Ирина Карацуба - Выбирая свою историю."Развилки" на пути России: от Рюриковичей до олигархов
Гигантский Госагропром (5000 чиновников коего должны были вести отчетность по 150 000 показателей) оказался недееспособен, и фактическое распоряжение сельским хозяйством перешло в руки районных и областных агропромышленных объединений, в результате чего распределение дефицитных ресурсов оказалось в руках местных партийно-хозяйственных кланов. В 1989 году Госагропром без лишнего шума распустили, восстановив сельскохозяйственные ведомства, но контроль центра за этой важной сферой был утрачен.
Госприемка, в которую отвлекались с производства лучшие специалисты, браковала до половины промышленной продукции. Директора и трудящиеся возмутились — «план горел», а вместе с ним и премии. Вскоре госприемка приказала долго жить.
Катастрофой обернулось массированное вливание капиталов в машиностроение — отрасль, не дающую скорой отдачи на потребительском рынке. Советское машиностроение на мировой уровень не поднялось, а казна была истощена, государство вынуждено было резко сократить закупки продовольствия и предметов потребления за рубежом. Начался настоящий «товарный голод».
Гораздо большее значение, нежели эти экономические акции, имела «кадровая политика» Горбачева, преследовавшая две основные цели. Во-первых, устранялись откровенные коррупционеры — «перерожденцы», вроде ленинградского партийного начальника Романова, жившего буквально по-царски (для свадьбы его дочери позаимствовали музейные императорские сервизы) и московского — Гришина, превратившего столицу в свою криминально-феодальную вотчину. Во-вторых, с верхних ступеней номенклатуры постепенно устранялись все, не сочувствовавшие реформаторскому курсу Горбачева. За первые два года своего правления Горбачев сменил 70% членов Политбюро, 60% секретарей областных парторганизаций и 40% членов ЦК КПСС. На освободившиеся места генсек ставил людей, пользующихся его личным доверием. Министерство иностранных дел возглавил Эдуард Шеварднадзе, Верховный совет — друг Горбачева со студенческих времен Анатолий Лукьянов, отдел ЦК, ведавший идеологией и пропагандой, — сторонник радикальных перемен, сосланный после свертывания косыгинских реформ послом в Канаду, Александр Яковлев. «На Москву» вместо Гришина был переведен энергичный секретарь свердловского обкома Борис Ельцин.
Но подлинное новшество горбачевской политики, имевшее далеко идущие последствия, заключалось в «гласности». Словечко это, непереводимое на другие европейские языки, впервые появилось в России в эпоху первой «оттепели» в начале царствования Александра П. В 1862 году Чернышевский ехидничал, что «гласность — это бюрократическое выражение, придуманное для замены выражения "свобода слова"» и придуманное по догадке, что выражение «свобода слова» может показаться неприятным или резким кому-нибудь». Горбачевская гласность поначалу и предполагала только оглашение фактов лихоимства, нераспорядительности и т.п. явлений, мешающих реализации «потенциала социализма». Но и ограниченная открытость власти для «критики снизу», даже простое описание реального положения дел, были для отвыкшей от этого страны явлением чрезвычайным, быстро изменившим общественную атмосферу.
Первым актом новой политики стал показ по телевидению 17 мая 1985 года встречи Горбачева с ленинградским партийным «активом». Впервые многое из того, о чем говорилось «в закрытом порядке» в партийных верхах было, по выражению Горбачева, «выплеснуто на всех». Цензура продолжала существовать, но рамки допустимого были существенно раздвинуты. В феврале 1986 года на XXVII съезде партии Горбачев провозгласил, что «зон, свободных от критики» быть вообще не должно. Однако на практике власть продолжала «дозировать» информацию, доступную общественности.
Подлинная цена дозированной информации была невелика, что особенно ясно показала страшная катастрофа, произошедшая в ночь на 26 апреля 1986 года на Чернобыльской атомной электростанции недалеко от Киева. Выброс радиоактивных элементов в результате аварии был в 90 раз больше, чем в Хиросиме. Радиоактивное облако дотянулось до стран центральной и северной Европы, где предпринимались энергичные меры по оповещению населения об опасности и его защите. В СССР об аварии коротко сообщили только 28 апреля, эвакуация жителей из смертельной «тридцатикилометровой зоны» началась 2 мая. Первомайская демонстрация и детский праздник на улицах Киева были проведены с обычной помпой.
Стратегия слома «механизма торможения», которую сам Горбачев избегал формулировать прямо (это сделал экономист Гавриил Попов), предполагала сокрушить его «массовым движением трудящихся, опирающимся на волю руководства партии». Главной задачей горбачевской гласности тем самым становилась пропаганда реформаторских идей и обличение пороков административной системы, сложившейся после смерти Ленина.
Интеллигенция с энтузиазмом включилась в процесс «ликвидации белых пятен» — фальсификаций и умолчаний, которыми изобиловала отечественная история. Именно в это время родился знаменитый афоризм о России как о стране с «непредсказуемым прошлым». Объектом главного удара новой публицистики стала сталинская эпоха. В 1986г. на экраны был выпущен блестящий фильм Тенгаза Абуладзе «Покаяние», снятый еще в 1984-м, но отправленный «на полку» советской цензурой. Гротескное изображение диктаторского режима советского типа завершалось символической сценой. Услышав, что улица имени великого вождя не ведет к храму, пожилая дама задумчиво вопрошала: «Зачем нужна улица, если она не ведет к храму?» Образ улицы, не ведущей к храму, стал символом «реального социализма».
В качестве идеальной альтернативы сталинского «бесконечного тупика» был создан идиллический образ ленинской «новой экономической политики». Истинным продолжателем дела Ленина был провозглашен Николай Бухарин, превратившийся под пером отечественных мифотворцев из теоретика «военного коммунизма» в провозвестника «социализма с человеческим лицом».
«Больше демократии — больше...»
За «социализм с человеческим лицом» ратовали тогда даже будущие радикальные либералы. Юрий Афанасьев писал в 1987 году: «Мы, будучи верны социализму подлинному, не намерены довольствоваться социализмом декларативным, который словно в насмешку поименовали "реальным социализмом"... Не всякая наша реальность социалистична, зато потенции социализма реалистичны. Они совсем не исчерпаны предшествующим развитием, скорее, задействованы лишь в малой степени».
Социологические опросы того времени, результаты которых начали публиковать, показывали, что подавляющее большинство советских граждан привержено идеям социального равенства. До 85% опрошенных были уверены, что «государство должно предоставлять больше льгот людям с низким доходом». Огромной популярность пользовались борцы с привилегиями номенклатуры.
На этом, в частности, заработал свой первый политический капитал Борис Ельцин. Новый московский начальник держался чрезвычайно скромно и повел энергичную борьбу за социальную справедливость — ездил в троллейбусе, заходил в обычные магазины и поликлиники, обрушился на «торговую мафию» и действительно довел до суда дела о коррупции и хищениях в московской торговой сети. Отдыхая, играл с охранниками в волейбол. Этими нехитрыми приемами Борис Ельцин приобрел в Москве чрезвычайную популярность.
Только благодаря безусловному господству в обществе патерналистских настроений, свидетельствовавших, как казалось, о нерушимости «социалистического выбора», Горбачев решился допустить массы до реального политического действия. В январе 1987 года на пленуме ЦК он провозгласил курс на «серьезную, углубленную демократизацию советского общества», дабы «включить в перестройку решающую силу — народ». «Глубинную суть перестройки», как она представлялась на тот момент партийным начальникам, Егор Лигачев выразил в афористической формуле — «больше социализма». Но хотя, как шутили тогдашние острословы, демократия отличалась от горбачевской «демократизации» примерно так же, как канал от канализации, результаты самой умеренной «демократизации» политической и экономической жизни оказались губительными для социализма.
Первоначально «демократизация» распространилась только на внутрипартийные отношения и управление производством. 30 июня 1987 года был принят закон «О государственном предприятии». Закон наделял предприятия экономической независимостью, в течение непродолжительного времени они должны были перейти на полный «хозрасчет» и «самофинансирование». Роль центральных ведомств сводилась к определению «контрольных цифр» хозяйственных показателей и объема «государственного заказа», размеры которого должны были постепенно снижаться. Производимую сверх госзаказа продукцию предприятие могло реализовывать по «договорным» ценам. Полноправным хозяином предприятия становился трудовой коллектив, члены которого получали право выбора директоров и начальников структурных подразделений.
