистана" с территорией СНГ, так после Хасавюрта в ту же матрицу уже открыто начал отливаться процесс в Чечне.
Правда, еще в 1992 году в Боснии миротворцами был задержан самолет неизвестно зачем прибывшего туда Дудаева, который был освобожден после телефонного звонка Ельцина. Об этом в "Экспресс-хронике" сообщил в сентябре того же года грозненский ее корреспондент Дмитрий Крикорьянц, зверски убитый спустя полгода. Расследование ни к чему ни привело, и удивительное равнодушие ко всей этой темной истории выказали российские, столь шумные в других случаях, правозащитники, чьим изданием традиционно являлась "Экспресс-хроника".
Очевидно, "исламистские" связи ичкерийского руководства начинали простраиваться уже в ту пору; и, возможно, уже в ту пору родилась - или уж, во всяком случае, зародилась - ныне зарегистрированная на территории США "Американская служба по делам Боснии и Чечни", информация о которой появилась на страницах марокканской газеты "Аль-алям" уже весной 2001 года. Генерал Дудаев, в феврале 1992 года давая пространное интервью "Независимой газете", педалировал все же первую составляющую явления "демоислама".
Советскую власть он корил за то, что она будто бы лишила чеченцев возможности "по-настоящему" знать, "что такое действительно литература, живопись, классическая музыка", и утверждал, что новое руководство Чечни намерено строить свою политику "на основе международного права, демократических принципов..." В том же духе был выдержан и ответ на вопрос о предпочтительной, на взгляд Дудаева, модели государства для Чечни. "Это светское, конституционное государство с равными правами и возможностями для всех граждан. С раскрепощенными душами, независимо от вероисповеданий, политических принципов и национальности".
Иное дело, что нарисованный образ уже при Дудаеве не имел ничего общего со складывающейся реальностью, о чем достаточно сказано выше; однако общедемократическая риторика все-таки на том этапе еще представлялась необходимой. И хотя начавшаяся в 1994 году война уже ввела в оборот тему газавата и соответствующую ей фразеологию, все же решающий поворот в сторону исламизма как отныне официальной идеологии Республики Ичкерия был осуществлен уже после смерти Дудаева и после заключения Хасавюртовских соглашений.
Сцены публичных наказаний палками, которые в изобилии - и, надо сказать, без особого негодования - транслировались российским телевидением, именующим себя демократическим, были лишь внешним проявлением радикального политического сдвига в Чечне. Ибо уже в том же 1996 году исполняющий обязанности президента Зелимхан Яндарбиев, в свое время так тесно связанный с латышским Народным фронтом, издал указ, отменяющий действие на территории Чечни советских и российских законов, ликвидировал светские суды, создал Верховный шариатский суд и районные шариатские структуры. При этом, отмечает Вахит Акаев, директор НИИ гуманитарных наук ЧРИ, законодательной базой шариатских судов стал Уголовный кодекс-шариат, переписанный с суданского Уголовного кодекса. Разумеется, при столь определенно выраженной ориентации сторонники ваххабитов* сразу же заняли ряд ключевых позиций в судах, правительстве и вооруженных силах Чечни. Это их политическое укрепление, усилив и без того присущую им идеологическую и религиозную агрессивность, привело к резкому обострению отношений между ними и большей частью чеченского общества, привыкшей одновременно и к традиционному, гораздо более мягкому и гибкому (а на взгляд многих, и более чистому) исламу, и к современным светским нормам судопроизводства и социального регулирования в целом.
"На митингах, организованных оппозицией в Грозном в 1997-1998 годах, сообщает Вахит Акаев, - А. Масхадова обвинили в том, что он окружил себя ваххабитами, а в принимаемых резолюциях выдвигались требования отставки министров-ваххабитов" ("Родина", соч. цит., с. 177). Напряжение внутри чеченского общества было так велико, что Масхадов вынужден был дистанцироваться от ваххабитов и в одном из телевизионных интервью заявил, что "некто Абдуррахман (араб из Саудовской Аравии) - эмир ваххабитов в Чечне - одобряет похищения людей и получение за них выкупа". Указом президента были лишены звания бригадных генералов А. Бараев и А. Меджидов, реформированы возглавляемые ими шариатские структуры, признаны персонами нон грата иностранцы, работавшие в шариатских судах Чечни.
Однако сторону ваххабитов приняли вице-президент Чечни Ваха Арсанов и Шамиль Басаев; и тогда же обозначилась опасная смычка крепнувшего чеченского исламизма с аналогичными процессами, развивающимися в Дагестане.
Начало втягивания Дагестана, земли давней и развитой исламской традиции, в общую формирующуюся систему радикального исламизма можно датировать 1990 годом, когда 9 июня в Астрахани состоялся учредительный съезд Исламской партии возрождения (ИПВ). Уже тогда местом пребывания ее штаб-квартиры была выбрана Махачкала, а председателем руководящего органа партии, именуемого Маджлис-Шура (Совет), стал представитель Дагестана Ахмад-кады Ахтаев, вскоре скончавшийся. Однако работа в том же направлении** была продолжена, и теперь на первый план выдвинулся лидер ваххабитов Дагестана Багаутдин Мохаммад, приглашенный в Чечню в августе 1996 года для утверждения шариата. С появлением в Чечне Багаутдина напряженность здесь усилилась, и личность его заслуживает тем большего внимания, что именно он, в 1992-1993 годы организовавший на деньги из Саудовской Аравии Исламскую гимназию в Кизилюрте, возглавил радикально-исламское движение "Джаамат аль-ислами", базой которого стали так хорошо теперь известные всем в России села Карамахи и Чабанмахи Буйнакского района.
Именно в Карамахи, еще до начала войны в декабре 1994 года, проживал Хаттаб, взявший в жены местную уроженку, и здесь он оставил своего сподвижника Джаруллу Раджбаддинова, в конце лета 1999 года руководившего обороной ваххабитских сел. Но уже за несколько лет до того здесь велась активная военная и религиозно-политическая подготовка "братьев". И готовили их не только к обороне Карамахи и Чабанмахи: по свидетельству молодого аспиранта Института востоковедения РАН, под псевдонимом М.Д. описавшего свое пребывание в "ваххабитской республике", речь там шла о походах на Махачкалу и даже на Москву. Обстановка на территории Дагестана обострялась, и только за 1996 год здесь было совершено 19 террористических актов, в результате которых погибли 77 и ранены 28 человек. Об антироссийском джихаде открыто говорила распространяемая ваххабитами пропагандистская литература. В 1997 году "Центральный фронт освобождения Кавказа и Дагестана" взял на себя ответственность за вооруженное нападение на 136-ю бригаду российских федеральных войск в декабре 1997 года. Тогда же Багаутдин Мохаммад публично заявил, что "Дагестан может оставаться в составе России, только если она станет мусульманским государством". И тогда же, в декабре 1997 года, Салман Радуев и руководство "Боевых отрядов джамаатов Дагестана" установили союз, подписав соглашение о военной взаимопомощи и провозгласив своей целью борьбу за единое исламское государство, за независимость от России.
В совместном заявлении сторон говорилось, что "джамаат дагестанского народа представляет интересы дагестанцев в деле служения Аллаху, так же как и командование армии Дудаева представляет интересы чеченского народа, интересы свободы и независимости всего Кавказа. Мы гордимся тем, что этим договором мы заложили начало тесного сотрудничества между народами и боевыми подразделениями джихада Дагестана и Ичкерии..." (Милрад Фатуллаев, "Мощный плацдарм пантюркистского влияния". - "Независимая газета", 25 июля 1997 года. - Курсив мой. - К.М.).
