Вадим Долгов - Храбры Древней Руси. Русские дружины в бою
Во-вторых, обязанность князя — «наряд», или, если говорить суконным языком современных юридических документов, поддержание общественного порядка. За исполнением этой функции граждане (слово это, кстати, происходит от древнеславянского слова «горожане») следили также очень пристально. Ведь в изначальном «ряде», то есть договоре с Рюриком, заключенном в условиях социальной нестабильности, именно эта часть «княжеского ремесла» интересовала приглашавших.
«Сказали руси чудь, словене, кривичи и весь: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходите княжить и владеть нами».
В-третьих, княжеская забота — суд судить. В рамках этой функции осуществлялась законодательная деятельность князей. Был создан великий памятник древнерусского права «Русская правда», начало которой положил Ярослав Мудрый. Необходимость в писаном законе возникла потому, что жизнь по прежним укладам древних родовых обычаев стала невозможной. Племенная замкнутость нарушилась. В большом городе в судебной тяжбе могли сойтись смоленский кривич и киевский полянин. По законам какого племени судить? И кто будет вершить правосудие? Если судья окажется кривичем, то несдобровать полянину, если полянин — кривичу. В этой ситуации и нужен был князь, стоявший над всеми племенами, самим фактом своего рождения поставленный в справедливую нейтральную позицию.
Считалось, что род Рюриковичей коллективно владеет Русской землей. Старший в роду по праву занимает место великого Киевского князя. Дальше князья располагаются по городам в соответствии со своим положением в родовой иерархии — от степени старшинства зависело, какую землю они получат в управление. Следующими за Киевом по степени престижности была древняя столица Новгород, где начинали свой княжеский путь Игорь, Владимир и Ярослав Мудрый. Несколько позднее в качестве последней ступеньки перед занятием высшего стола выдвинулись Переяславль и Чернигов, города, князья которых долго с переменным успехом соперничали за роль старейших.
Наследование было устроено по «лествичному» (то есть «лестничному») принципу. Умершему князю наследовал не сын, а следующий по старшинству брат. Поэтому князья на долгое время не закреплялись в городах, а переезжали в течение жизни с места на место. Начиная карьеру в каком-нибудь маленьком городке, как князь Мстислав Мстиславич Удатный — в Триполье, заканчивали в Галиче, Новгороде или, если повезет, в Киеве. Великий князь Киевский не обладал неограниченной властью. К концу XII — началу XIII века его роль стала во многом номинальной. Но авторитет высшего престола Русской земли все-таки не давал покоя представителям разросшегося рода потомков варяжских князей. В борьбе за высшую честь они не жалели ни себя, ни свою дружину, ни людей.
Впрочем, не все. Были среди них мудрые правители, пытавшиеся бороться с набирающими оборот междоусобицами. Особая роль здесь принадлежала Владимиру Мономаху, князю Переяславскому, а с 1113 года — и Киевскому. Ему удавалось, пока был жив, сдерживать опасную для Русской земли вражду. Дело его продолжил сын — Мстислав Великий. Но потом Русь снова погрузилась в пучину усобиц, которые и подвели ее в конечном итоге к неспособности противостоять нашествию монголо-татар. По большому счету XII–XIII века — это время последних русских князей, полностью соответствовавших древнему представлению о правильном вожде.
Каким же должен быть князь, по мнению наших предков?
Наиболее древними чертами в понимании идеала князя является особое внимание к личным качествам, которыми он должен обладать. В отличие от современных представлений, согласно которым хороший руководитель должен не делать сам работу, а лишь правильно организовывать деятельность подчиненных, от древнерусского князя ждали личного участия во всех предприятиях. В битве он самолично предводительствует войском, увлекая его своим примером, выступая впереди всех на лихом коне. На войне хороший князь сам, не полагаясь на воевод, устраивает наряд сторожевой службы, а на охоте ловчий наряд, в церкви — наряд церковной службы. Дома он вникает во все мелочи организации хозяйства, не перепоручая заботу об этом ни тиуну, ни отроку. Сам творит суд, сам встречает гостей, сам проявляет удаль на охоте, сам говорит на иностранных языках. Он не может быть ни лентяем, ни засоней, ни обжорой. Таким представлен идеальный князь в «Поучении» Владимира Мономаха. Набор прекрасных личных качеств составляет его «личный капитал», обеспечивающий ему авторитет, сходный с авторитетом «старших мужчин» родовой эпохи. Чтобы его уважали, он должен сам много знать и уметь.
Совсем не таким был образ «идеального императора» в соседней Византии. Развитой государственно-бюрократический аппарат ставил императора-василевса прежде всего перед необходимостью контроля за ним. Неудивительно поэтому, что в византийских «княжеских зерцалах» (пособиях для начинающих правителей) мы не встретим восхваления личных трудов императора, подменяющих деятельность должностных лиц [Чичуров. 1991, 149]. Но это просвещенная Ромейская держава. Русский же князь должен был всегда лезть в пекло сам. Иначе люди его бы не поняли. А не поняв, прогнали. Века с XV московские государи, осознав себя наследниками константинопольских цезарей, тоже подчас стали чуждаться «черной» работы. Но древний национальный дух порой все-таки возрождался. Достаточно вспомнить Петра Великого, самолично тесавшего бревна на верфи и самолично учившегося немецкой грамоте, самолично сражавшегося в битвах и вникавшего в чертежи кораблей.
Другая важная черта князя в понимании человека Древней Руси — его щедрость. Князь не должен был скупиться на удовлетворение нужд дружины, должен устраивать пиры и неимущим помогать — творить милостыню и кормить убогих.
Таков был, например, Владимир I Святославич:
«Повелел он всякому нищему и бедному приходить на княжий двор и брать все, что надобно, питье и пищу и из казны деньги. Устроил он и такое: сказав, что «немощные и больные не могут добраться до двора моего», приказал снарядить телеги и, наложив на них хлебы, мясо, рыбу, различные плоды, мед в бочках, а в других квас, развозить по городу, спрашивая: «Где больной, нищий или кто не может ходить?» И раздавали тем все необходимое. И еще нечто большее сделал он для людей своих: каждое воскресенье решил он на дворе своем в гриднице устраивать пир, чтобы приходить туда боярам, и гридям, и сотским, и десятским, и лучшим мужам — и при князе, и без князя. Бывало там множество мяса — говядины и дичины, — было все в изобилии».
Летописец объясняет щедрость князя впечатлением, произведенным на него изречениями различных библейских персонажей — царя Давида, Соломона и пр. Вполне понятно желание книжника истолковать поведение просветителя Руси как буквальное следование христианским нормам, тем более что равноапостольный князь давал для этого не так много поводов. Вряд ли, однако, этому можно верить. Истинный смысл пиров и «нищелюбия» раскрыт петербуржским историком И. Я. Фрояновым, показавшим в своей книге, что княжеские пиры были связаны с древними языческими традициями.
Историк заметил, что быт Руси, едва начавшей выходить из эпохи, когда главным и единственным связующим звеном между людьми были кровно-родственные связи, напоминает быт североамериканских индейцев, проходивших ту же стадию в XVIII–XIX веках. Пиры и раздачи имущества оказались родственны существовавшему у них обычаю «потлача». Потлач сохранялся у индейцев вплоть до начала XX века, когда власти США запретили его специальным законом якобы ввиду его исключительной разорительности. Весьма забавная мотивация. Американцы отобрали у коренных народов всю их страну, а тут вдруг озаботились их материальным состоянием. С чего бы это? Что происходило во время этого ритуала?
Происходило следующее: индейцы собирались вместе и дарили друг другу богатые подарки. Чем выше стоял человек в племени, тем больше накопленного за год имущества он должен был раздать. Жадный вождь, накопивший слишком много добра, по мысли индейцев, терял боевую силу, а значит, и право называться вождем. Если подарки были достаточно щедрые, вождь сохранял свой титул и в течение года ему воздавалось сторицей, но и вновь нажитое имущество он должен был раздать во время следующего потлача. Таким образом, племя никогда не теряло связи с вождем, а вождь не отрывался от своего племени. Имущественные потери во время потлача были не так уж велики, ведь, раздав часть вещей, каждый человек и сам получал чей-то подарок. Дело было в ощущении единства и в контроле за племенной верхушкой, делавших индейцев силой, помогавшей им сохранять себя как народ. Они видели своих вождей, они молились своим богам, принося им жертвы. Это и было опасно.
