Михаил Вострышев - Повседневная жизнь России в заседаниях мирового суда и ревтрибунала. 1860-1920-е годы
ОДИН ИЗ ПУБЛИКИ. Господин судья, я позволю себе засвидетельствовать, что заведение госпожи В. известно всем с хорошей стороны. (В публике смех.)
СУДЬЯ. Я вас прошу не вмешиваться, когда вас не спрашивают, и не прерывать судебного разбирательства.
ОТВЕТЧИК (господину из публики). Да вы и не можете являться свидетелем. Вы там не были.
ИСТИЦА. А вот и неправда. Они у нас каждый день бывают.
В публике смех. Судья снова напоминает истице об уклонении от дела и затем, сделав ответчику внушение, присуждает его к уплате за разбитые бутылки. Собрание с шумом выходит из камеры судьи.
Налаялся
В ночь с 3 на 4 июля 1866 года цеховой Антонов, прогуливаясь по переулкам второго квартала Сретенской части Москвы, вздумал лаять по-собачьи. Он был прислан 4 июля к мировому судье надзирателем квартала для допроса.
СУДЬЯ. Вы лаяли сегодня ночью по-собачьи?
АНТОНОВ. Старался подражать собачьему лаю.
СУДЬЯ. Зачем же это вы старались подражать? Хорошо еще, что вы одни лаяли. Ну а если бы вас собралась целая компания, ведь тогда нам пришлось бы всем из Москвы бежать!
Присутствующие улыбаются.
АНТОНОВ (после небольшой паузы). Известно, выпимши был.
Судья приговорил его к аресту на семь дней, объявив при этом его право на обжалование приговора. Виновный решением остался доволен.
Доносчика — к ответу
Дворянин Андрей Дмитриевич Данилов подал мировому судье Сущевского участка Москвы графу Ланскому в 1866 году жалобу на дворянина Сергея Владимировича Глинку, оклеветавшего его перед присутственным местом.
СУДЬЯ (Данилову). Объясните вашу претензию подробнее.
ДАНИЛОВ. Глинка донес на меня в «подлежащее место». По этому доносу меня вызывали несколько раз, отбирали показания и тем отрывали от уроков, которыми я живу и содержу свое семейство. У меня даже был обыск, бумаги и книги отобрали и пересмотрели, но ничего подозрительного в них не найдено, почему меня и признали невиновным. Наконец сам Глинка после данной нам очной ставки письменно отрекся от своего доноса. Поэтому я считаю себя, господин судья, вправе требовать клеветнику законного наказания и вознаграждения меня за понесенные через его злоумышления убытки.
СУДЬЯ (Глинке). Что скажете вы на это обвинение?
ГЛИНКА. Я думал, что письмо, сочинителя которого отыскивали, написано господином Даниловым, и заявил свое подозрение где следует.
ДАНИЛОВ. Господин Глинка положительно утверждал, что это письмо написано мною. В доказательство он даже представил писанную когда-то мною к нему записку. Даже на очной ставке он старался поддержать свою клевету, и только тогда отрекся от нее, когда я был признан невиновным. Один из членов присутствия спросил даже меня, не подозреваю ли я самого Глинку в составлении анонимного письма. Но я отвечал, что едва ли он решится на такую низость.
ГЛИНКА. Я не признаю себя виновным в клевете — с моей стороны это было одно предположение.
СУДЬЯ. Вы могли предполагать, но не заявлять этого. Вот не угодно ли вам послушать, что говорит закон: «Кто дозволит себе в представленной присутственному месту или чиновнику бумаге оклеветать кого-либо несправедливо, обвиняя его или жену его, или членов его семейства в деянии, противным правилам чести, тот подвергается заключению в тюрьме на время от двух до восьми месяцев».
ГЛИНКА. Повторяю, что не считаю себя виновным.
ДАНИЛОВ (Глинке). Вы уже предоставьте решить это судье — виновны вы или нет, а лучше постарайтесь опровергнуть мое обвинение.
СУДЬЯ (Глинке). Что вы можете прибавить в свое оправдание?
Глинка молчит.
СУДЬЯ (Данилову). Сколько вы ищите с него убытков?
ДАНИЛОВ. Я пропустил четыре урока вследствие того, что меня вызывали для дачи показаний по оговору господина Глинки. За каждый урок я получаю по два рубля. Следовательно, я потерял по его милости восемь рублей, которые и прошу с него взыскать.
СУДЬЯ. До произнесения приговора я, по моей обязанности, предлагаю вам, господа, помириться. Не найдете ли вы возможным окончить это дело на каких-либо условиях миролюбно?
ГЛИНКА. Я готов заплатить господину Данилову восемь рублей за убытки, которые он исчислил, но виновным себя перед ним все-таки не считаю.
СУДЬЯ (Данилову). Что скажете вы, господин Данилов?
ДАНИЛОВ. Я трудами моими получаю в год до трех тысяч рублей серебром. Я заявил гражданский иск на господина Глинку только в восемь рублей серебром, хотя мог бы воспользоваться благоприятным случаем и предъявить на него иск в гораздо большей сумме, тем более что по этому делу меня отрывали от занятий в течение нескольких месяцев. Я говорю это лишь для того, господин судья, чтобы рассеять всякую мысль о возможности между нами мировой сделки на денежном вознаграждении. Я достаточно зарабатываю честным трудом и не имею нужды прибегать к подобным приобретениям.
СУДЬЯ. Я этого и не имею в виду.
ДАНИЛОВ. Итак, остается лишь извинение со стороны господина Глинки передо мной. Но и на это я не могу, не в праве изъявить свое согласие потому, что такой исход дела поощрит некоторых господ делать доносы на людей честных и ни в чем не замешанных. Ведь не всякому так счастливо удастся разделаться с клеветой, как удалось мне. Поэтому в острастку доносчикам и в интересе правосудия пусть будет наказан ложный доносчик. Но если претензия моя вами, господин судья, будет найдена уважительной, то я просил бы вас назначить господину Глинке наказание в самой меньшей степени, какая только допускается законом. Перед вами, господин судья, находится не озлобленный противник, а человек, ищущий возмездия своей гражданской чести.
Судья постановил подвергнуть дворянина Глинку взысканию восьми рублей серебром в пользу Данилова и сверх того подвергнуть его заключению при городском арестантском доме на десять дней.
Контракт
Гамбургский подданный Карл Шульц заявил мировому судье (1866 год), что дочь мещанки Варвары Ивановой Чиликиной, Мария Николаева, тринадцати лет, отданная ему матерью для обучения музыки по контракту, законным образом совершенному 1 февраля 1866 года, тайно от него ушла и, как ему известно, находится у матери. Вследствие чего он просил восстановить силу контракта, вытребовав к нему Марию Чиликину.
СУДЬЯ (Варваре Чиликиной). Что вы можете сказать на заявление господина Шульца?
ЧИЛИКИНА. Я была обманута, господин судья. Отдавая свою дочь господину Шульцу для обучения музыки, я думала, что отдаю ее в пансион. Между тем оказалось, что она поет и играет у него в хоре арфисток по ночам в трактирах, где привыкает к всевозможным порокам. Я не знаю, имею ли я какое право после контракта, но умоляю вас, господин судья, именем Бога (становится на колени) спасти мою дочь от разврата.
СУДЬЯ (Шульцу). Правда ли, что Мария Чиликина играет у вас по ночам в хоре арфисток?
ШУЛЬЦ. На основании второго пункта контракта она должна быть у меня в полном повиновении и послушании, и нигде в контракте не сказано, что мать имела право следить за своей дочерью. А потому я не знаю, на каком основании она заявляет свои требования. Я истец, и прошу вас, господин судья, восстановить силу законного контракта.
СУДЬЯ. Прошу вас прямо отвечать на мой вопрос. Играет ли тринадцатилетняя Мария Чиликина по трактирам ночью в вашем хоре арфисток?
ШУЛЬЦ. Играет, и я имею право заставлять ее играть, так как я сам играю по трактирам — это мое занятие.
СУДЬЯ. Вы правы, но вы забыли два обстоятельства. Во-первых, что мать просит спасти дочь от разврата, которому если она не подвергалась, то подвергнется, играя по ночам в трактирах. И на этом одном основании контракт ваш, по которому, как я вижу, мать потеряла всякое право на свою дочь, я объявляю уничтоженным. А во-вторых, вы забыли то, что малолетним детям и, конечно, еще более девочкам строго воспрещено петь по ночам в трактирах. Распоряжение об уничтожении этого зла опубликовано обер-полицмейстером в «Ведомостях…». Вследствие чего, если бы дочь Чиликиной была еще у вас, то я сейчас же взял бы ее и возвратил матери. На этих двух основаниях я приглашаю вас добровольно согласиться на прекращение контракта.
ШУЛЫД. Я согласен, но с тем, чтоб Мария Чиликина хотя на минуту пришла бы ко мне, чтоб не подать пример прочим арфисткам, у меня живущим, которые, узнав о настоящем деле, пожалуй, все разойдутся от меня. А как только она ко мне явится, то я сейчас отпущу ее сам.
ЧИЛИКИНА. Прошу вас, господин судья, обязать Шульца, чтобы он сейчас же возвратил и некоторые вещи, принадлежащие моей дочери, с тем чтоб он представил их вам в суд, во избежание споров, которые могут возникнуть, если я пойду за ними.
