Сергей Максимов - Год на севере
Три раза в год отправляются большие гурты рогатого скота в Петербург; костяная работа занимает не одну сотню рук; в городе есть два кожевенньхх завода; на улицах то и дело слышишь звон почтового колокольчика; мимо Холмогор прошли два больших главных русских тракта, а между тем город так беден. Дома расшатались и погнили, узкие и кривые улицы, вытянутые какими-то углами на пространстве двух-трех верст, глядят печально и неприветливо; внутренность церквей потускнела от запустения как будто, и от крайней скудости; мосты во многих местах рухнули; с некоторых домов сорвало крыши, сорвало, наконец, и стропильный остов. Окрестные деревни обстроены втрое лучше; соседние сельские церкви не только не уступают, но даже в нередких случаях и превосходят убранство церквей.
— Отчего это, — спрашивал я у холмогорцев.
— Оттого, отвечали мне, — что наши купцы все в Архангельск выехали и сколько их нет там из русских богагых - все были наши холмогоры. Двое из здешних ладят и в будущем году отписаться туда же. Лови их! А в деревнях соседних богачи попадаются оттого, что либо дочка нашего богателя туда отцовские деньги увела, либо холмогор наш богатый с женой своей приютился. Бывает и эдак! Жить-то ведь по здешнему понятию, все едино в деревне ли, в городе...
— А отчего у вас так много кабаков? Такого поразительно большого количества я встречал мало, не только в вашей губернии, но даже и в очень многих других. Кабаки эти чуть ли не на каждом перекрестке.
— Думаешь, пьем много?
— Непременно.
— Нету, ей-Богу, нету! Нам пить не на што. А кабаков этих много оттого, что у нас каждую неделю торги живут; вся окольность съезжается.
Базар этот я видел. Он такой же люднмй, глумливьий и разнообразный, как и везде в тех местах, в которых живет промысловый и толковый народ. Холмогорские торговцы, подперши шестом крышки своих лавок, разложили красные товары: всякую мелочь вроде платков, тесёмок и лент; в них сильно нуждаются соседние девки в бабы. Сюда же навезено было много железа из матигорских деревень, которые все почти и по преимуществу заняты кузнечным мастерством. Охотно разбиралась деревенскими и поморская рыба; между сортами ее особенно резко давала знать о себе любимая треска, отшибающая, по обыкновению, крепким аммиакальным запахом. Много видно было посуды деревянной и железной, много веревочной и кожаной сбруи и очень много сортов кожи всякого рода, которая преимущественно разбирается по мелочам в роде подошв, голенищ, кнутов и проч.
Костяники в этот день ходили по домам в числе четырех-пяти человек. Между изделиями их попадались большей части распятия и разного вида образа, выточенные из моржовой кости, менее белой и плотной, и из мамонтовой, отличающейся от всех прочих поразительною белизною и млечностью цвета.
В полдень этого дня (четверга) по домам слышались многие и долгие разговоры о соседних новостях. Деревенские родные навестили холмогорских хозяев и угощаются сдобными тетерками на хорошем масле, — булками, как архангельские шанежки, как приволжские жаворонки, составляющими здесь местную характеристическую особенность. К вечеру на улице раздавались долгие и громкие песни, слышался гульливый крик и шум. Ночью, по временам, разносились усиленные крики, затевалась как-будто драка, может быть, с пролитием крови, с синяками по лицу и под микитками...
Холмогорскнй базар разнообразили только пестрые самоедки с саночками, где в меховых тряпицах завернуты были их безобразные ребятишки. Кучи других ребят в рваных малицах сопровождали матерей, вышедших сюда на едому.
— Весело же вы завершили вчерашний базар! — заметил я своему хозяину.
— А чем, батюшка, весело?
— Да у кабаков и шуму много было, и без драк не обошлось дело. Это хоть бы и в Рыбинске...
— Ведь это не наши, ей-Богу, не наши: это ведь, чай, самоед, а то, может, и кузнецы с Матигор. Те ведь у нас люты на выпивку-то, злы...
— Видел, что и вы по домам угощались сытно, много и весело.
— А не будь гостю запаслив, будь ему рад — по пословице. Чайком мы вечор побаловались, а вина мало же пили..
— Съестного, харчей много было наставлено.
— Да ведь у нас родится хлеб-от, и хорошо родится, лучше архангельского. Мимо нас и пшено не обходит: и им запасаемся. Нам ведь этот базарный четверг, что праздничный день, что воскресенье. А ведь по нашей по холмогорской пословице: «деревенская родня что зубная болесть», — ее унять надо, уважить ее надо. У архангельских вон и рубль плачет, а у нас и копейка скачет, с того самого времени, как и город-от наш задвённой стал здесь...
— А скучно у вас, тоскливо, беден ваш город!
— У нас и на это пословица слажена: «прожили век за холщовой мех». Что станешь делать? Коли не мил телом — не приробишься делом...
— А хорошо вы вчера торговали?
— Да ведь у нас, как у всех: запросишь по-московски, так с большим барышом будешь; потому наши деревенские в ситцах толку не знают. На чае так вон ты их не надуешь. Спитого-то да высушенного не подложишь им, сейчас вызнают: «вон-де твой-от чай плесень подернула — такова не надо, а давай-де настоящего московского».
— Стало быть, вы нечестно торговлю ведете, оттого и не богатеете.
— Да ведь нам с тобой света Божьего не перестроить. Очень трудно! А лучше так: чьей речкой плыть — той и славой слыть... Как коровушка не дуйся — не быть бычком.
— Поеду-ко от вас на Вавчугу. Там, сказывают, лучше торговое—то дело стоит, честнее ведется.
— Поезжай с Богом, посмотри. Старик там больно добрый живет — угостит.
Мимо окон нашей избы пронеслись сани с двумя молодцами, перевязанными через плечо полотенцами; на расписной дуге три колокольчика, на молодцах новые синие суконные сибирки.
— Свадьба! — заметил хозяин.
— А часто они у вас налаживаются?
— Да дома больше народ живет, на сторону мало ходят: часто свадьбы бывают.
— Как же у вас этот обычай ведется?
— А опять-таки по пословице: «выбирай корову по рогам — девку по родам». Берут больше ровню, потому всякий знает, что наказанным умом да приданым животом немного наживешь. А женятся: богатому как хочется, а бедному как можется. Чай, ведь так и везде. А деньги да живот — так и баба живет. Затем живут как смогут, потому опять, что всяк ведь дом потолком крыт...
— Нет ли у вас при этом каких обыкновений?
— А б этом надо тебе у женщин спрашивать. Это ихнее дело.
Бабы не сообщают ничего особенного против того, что ведется свадебное дело и в Поморье, и на Мезени, на дальней Печоре, по старому, ксконному новгородскому обычаю.
— Нет ли других каких обыкновений, примет? — спрашивал я у женщин.
— Да насчет коровушек...
— Сказывайте, сделайте милость!
— А вот, если поднимется лед на реке в скоромный день — коровы в этот год много молока давать станут; скроется река в постный день — много рыбы будет, а молока мало. Так это навсегда! Когда новую коровушку купим, да в хлев приведем, завсегда приговор такой держим: «хозяинушко! вот тебе стотинка — люби ее да жалуй, пои-корми, рукавичкой гладь, на меня не надейся»* Вот даве про свадьбы—то спрашивал - слушай: коли попадает навстречу поезду воз с дровами — молодым счастья не будет. У кого в церкви сгорит больше свечи, тот и помрет скорее; опять же кто всей ногой на коврик встанет — одолят чирьи. Останутся после венца молодые вдвоем и кто первый говорить начнет, тот и на всю жизнь большаком останется. Беременная баба не ругайся: дитя будет и злое и совсем нехорошее. Коли хочешь, чтобы дети велись, не умирали, в кумовья зови первого встречного... Ну, а дальше-то, там, чай, как и везде...
— А что, например?
— На мизиице пятнышко беленькое завелось — счастье, на среднем — радость, на безымянном — несчастье, на указательном — печаль, на большом — обновка.
— Ну, а дальше?
— Иголкой и булавкой, или острым чем не дарись: поссоришься. Нож купи хоть за копейку. В середине нос чешется — о покойнике слышать, кончик чешется — водку пить.
— А разве вы пьете?
— Бывает, — добавил за рассказчицу хозяин, — бывает, да только не при людях, а в уголке где. Таков уж обычай. А вот тебе и моя примета: чешется лоб у меня — с кем-нибудь поздороваюсь; затылок зачешется, так либо прибьют, либо облают крепко. Это верно! А вот тебе н еще случай со мною: слушай-ко! Потерял я лошадь, искал всяко — не нашел. Да сдумал, продам-ко ее в шутку — найдется. Бывало, слыхивал эдак-то с другими не один раз, а десяток. И молнил сыну: «купи, мол, Климко, серка!» — «А что, слышь, возмешь?» — «Да с тебя, мол, не дорого: всего пятак». И деньги ему велел найти и взял их. На утро слышу, сказывают соседи: «конь-де твой, Селифонтьич, ходит за оленником в Оногре» (место у нас есть такое). Так вот ты об этом об деле как тут хошь, так и думай!
— А вот я хочу, хозяин, на родину Ломоносова проехать. Слыхал ла ты про него?
