Армен Зурабов - Тетрадь для домашних занятий: Повесть о Семене Тер-Петросяне (Камо)
Он вспомнил рассказ старика и потом еще перечитал это место в книге. Никакого столкновения нет, подумал он, старик не захотел бороться. А зачем бороться, если жена сама убежала? Зачем мстить? Чтоб другому было тоже больно? Какое здесь столкновение?.. В том, что старик не погнался за женой, больше столкновения. С теми, кто погнался бы. Например, с Алеко. Потому Алеко и удивился. А старик что ответил: «Кто в силах удержать любовь?..» Старик умный. И свободный. А Земфира не свободная. Он вспомнил, как однажды в разговоре Соня сказала о Земфире… О чем говорили? Что такое свобода?.. Нет, не так. Что-то о Пушкине. Сначала о Пушкине, потом — о свободе. И Соня сказала: Земфира свободна. Он тогда не знал, кто такая Земфира, и молча слушал. Была подруга Сони, Зоя, тоже врач, и еще кто-то. И он вдруг сказал: Земфира обманула Алеко, какая это свобода? Соня тут же заговорила о новом спектакле в театре Таирова, а он мысленно выругал себя за то, что вмешался в разговор. Теперь он повторил бы то же:
— Алеко эту шлюху Земфиру любил, из-за нее все бросил, с медведем ходил, фокусы разные показывал, а она что сделала? Старый муж, грозный муж… Это свобода?
— В «Коммунистическом манифесте» написано, что женщина должна быть свободна.
— Там сперва написано, что нельзя обманывать.
— Это в Евангелии написано.
— А «Коммунистический манифест» о чем? Чтоб все жили честно. А какая честность, если обманывает?
— У тебя врожденное диалектическое мышление.
— Ты против честности?
— Я за свободную любовь Земфиры.
— Хорошо, что такое свобода?.. Ленин государство строит, а Троцкий дискуссию объявляет, с Лениным спорит — это свобода?
— Троцкий не понимает, что Ленин прав.
— Я понимаю, что Ленин прав, а Троцкий не понимает?
— У каждого свое понимание, Семен.
— У нас что, английский парламент? Покушал бифштекс, закурил сигару — теперь пойдем в парламент, поговорим, кто прав? Извини, пожалуйста, у нас кушать нечего! Ленин сам не кушает, свой кусок другим отдает, а Троцкий с ним спорит! Не согласен? С чем не согласен? Что Брестский мир заключили, что всех накормить надо?! Польша на нас лезла, дашнаки в Армении не сдаются, мусаватисты двадцать шесть комиссаров расстреляли, эсеры в Ленина стреляли, никто нас за людей не считает, Англия торгового договора не хотела заключать — а Троцкий с Лениным спорит!.. Какое время спорить? Ты будешь спорить, а история будет ждать? Троцкий чего хочет? Пока Ленину трудно, его снять и самому сесть. Троцкого убить мало!
— Чтоб выяснить, кто прав?
— Сколько можно выяснять? Все ясно. Троцкий хочет власти. Больше ничего не хочет.
— Он сам тебе об этом сказал?
— Зачем говорить? Я по глазам вижу.
— Ах вот как! Зачем нам парламент, мы по глазам видим!.. Это и есть свобода?
— Соня, ты знаешь, как я к тебе отношусь? Как Земфира к Алеко. Пока она этого молодого цыгана не встретила…
— А когда встретишь молодую цыганку, скажешь?
— Не встречу, Соня.
— Но если все-таки встретишь, обмани! Как Земфира… Послушай. Какой это все-таки стыд, я все время об этом думаю, о том, что ты моложе меня на целых два года. А должно быть наоборот. Ты должен быть старше меня, и не на два года, а на десять!
— Мой отец был старше моей матери в два раза. Даже больше. Знаешь, сколько было моей матери, когда я родился? Шестнадцать. А отцу было тридцать пять. Ничего хорошего из этого не вышло.
— А ты?
— Что — я?
— Твой отец женился на твоей матери, чтоб родился ты.
— От молодого отца я еще лучше бы родился!
— Для того, чтобы ты родился, нужен был твой отец. И все должно было быть так, как было.
— И мать моя должна была мучаться? Лучше бы я вообще тогда не родился!
— Слава богу, это еще зависит не от нас. Иногда мне начинает казаться, что от нас вообще ничего не зависит.
— Очень хорошо! А свобода? Тогда кто свободен, твоя Земфира тоже не свободна?
— А может быть, Пушкин об этом и написал? О том, что все не свободны? Как кончается поэма? «И всюду страсти роковые, и от судеб защиты нет».
— А Пушкин сам что сделал? На дуэль вышел, подставил грудь этому, как его?.. Я бы его поймал, посадил в клетку и поставил бы клетку на главной площади — смотрите, вот судьба Пушкина, скажите теперь, есть от судьбы спасенье или нет?
— И все-таки он убил Пушкина!
— Извини, Соня, я не хочу Пушкина обижать, но Пушкин Маркса не читал, простой вещи не знал: что такое свобода!
Небо в окне потемнело. На Боровицкой башне стал виден снег. Скоро совсем стемнеет. Обещал зайти Владимир Александрович. С «Цыганами» уже ничего не выйдет. Остаются причастия. Владимир Александрович просил придумать примеры на причастия прошедшего времени.
Он открыл тетрадь и, подумав немного, написал: «Наполеон I, который завоевал всю Европу, был сослан на остров Святой Елены. Наполеон I, завоевавший всю Европу, был сослан на остров Святой Елены…»
И почему-то снова вспомнил рассказ старика из «Цыган». Открыл страницу с заголовком Сони о столкновении идей, смотрел на заснеженные зубцы Кремлевской стены, потом быстро, не останавливаясь, написал и закончил так: «Цыгане, привыкшие уважать свободу действий каждого человека, возмутились поступком Алеко и после осуждения стариком, указавшим ему, что он не рожден для дикой, свободной жизни и хочет воли только для себя, изгнали этого жестокого человека из своей среды, а сами, не желая жить совместно с преступником, оставили его одного».
ГЛАВА ШЕСТАЯ
С утра пошел дождь. Снег на подоконнике покрылся желтыми дырами. Тусклое небо тяжело лежало на крышах и на куполе храма Спасителя. В Тифлисе уже распустились листья, подумал он и представил платаны на Великокняжеской, где жила тетя Лиза. Платаны стояли по обе стороны улицы. Большие резные листья царственно покачивались на белых ветвях и покрывали улицу сплошной подвижной тенью. Шорох листьев заполнял комнаты до самой зимы. Давно от сестер ничего нет, вспомнил он, и от тети Лизы… Когда он рассказывал о сестрах, Соня молча, внимательно смотрела ему в глаза и как будто не могла чего-то понять. Как-то он сказал: спроси, о чем хочешь спросить! Она не ответила. Когда это было?.. Читали «Медного всадника», потом спорили, кто прав — этот мальчишка… Как его звали? Тот, что думает о своем домике с девочкой?.. Или Петр на бронзовом коне?.. Вспомнил: Евгений! Евгений думал о девочке и ее домике. Домик снесло, Евгений сошел с ума. Соня во всем обвиняла Петра: построил город, не думал о людях, «окно» прорубал…
— Петр Россию на дыбы поднял, Соня, ты что говоришь! Пушкин написал.
— Пушкину Евгения жалко. Пушкин против Медного всадника.
Уже когда легли и он молча лежал рядом с ней, уставившись в мутный квадрат окна, — думал о том, что вот два таких близких человека, как он и Соня, читают то, что написал великий поэт Пушкин, и понимают все по-разному. А как же другие? Еще и без Пушкина… Как поймут друг друга? Он не заметил, как стал размышлять вслух.
— Выходит, прав Троцкий — крестьянин не поймет рабочего, и рабочий должен давить крестьянина? А Ленин говорит: поймет, рабочий даст гвозди, а крестьянин даст хлеб — и поймут. Люди понимают друг друга, когда помогают.
Он увидел удивленное лицо Сони, понял, что говорит вслух, и замолчал. Наутро он написал о «Медном всаднике» так: «Безумный герой излагаемой повести является более рассудительным, чем его нормальные коллеги. Несмотря на свое безумие, он ужаснулся своей собственной угрозе, так он понимал свою неправоту. Он сознавал, что его личное благо — ничто в сравнении с общественным и историческим благом…» Владимир Александрович прочел это и сказал:
— Хорошо, юноша! У нас с вами общая философская концепция. Я рад этому.
Ему стало неловко перед Соней — как будто Владимир Александрович подтвердил его правоту. Я не знаю, что такое концепция, сказал он Владимиру Александровичу… Но при чем тут концепция? И при чем «Медный всадник»? Я думал о Соне… А, вот: Соня читала «Медного всадника», потом спорили… Об этом я уже думал. Потом Соня все-таки спросила. Ночью. Он уже заснул, а она не заметила этого и спросила, и от звука ее голоса он в тот же миг проснулся — ему не пришлось даже переспрашивать, она сказала:
— Ты так их любишь, почему ты ни разу ничего не сделал, чтоб им стало лучше?
Она говорила о его сестрах. Он ответил с внезапной яростью:
— Моим сестрам будет хорошо, а другим, таким же, как они, плохо? Так?! — Потом долго, спокойно объяснял: — Вот в истории написано: французская революция, английская революция… Дурак писал! Настоящая революция — не для французов, не для англичан, не для русских, не для моих сестер, а для всех, понимаешь? Если не для всех — ничего не выйдет! Кто я? Армянин, грузин, русский?.. Я — Камо, никто! Если я буду только для своего народа, я — не Камо, я — Андраник, Тигран Великий, Петр — не Камо, понимаешь, не революционер. Почему до сих пор ни одна революция не получилась?
