История Первой мировой войны - Оськин Максим Викторович
Верховная власть Российской империи так и не осознала, что в тяжелые времена в столице должны находиться только наиболее верные и преданные режиму войска. Армия есть основной инструмент государственной власти в любой стране, тем более, в стране авторитарной. Поэтому состояние вооруженных сил как живого организма всегда оказывает определенное воздействие на ход и исход внутриполитической борьбы.
Гибель гвардии в боях на Стоходе и нежелание Ставки перебросить в Петроград оставшиеся гвардейские войска на отдых позволили запасным солдатам столичного гарнизона, не желавшим идти на фронт, поддержать бунт. Гарнизон Петрограда был ненадежен, и это знали, но дело стояло на месте. А ведь даже в республиканской Франции в окрестности Парижа на отдых выводились только самые надежные подразделения, и преимущественно кавалерия, сохранившая свои кадры.
Незадолго до революции Петроград и прилегающий к столице район были выделены в особый округ, командующим которым и был поставлен совершенно неподготовленный для данной должности генерал С. С. Хабалов. Император Николай II предложил генералу М. В. Алексееву усилить Петроградский гарнизон некоторыми гвардейскими частями, бывшими на фронте, и заодно дать им отдых. Но генерал Алексеев, подготовлявший наступление, в котором гвардия должна была играть большую роль (гвардейские войска находились на Юго-Западном фронте, который должен был наносить главный удар в кампании 1917 года), не дал на это согласия.
Изнывавшие от скуки и безделья, в страшной казарменной скученности солдаты столичного гарнизона революционизировались быстрее, нежели к этому подталкивали военные неудачи или слухи о «предательстве». Эти люди числились, как на смех, в гвардейских полках, но никоим образом не имели никакого отношения к гвардии как субъекту определенных традиций. В большинстве своем запасные солдаты столичного гарнизона были только-только в конце 1916 – начале 1917 года призваны в вооруженные силы.
Но что это были за новобранцы? Только что отправленные в армию за участие в забастовках и акциях неповиновения рабочие и студенты Петрограда, «белобилетники», которым на этот раз не удалось избежать призыва, мужчины старших возрастов также в этот момент находились в казармах столицы. Разве этим людям хотелось воевать? Еще в докладе бывшего премьер-министра Б. В. Штюрмера от 10 сентября 1916 года предполагалось перевести из Петрограда в ближайшие местности шестьдесят тысяч человек. Надо было и дальше «разгружать» столицу, но царь был поглощен перспективами оперативно-стратегического планирования предстоящей кампании и отставил это дело «на потом».
Вдобавок масса солдат Петроградского гарнизона являлась выздоравливающими ранеными. Так, четвертые роты (а по своей численности роты в Петрограде в этот момент равнялись численности обычного батальона) запасных батальонов состояли из вылечившихся солдат, которым также предстояло опять отправиться в окопы. Разумеется, что возвращаться на фронт в подавляющем своем большинстве солдаты не желали.
Эвакуированные с фронта раненые и контуженые солдаты не слушали офицеров-тыловиков. И это скрытое неповиновение еще больше разлагало основную массу мобилизованных. Такие вещи существовали не только в столице, но и по всей России, особенно в тех городах, где количество солдат местного гарнизона приближалось к числу горожан.
К сожалению, тыловое население сочувствовало тем, кто пытался «отлынивать» от фронта. Так, в небольшом городке Белев Тульской губернии в местном театре солдат-писарь отказался выйти из театра по требованию офицера (согласно существующему законодательству, нижний чин не имел права посещать театр). При этом писарь громогласно рассуждал о правах человека и гражданина. Когда же на место прибыла полиция и потащила «тыловую крысу» из зала, присутствовавшая в зрительном зале публика, по донесению полиции, «устроила этому нижнему чину овацию» [393]. Возможно, что запрет на посещение театра и перебор. Но если каждый военнослужащий будет нарушать военное законодательство так, как ему заблагорассудится, то что же окажется в результате?
Что же касается непосредственно самих запасных гвардейских частей, то в начале 1917 года в них господствовали муштра и зачастую бессмысленная жестокость. Общее ухудшение призывного контингента, вызванное тем простым обстоятельством, что лучшая часть новобранцев и запасных уже и без того находилась в войсках, вынуждало командование всех степеней прибегать к жестким мерам. Ведь теперь в армию, в том числе и в гвардейские подразделения, попадали не только революционно настроенные рабочие, но и прапорщики из вчерашних студентов, придерживавшиеся демократических и часто антимонархических воззрений.
Ухудшение довольствия гвардейских войск в конце 1916 года, уже не отличавшееся от общеармейского, также не могло способствовать укреплению верноподданнических воззрений внутри гвардии [394]. Иными словами, в феврале 1917 года гвардейские войска, расположенные в тылу, не являлись опорой императорского престола вообще и императора Николая II в частности. Да и сами кадровые гвардейские офицеры впоследствии вспоминали, что запасные гвардейские полки, в сущности, гвардией не являлись.
Итак, массовость и сила, опираясь на традиционалистские структуры ментальности, подвели человека к революции. В условиях господства массового сознания над индивидуальным, гипертрофируются внутригрупповые социальные связи, и подчиненный этому господству индивид не в состоянии ощутить себя просто личностью, поэтому он неизбежно соотносит себя с неким «мы», противостоящим другим группам. Конечно, являясь социальным существом, любой реальный живой человек в то же время индивидуален, а индивидуальность эта представляется как степень психологической и поведенческой свободы личности, определяемой степенью привязанности ее к социуму. То есть индивидуальность в ее диалектическом отношении с социально обусловленными качествами понимается как конкретно-исторический феномен.
Весьма распространенным является тип людей, в котором мятежные тенденции подавлены совершенно и проявляются только при ослаблении сознательного контроля; и тогда он может быть узнан лишь впоследствии по той ненависти, которая поднимается против этой существующей власти в случае ее ослабления или крушения. Великая русская революция 1917 года показывает, что в результате переломных событий начала XX века таковых людей в России оказалось настолько много (напомним, что в этот период более половины населения страны составляла молодежь, всегда склонная к радикализации существующего положения), что реальным стала замена одного общественного строя на другой. Видимо, недаром большевики выделяли признаком всякой настоящей революции «быстрое удесятерение или даже увеличение в сто раз количества способных на политическую борьбу представителей трудящейся и угнетенной массы, доселе апатичной» [395].
Как известно, уже 27 февраля солдатские массы стихийно выделили Таврический дворец (местоположение Государственной думы) как легальный центр революционного движения (это еще раз свидетельствует об огромной роли думских оппозиционеров в развязывании революции), где начали работу Временный исполком Совета рабочих депутатов и Временный комитет Государственной думы (в первую очередь – лидеры Прогрессивного блока). Это традиционное понимание «стихийности» в действиях солдат. Но известно, что в декабре 1916 года, когда в Москве лидеры Земгора спросили у П. Н. Милюкова, почему Дума не «берет власть», тот ответил, что для сего требуется привести хотя бы два полка к Таврическому дворцу [396]. Случайным ли был факт сбора восставших полков столичного гарнизона у здания Государственной думы?
Тому обстоятельству, что революция вообще «удержалась», способствовал факт, что во главе ее встали «всероссийские имена» деятелей думы и земств. Всеобщая неуверенность в исходе революции (ведь царь был в Ставке, которая контролировала вооруженную силу всех фронтов), таким образом, превращала Государственную думу в своеобразное прикрытие, которое санкционировало и легализовало в глазах масс революцию. Именно данное обстоятельство во многом «откачнуло» офицерство (не говоря уже о солдатских массах) от императора; без этих «имен» высшее армейское руководство, возможно, даже и не подумало бы об отречении императора Николая II. Иными словами, оппозиция не столько «оседлала» революцию (сделать это помешал Петроградский Совет), сколько легализовала ее, сделав мятеж революцией.
