Дмитрий Емец - Сборник фантастических рассказов
Письмо в кармане прикрывает дыру в груди.
Через пять мгновений я уничтожу этот мир. А пока надо решить, что я захвачу с собой.
Звуки? Пять-шесть звуков взять надо, на память. Звук лопнувшей елочной игрушки, шуршание кофе, когда ссыпаешь его прямо из банки, знакомые шаги на лестнице, звук закипевшего чайника. И что-нибудь из детства, скажем, веселый бестолковый стук синиц, когда они прыгают по кормушке и задевают крыльями стекло. И, пожалуй, напоследок мелодию музыкальной шкатулки… Даже не саму мелодию: ее забыл, а сухое предвещающее потрескивание ключа…
Со звуками хватит. Многое предстоит еще взять. Я ссыпаю звуки в коробку они раскатываются горохом, ползут по углам… Не шуршать!
Через четыре мгновения я…
Ощущения? Червовый валет горчичника на груди, и потом то наслаждение с которым трешь, скоблишь ногтями зудящее место. С мороза в тепло — одуряющее счастье оттаивания. И короткий, с замиранием подвисания провал в повторный сон — когда зуд будильника уже мертв, убит твоей рукой, а ты понимаешь, что можно спать дальше — выходной…
Запахи… запахи я возьму все. Особенно хвои, сухой ромашки, ванили березового распаренного веника… Запах новых книжных страниц, когда торопливо распахивая книгу, вжимаешься в переплет детским носом. И запах маминой шубы, когда она приходила с мороза.
Через три мгновения…
Теперь надо разобраться с красками. Спокойно, спокойно, без паники, время еще есть… Берем с собой красный, синий, зеленый, черный… Только чистый цвет… Никакого серого, коричневого, никаких полутонов. Разве что… на молодых листьях пляшет порой, когда они только-только еще пробились… И плывущее пятно мандарина… Другие цвета не возьму — пусть гибнут, гниют с этим миром…
Краски я сложу в… Нет, носки, наверное, снимут. Краски я лучше проглочу.
Через два…
Табурет, мерзавец, ты меня переживешь, а раз так, то кончай дрожать!
Сколько не успел еще взять… Лица… голоса… хлебные корки… не корки даже, а тонкую гарь на корках, которую снимаешь одними передними зубами…
Но пора… Через одно мгновение… Зажмуриться и шагнуть, пока не стало страшно.
Табурет падает… Я тоже падаю и стою рядом с ним на полу…
Опять нитка оборвалась? Или это уже другой мир, тот, что я взял с собой?
Я ВСЕ ЗНАЮ!
— Доктор, просыпайтесь!
Зевая, доктор Баранников присел на кушетке. Перед ним стоял высокий курчавый санитар из приемного отделения.
— Нового психа привезли! — сообщил он.
— Ну и что? Нельзя было подождать до утра?
— Этот не совсем обычный. Вроде какой-то ученый. Требует, чтобы к нему пришел главный врач. Я сказал, что главного нет, и тогда он стал требовать дежурного.
Доктор Баранников подошел к зеркалу и, внимательно глядя в него, провел руками по лицу, разглаживая складки.
— Очередной параноик, — сказал он. — А кто он такой?
— Я же говорю, ученый какой-то. То ли доцент, то ли профессор. Фамилия Коптин. Поймали на телевидении, пытался прорваться в студию прямого эфира.
Когда его задерживали, укусил милиционера и еще кого-то там, — сказал санитар.
Большие светящиеся часы приемного отделения показывали без пяти три.
Доставленный пациент, маленький взлохмаченный человек с кровоподтеком на правой скуле, сидел на стуле. Он был в смирительной рубашке. Стоящий рядом молодой милиционер с интересом разглядывал ее связанные рукава.
Увидев доктора Баранникова, пациент нетерпеливо вскочил.
— Вы дежурный врач? Наконец-то вы пришли! Я совершенно нормален! Прикажите санитарам развязать меня! — крикнул он.
— У нас все нормальны. Сядьте на стул! Во всем разберемся!
— Я доктор наук Коптин! Вы не имеете права держать меня здесь! Я буду жаловаться! Я совершенно здоров!
Баранников поморщился. Все душевнобольные считают себя здоровыми. Именно поэтому в психиатрических клиниках устанавливают решетки и небьющиеся стекла.
— Мне можно идти? — спросил милиционер. — Распишитесь, пожалуйста, здесь!
Взяв бумагу, милиционер удалился. Человек в смирительной рубашке проводил его взглядом.
— Ну и что дальше? — устало спросил он.
Не отвечая, Баранников сел за стол и взглянул на копию протокола задержания, к которому было подколото направление на психиатрическую экспертизу.
— Зачем вам нужно было в эфирную студию? Вы не отдавали себя отчета, к чему это приведёт и где вы окажетесь? — спросил он.
Пациент неуютно пошевелился в смирительной рубашке.
— Я знал, на какой риск я иду, но хотел предупредить как можно больше людей. Два дня назад я просил предоставить мне эфир, но эти олухи отказали!
Болваны, скоро они обо всем пожалеют!
— Вы угрожаете кому-нибудь конкретно? — быстро спросил доктор, бросая на пациента проницательный взгляд поверх бумаг.
Коптин отрицательно замотал головой.
— С чего вы это взяли? Я ученый. Я вообще не склонен к насилию.
— А из сопроводительного протокола следует, что склонны. При задержании вы укусили старшего сержанта В. Морденко за руку и нанесли оскорбление действием ассистенту режиссера… э-э… фамилия неразборчиво.
— Какому еще ассистенту? А, это, наверное, тот парень, которому я оторвал пуговицу на воротнике. Вот уж не знал, что это считается оскорблением действием, — удивился пациент.
— Видите, сами сознаетесь! — веско сказал доктор.
— Подумаешь, оторвал пуговицу. Надеюсь, для вас не секрет, как у нас задерживают? Дубинкой по шее, пистолетом по скуле. Естественно, что меня это возмутило, и я стал сопротивляться. Но из этого не следует, что я опасен.
Просмотрев протокол, Баранников отложил его.
— Вы ученый? — спросил он.
— Доктор биологических наук. Старший научный сотрудник института растениеводства имени Мичурина, — с гордостью сказал Коптин.
— И вы работали… э-э… до последнего времени?
Лицо Коптина побурело. Доктору был знаком этот холерический тип – маленькие полнокровные мужчины, нервные, быстро выходящие из себя и, по большому счету, более других склонные к психическим нарушениям.
— Что? Вы намекаете, что меня могли вышвырнуть, потому что я чокнутый?
— Я ни на что не намекаю. Я просто спрашиваю. Это вы делаете выводы.
— Вы спрашиваете? — вскипел ученый. — Слышали бы вы только свой тон! Вы привыкли иметь дело с психами, а не с нормальными людьми! Это вам так не пройдет! Да знаете, кто вы такой? Идиот! Хам! Болван!
И Коптин разразился потоком брани. Доктор терпеливо ждал, пока он спустит пар. Наконец пациент обессиленно умолк.
— Ладно, задавайте ваши вопросы и покончим с этим, — сказал он.
Баранников открыл лист поступления.
— Вы не пьете? Нет? Состоите на учете в наркологическом или психиатрическом диспансерах? Кто-нибудь из ваших родных был склонен к алкоголизму? К помешательству?
Коптин снова начал краснеть, но сдержался.
— Нет, — сказал он.
— Учтите, скрывать бесполезно, всё равно будут сделаны запросы, – предупредил доктор.
Сидевший напротив мужчина неожиданно хмыкнул, и на его лице отразилось нечто вроде злорадства.
— Делайте какие угодно запросы. Все равно вы не получите на них ответы, – сказал он.
— Почему? — удивился доктор.
— Потому что, если ничего не предпринять, человечеству осталось существовать ровно неделю. А потом всё! Занавес!
«Если написать в карте «маниакальный бред», никто не оспорит этот диагноз,» — деловито подумал Бараннников.
— Не могли бы вы рассказать об всем подробнее? — попросил он.
Больной недоверчиво усмехнулся.
— Вы уверены, что сможете правильно воспринять то, что я вам скажу? Или всё это нужно лишь затем, чтобы засадить меня в психушку?
— У нас нет плана по психиатрическим больным. Если вы убедите меня, что здоровы, я не стану вас здесь держать, — пообещал Баранников.
Пациент испытующе взглянул на него и, видимо, решился.
— Хорошо, я расскажу! Считаю своим долгом рассказать. Но если вы мне не поверите, то пеняйте на себя. Мне не страшно очутиться в психушке, потому что скоро не будет ни психушек, ни городов, ни людей — вообще ничего.
— И что же ждет нашу Землю? Вторжение инопланетян? — иронично поинтересовался Баранников.
— Вторжение инопланетян? Нет, не думаю. Во всяком случае не в ближайшее время. Наш враг куда ближе. Говоря другими словами, он всегда был рядом с нами. Я знаю, что нашу планету захватят, и произойдет это через неделю.
Возможно, днем позже или днем раньше, хотя я не думаю, что они изменят свои планы.
— И кто же нас захватит? Американцы?
— Нет, американцы пострадают вместе с нами, — покачал головой Коптин и понизив голос, прошептал: — Нас захватят овощи и фрукты!
От неожиданности Баранников подался вперед, а потом расхохотался.
