Николай Соколов - Образование Венецианской колониальной империи
Не останавливаясь на многочисленных ошибках Марина в трактовке им частных проблем нашей темы, вроде преувеличенной оценки экспедиции Пьетро Орсеоло II, или изложения им истории ранних взаимоотношений Венеции с Дубровником[242], необходимо заметить, что он в общем довольно правильно наметил основные этапы становления Венецианской колониальной империи. Время Пьетро Орсеоло II, с именем которого связана первая попытка Венеции выйти за пределы лагун, он называет ее детством; время первого крестового похода он считает ее юношеским возрастом; время четвертого крестового похода — периодом возмужалости.[243]
В XIX в. историография Венеции перестает быть преимущественно венецианской. Гибель республики не могла не повлечь за собою сокращение числа работ, посвященных ее истории, а общий подъем буржуазной исторической науки в Европе способствовал появлению ряда сочинений на разных языках, авторами которых были или иностранцы, или итальянцы невенецианского происхождения. Это относится, в первую очередь, к первой половине XIX в., но в известной мере справедливо также и для второй половины этого столетия, если иметь в виду только крупные монографии, а не отдельные статьи в специальных журналах.
Дальнейшее развитие капитализма способствовало, как известно, росту националистических тенденций и стремлению к воссоединению в тех странах, которые все еще пребывали в состоянии унаследованной от феодализма раздробленности. В Италии эти тенденции приводят к сглаживанию противоречий и неприязни, разобщавшей ранее отдельные города и государства, к замене местного — венецианского, генуэзского, пизанского, миланского, тосканского и всякого иного «патриотизма» чувством общенациональной солидарности. Пизанец Фануччи одинаково противопоставляет все три «знаменитых морских народа — венецианцев, генуэзцев и пизанцев — всем неитальянцам, — грекам, арабам и туркам.[244] Автор „Новой истории Генуэзской республики“ Микеле Джузеппе Канале, полемизируя с Никитой Акоминатом и Киннамом, как известно не особенно лестно отзывавшимися о „латинянах“, не жалеет красок для того, чтобы показать ничтожество византийцев, доблесть, благоразумие, благородство, простоту и правдивость венецианцев, пизанцев и „всех вообще итальянцев того времени“.[245] Таким образом, тенденции, которые в XVIII в. лишь намечались, например в сочинении Филиаси, для которого славяне были лишь варварами[246], нашли теперь свое полное выражение.
Итальянская историография в начале XIX в не дала ничего ценного по истории Венеции. Труд Курти, написанный на французском языке, ставил своею задачей ознакомление широкой европейской публики с основными фактами истории и государственного устройства сошедшей с исторической сцены республики. Он не прибавляет ничего нового к разработке интересующих нас вопросов и повторяет прежние ошибки.[247] Упомянутое выше сочинение Фануччи, отводящее истории венецианцев, генуэзцев и пизанцев в период от начала до середины XIII в. первые два томика, также дает сравнительно очень мало нового. Заслуживают внимания лишь те страницы, где автор опирается на материалы, извлеченные им из архива Флоренции. Проблемы венецианской колониальной и торговой экспансии трактуются автором без надлежащего уважения к исторической истине. Помимо старых ошибок, мы находим здесь ряд новых, вроде странного рассуждения об оживленной торговле итальянских городов на Черном море с татарами еще в XII в.[248] Состав венецианских колониальных владений и сфера венецианских торговых интересов изображаются в самых общих чертах и с пренебрежением к динамике этого вопроса.[249] Некоторые важные проблемы венецианского колониального господства оставляются без внимания — укажем в качестве примера на вопрос о борьбе Венеции за Далмацию против славян и т. д.
Во втором десятилетии XIX в. начала выходить обширная „История Венецианской республики“ Дарю. Работа эта принадлежит перу политического деятеля наполеоновской Франции. Трактуя проблемы венецианской истории в духе Ложье, бонапартист Дарю стремится оправдать политику Наполеона по отношению к Адриатической республике.
В течение нескольких лет Дарю выпустил семь томов, из которых последний представляет собою частию информацию об источниках по истории Венеции, частию выдержки из некоторых из них. Однако, сочинение Дарю в совершенно недостаточной степени отразило на себе осведомленность автора в области источников по избранной им теме: оно написано не на основании кропотливой работы в архивах, а преимущественно на основании существовавших тогда печатных изданий. Достаточно оказать, что одним из главным источников его при написании им разделов, посвященных XI, XII и XIII вв. истории Венеции, было сочинение Сабеллико, на основании которого Дарю пишет не только там, где он на него ссылается, но нередко и там, где он таких ссылок не делает.[250]
Необходимо отметить вместе с тем и крайнюю неравномерность в трактовке отдельных периодов: из шести томов только один уделен истории Венеции на протяжении первых восьми столетий ее существования, тогда как истории последних трех с половиной столетий отведено пять томов. Это, впрочем, также определяется подходом автора к имевшимся в его распоряжении источникам.
Сочинение Дарю надо признать в настоящее время совершенно устаревшим, и нет необходимости останавливаться на многочисленных ошибках, которые в нем встречаются. Дарю интересуется преимущественно политической историей, вследствие чего очень важные вопросы колониальной политики или вовсе оставляются без внимания, или трактуются очень поверхностно: хрисовулу императора Алексея от 1082 г., открывающему собою новую эпоху в истории венецианской экономики, отведено только шесть строчек.[251] Самый состав Венецианской колониальной империи определен без достаточного внимания к деталям вопроса и умения разобраться в этих деталях.[252] Односторонность в использовании источников заставляла Дарю беспомощно опускать руки даже там, где он чувствовал необходимость критической проверки известий венецианских историков и анналистов. Изложив историю экспедиции Пьетро Орсеоло II и справедливо заподозрив достоверность полученных им от венецианцев сведений, Дарю пишет: „Их рассказ мне кажется неправдоподобным… но в моем распоряжении нет документов, которые я мог бы противопоставить венецианским историкам“, и он вслед за Сабеллико покорно рассказывает о назначении на пост венецианского комита[253] в Дубровник сына дожа, Отто, который не особенно задолго перед тем вышел из пеленок.[254]
Ни в каком отношении не выше труда Дарю стоит произведение другого француза, вышедшее в 1847 г., сочинение Леона Галибера, названное им также „Историей Венецианской республики“.[255] Сочинение это значительно меньше по своим размерам и состоит из одного, правда довольно объемистого, тома. Оно рассчитано на широкую публику, и автор не считал необходимым объяснять, откуда он заимствовал те или другие приводимые им сведения.
Эта книга распространила немало превратных сведений по интересующим нас вопросам. Мы узнаем из этого сочинения, что накануне похода Пьетро Орсеоло к далматинским берегам в Далмации образовалось „нечто вроде лиги“ для „более эффективного противодействия непрерывным нападениям“ славянских пиратов; для того, чтобы придать большую устойчивость этой „конфедерации“ и „большую концентрацию их рассеянным силам — узнаем мы далее — города предложили Венеции стать во главе их“; здесь же сообщается далее, что Пьетро Орсеоло согласился на это под условием, чтобы „магистраты союзных городов“ принесли присягу на верность республике и чтобы их войска выступили против общего врага под венецианским знаменем; здесь же, наконец, Задар назван „древнейшим союзником“ Венеции, а победа дожа представляется, как заключительный момент борьбы, „которая длилась более полутораста лет“.[256]
Галибер всерьез принимает сообщение Барбаро о том, что венецианцы хотели перенести столицу созданной им империи с берегов Адриатики на берега Босфора.[257] Специфически католический оттенок чувствуется в сообщении, что стесненный в средствах император Латинской империи Балдуин II заложил венецианцам „терновый венец Иисуса Христа, еще запятнанный его кровью“.[258] Можно подумать, что перед нами не сочинение XIX в., а труд какого-нибудь монаха раннего средневековья.
Из сочинения Галибера нельзя получить истинного представления ни о составе, ни тем более об организации Венецианской колониальной империи.
