Федор Успенский - История Византийской империи. Становление
Затянувшаяся персидская война могла продолжаться и еще многие годы. Ни персы, ни греки не употребляли в дело больших военных сил, чтобы нанести решительное поражение противнику. Собственно говоря, военные действия сосредоточивались на пограничной полосе, и ни одна сторона не отваживалась проникать в собственные области противника. Решительное влияние на дальнейший ход действий оказали внешние события, частью вызванные сношениями Маврикия с соседними полунезависимыми арабскими и турецкими князьями. Как бы то ни было, Персия оказалась в весьма затруднительных обстоятельствах: арабы напали на Месопотамию, турки угрожали северным границам, хазары вторглись в Армению. Хотя персидский военачальник Варарам одержал победу над турками, но в Колхиде потерпел поражение в деле с византийским отрядом. Когда царь Ормисда, разгневанный за неудачу, хотел лишить его командования, Варарам поднял восстание и начал войну против непопулярного властителя. В 590 г. Ормисда был убит, и на его место провозглашен царем взбунтовавшийся военачальник. Но у Ормисды остался в живых сын Хосрой II, который обратился к Маврикию с просьбой о помощи и с большими обещаниями, если царь примет на себя задачу восстановить его на царстве.
В Константинополе хорошо взвесили внутреннее и внешнее положение Персии и приняли сторону низверженной династии. Двумя победами над узурпатором восстановлена была власть Хосроя II над Персией, и в 591 г. заключен был мир, по которому персы уступили Византии персидскую Армению и Восточную Месопотамию. Утраченные во время 20-летней войны крепости Дара и Мартирополь возвращались Византии. Неожиданно сложившиеся благоприятно для Византии политические события дали ей весьма выгодный мир и позволили Маврикию перевести часть войск с Востока в Европу, где дунайская граница угрожаема была аварами. В течение 10 лет на восточной границе был прочный мир.
Глава XI
Низвержение Маврикия и провозглашение Фоки. Восстание экзарха Ираклия
Восьмилетнее правление Фоки (602–610) представляет собой самый постыдный период в истории Византии, которому было бы излишне посвящать особую главу, если бы не побуждали к тому особые соображения. Мы уже неоднократно указывали, что в конце VI и в начале VII в. начинают обнаруживаться новые элементы в истории, которым свойственно особое наименование и которые в своей совокупности дали Восточно-Римской империи характер византинизма.
В истории смены царствований до вступления на престол дома Ираклия остается загадочным вопрос об участии в политических переворотах городских димов и о реформах, задуманных и проведенных в жизнь царем Маврикием. «Нет периода, — говорит Финлей, — в который бы общество находилось в такой универсальной деморализации, когда все народы, известные грекам и римлянам, оказались бы в такой степени утратившими энергию и доблесть, как период от смерти Юстиниана до появления Магомета» [406]. Но проследить причины этой деморализации и сделать анализ явлений, в которых главнейше выразилось падение нравов и доблестей, составляет очень трудную задачу, которая не удавалась еще историкам. Может быть, это чувствовали современники, но настроение их осталось для нас малопонятным и известным. Между прочим, в чудесах св. Димитрия Солунского [407] есть намек на те реальные факты, которые много объясняют картину нравственной распущенности в конце VI и начале VII в. «Кто не знает, — говорит жизнеописатель, — какую тучу пыли поднял диавол при Маврикии, благочестивой памяти царе, убив любовь и поселив взаимную вражду на всем Востоке, и в Киликии, и в Азии, и в Палестине и до такой степени взволновав все соседние области даже до самого царственного города, что димы не только не удовлетворялись тем, что упивались на площадях кровью соплеменников, но и нападали взаимно на жилища друг друга и безжалостно убивали тех, кого в них находили живыми, сбрасывали на землю с верхних этажей женщин и детей, стариков и юношей, которые по слабости сил не могли спастись бегством, и, подобно грубым варварам, грабили своих односельчан и знакомых и родственников и сожигали их жилища».
Другой современник, Феофилакт Симокатта, передает общее настроение исключительно тревожного времени в рассказе о видении, бывшем царю Тиверию накануне смерти (582). Ему привиделось во сне, будто предстал пред ним муж неизреченной божественной красоты и сказал: «Вот что говорит тебе, Тиверий, Трисвятое: «Тираннические и нечестивые времена не постигнут твое царство», т. е. таковые времена наступят при его преемнике [408].
Общее мнение усвояет Маврикию положительные качества честного и благонастроенного правителя, который не щадил сил и средств для того, чтобы поддержать расшатанный строй империи, но остановить процесс распадения не было в его силах. «Империя содержала могущественную армию, имела хорошо поставленную администрацию, финансовое управление не было в упадке, и все меры принимались к строгому соблюдению правосудия. Но со всеми этими элементами хорошего правительства правительство Маврикия было плохо, непопулярно, отяготительно. Чувства патриотизма не было ни в одном сословии, не существовало уз единства между государем и подданными, не было общих интересов между правительством и народом, которые делали бы их ответственными в их гражданских поступках перед одним и тем же законом» [409].
Сводя к конкретным фактам наиболее определенно выраженные неудовольствия против Маврикия, которые делали самые полезные его мероприятия непопулярными и возбуждали против него вражду, мы можем остановиться на следующем. Маврикий не был популярен в войске, потому что желал ввести строгую дисциплину в армии, уменьшил жалованье служилым людям и, наконец, ради экономии потребовал, чтобы Дунайская армия проводила зиму за Дунаем в местах, где необходимо было ее постоянное присутствие. В народе Маврикий не пользовался любовью за его скупость. В особенный упрек ставили ему то, что он пожалел выкупа за 12 тыс. пленных, которых каган аварский в раздражении приказал без милосердия умертвить. Не менее того нерасположение к Маврикию может быть объяснено тем, что он был весьма лицеприятен к своим родственникам, которым раздавал должности и почетные титулы и дарил земли и дворцы в столице. Но признать эти обстоятельства удовлетворительными для объяснения последовавшего в 602 г. разгрома, постигшего Маврикия и его семью, мы не решаемся, потому что не видим в них таких мотивов, которые имели бы общий характер. В объяснении событий, имевших последствием устранение Маврикия, необходимо принять в соображение и оценить, с одной стороны, те указания, которые сделаны в житии св. Димитрия, с другой — те подлинные факты, которые стоят в связи с военным заговором, выдвинувшим на первый план Фоку. Это тем более может иметь значение, что, в конце концов, приводит к одному заключению, что все несчастие Маврикия было в военном против него движении. Итак, попытаемся рассмотреть эту сторону деятельности Маврикия.
До какой степени расстроена была армия при смерти Юстиниана, об этом трудно составить точное представление. И не в том нужно видеть падение армии, что число военных частей было уменьшено, и численность войска доведена была до 150 тыс. Самая существенная сторона вопроса заключалась в системе набора военных людей и в редкости населения в областях империи. Тиверий и Маврикий были реформаторами военного дела, и специально первому приписывается новая и исключительная мера в этом отношении. Чтобы усилить военные средства империи, Тиверий, как извещает об этом Феофан, «организовал собственный военный отряд из 15 тысяч человек, составив его из язычников, купленных им и принятых на военную службу. Этому отряду дано было казенное вооружение и военная одежда, и во главе его поставлен комит федератов Маврикий, а помощником ему дан был Нарсес» [410]. Это известие, отличающееся цифровыми показаниями и соединяющее новый военный отряд с именем Маврикия, дает нам любопытный материал к освещению некоторых сторон жизни в эту эпоху. Т. к. с именем Маврикия дошло до нас военное сочинение, трактующее теорию расположения лагеря и военного искусства, то можно с полным основанием думать, что в известии Феофана сохранился след принятой Маврикием обширной реформы в этом отношении. Уже в VII в. мы встречаемся с господствующей в Византии системой привлечения на военную службу целых племен и отрядов из славян, которым отводились участки на пустопорожних землях и на которых возлагалась военная повинность. Весьма может быть, что у Феофана отмечена самая первоначальная форма этой системы, которая потом развита была в Византийском государстве до широких размеров и продолжалась до самого падения империи. Для изучаемой эпохи конца VI в. весьма важно отметить, что этот отряд некоторое время играет видную роль в военной истории, из чего можно выводить косвенное заключение об общей слабости византийской армии. То же самое заключение выводится из рассмотрения средств военной обороны столицы империи, как видно будет ниже.
