Николай Богомолов - Вокруг «Серебряного века»
Из сопроводительной записки становится ясно, что это письмо Адамович писал для неких официальных инстанций, которые могли выдать Иваску деньги для поездки в Европу. Помимо Адамовича, рекомендацию Иваску как исследователю дал также С. К. Маковский (Box 10. Folder 8).
Некоторое время спустя, 31 июля, в письме из Ниццы Адамович, однако, уже для самого Иваска писал:
«У меня сомнения в Вашем проекте, т. е. не в нем самом, а в его финансовой реализации. Кроме Одоевцевой и Маковского, никого из „свидетелей“ больше нет. Свидетели это притом плохие: Одоевцева поздно приобщилась к Цеху и акмеизму, да и всегда была птицей. Маковский, несмотря на „Аполлон“, был в стороне и, в сущности, on ne le prenait jamais au serieux. Он в старости стал менее глуп, чем был тогда, и даже стихи стал писать все-таки лучше. Злобин ни малейшего отношения не имел. Что написано об акмеизме? Многое, и ничего такого, что надо бы выделить. Какие-то мелочи, взгляд и нечто. Кстати, видели Вы недавние воспоминания Всев. Рождественского в „Звезде“? Его презирал Гумилев, но он был близок к позднему акмеизму. Воспоминания не без подлости: будто он и тогда понимал, что это буржуазная накипь. А не понимал он ничего и, говоря с Гумилевым, потел и краснел от почтительности»[1000].
Однако было уже поздно. Еще 11 июля 1959 года Иваск, находившийся в постоянной переписке с Г. П. Струве, сообщал ему:
«Сейчас собираю материалы об акмеизме. Что писали об этом в эмиграции? А главное, что писали — в СССР? В сов<етской> акад<емической> ист<ории> русск<ой> лит<ерату>ры нашел только три страницы, посвященных акмеизму. Были ли др<угие> работы? Буду признателен за справку. <…> Кто в эмиграции имел отношение к акмеизму — имею в виду оставшихся в живых? Маковский, Адамович, Одоевцева. Кто еще? Был ли Злобин в Цехе?»[1001]
Адамович пытался несколько умерить энтузиазм Иваска и в письме от 17 апреля 1960 года:
«Программа обширная — по ней и о ней можно говорить без конца. Ваш план о собрании парижских поэтов — не понимаю, и, признаюсь, не одобряю. Кроме позора и чепухи, ничего не выйдет. Все перессорились, все выдохлись, или почти — не стоит для этого добиваться магнетофонного <так!> бессмертия. Во всяком случае, я от председательствования отказываюсь. Да и вообще, раз об акмеизме, не лучше ли ограничиться прошлым, историей? <…> Вообще, дорогой друг Юрий Павлович, я несколько опасаюсь Вашего энтузиазма и доверия. Например, — что Вы знаете о редакц<ионной> работе в „Аполлоне“? Знаю, что редактора все сотрудники считали дураком. Насчет этого мог бы кое-что рассказать. А Маковский будет врать, что он всем руководил и даже „открыл“ Анненского. Одоевцева тоже будет врать: о том, какие тайны ей поверял Гумилев. И так далее… Бог в помощь, но „надежды славы и добра“ у меня мало. Не забудьте Артура Лурье: для всего, касающегося Ахматовой, это — лучший источник. И едва ли будет врать. Терапиано об акмеистах не знает ровно ничего. Простите за холодный душ. Но не ждите в Париже откровений. Надеюсь там быть, как писал, в начале июня. Вот если приедете на юг Франции, поговорим обо всем, — и об акмеизме»[1002].
Наконец, 1 мая 1960 года из Манчестера (где он тогда преподавал) Адамович еще раз писал:
«Изучение Акмеизма. Кого бы еще можно привлечь? Вы пишете о „намеках“ в поэзии Ахматовой. Там намек на Артура Лурье, живущего в Нью-Йорке. Знаете ли Вы его? Это человек, который мог бы быть Вам очень полезен: умный, многое должен помнить. Он был ближайшим другом Ахматовой, несколько лет, и вообще знал все и всех того времени. Он — музыкант, но всегда был с поэтами. Еще стоило бы привлечь Юрия Анненкова (в литературе — Тимирязев), тоже близкого ко всем и всему. Он живет в Париже, не помню его адреса, но узнать это легко. Больше никого не нахожу. Одоевцева, конечно, пригодится, но Цеха она не помнит. У нее все — через Гумилева и сквозь него. Не думаю, чтобы все было верно, но все-таки она нужна будет»[1003].
Для работы была разработана специальная анкета, с которой знакомился каждый из участников проекта. Из нее становится ясным, что планы Иваска далеко не ограничивались только историей акмеизма, а теснейшим образом были связаны и с изучением литературы русской эмиграции (анкета приводится в приложении).
Как следует из отчета (о котором ниже), работа Иваска началась 11 июня 1960 года, и ранний этап ее выразительно описан в письме к Г. П. Струве от 20 июня:
«Благодарю за критику библиографию <так!>, которая составлена была наспех и вообщем <так!> мне сейчас не нужна. Кроме того, в моих библиограф<ических> а<л>ьбомах имеется библиография отдельных акмеистов, Ахматовой, Гумилева, Мандельштама и других (и там включены почти все упомянутые Вами книги). Посланный Вам листок составлял по разным печатн<ым> библ<иографическим> спискам, а не непоср<едственно> с книг, отсюда и ошибки (это черновая работа).
Существеннее анкета — конечно, никто на нее полностью не ответит, она рассчитана на какого-то идеального „ответчика“ (и в этом случае она неполная). Некот<орые> ответят только на два-три вопроса. Эмиграция, эмигр<антская> лит<ерату>ра, собственно, не входит в мой „проэкт“, и я только на всякий случай ее включил, все же надеюсь, что получу ответы и об эмигр<антской> лит<ерату>ре (довоенной). На эмигр<антскую> лит<ерату>ру мне бы денег не дали… да и на акмеизм я получил очень мало.
Пока что ответил только ВВ Вейдле, кот<орый> вообще не хотел отвечать, говорил, что „я тогда был только студентом“, но и это ценно. Читатель — тоже „литературный факт“, редко учитываемый! Вейдле знал (довольно хорошо) Ахматову, знал и Мандельштама (студента). Еще рассказал о похоронах Блока. Всех прошу говорить не очень гладко, существенны интонации.
Многие ответы будут, мягко выражаясь, очень субъективны, но и это интересно, поскольку отвечающие были современниками; все субъективны и в мемуарах, и где угодно, напр<имер>, в суде… <…>
О акмеизме или об акмеизме, мне лично не нравится об перед иностр<анными> словами… Об Ане, но о акмеизме… Сегодня жду индианского Викери с магнетофоном, он сюда летит (после свадьбы в Колорадо), надеюсь, что будет вовремя!! Помещение (беспл<атное>) получил в Визант<ийском> институте через мадам Мёвре, и это будет мой адрес, т. к. там меня еще не все знают, то пишите через м<адемуазе>ль Мякотину (4 rue de LILLE, PARIS VII L’INSTITUT BYZANTIN, mile Miakotin, pour G. IVASK).
Гл<авные> герои проэкта Маковский, Одоевцева, Адамович, граф Зубов, будет и Злобин, и очень многие другие. Всех поэтов (кот<орые> этого имени заслуживают) прошу прочесть стихи — для звуковой антологии — это уже вне всякого акмеизма, бесплатное приложение.
Очень устаю, не так легко со всеми контрибюторами „справиться“, но, конечно, всё очень интересно. С Вейдле все было как „по маслу“, и он еще отдельно будет час говорить о Ходасевиче, кот<оро>го он считает параллельным акмеизму (и я с этим согласен). <…>
14-го июня было общее собрание сотрудников (и не сотрудников…). Все по-видимому очень заинтересованы, но встретили меня, американца, не слишком любезно, чего я и ожидал. Важны результаты проэкта, а не унзере венигкейт. Но многие очень помогли и помогают. За сеанс Викери будет платить участникам (contributors), кажется, 4–5 долларов. Конечно, это немного (за три-четыре часа работы, включая подготовку), но я им сказал — если хотите больше, пишите скрипты…
Заедем с машиной и к Зайцеву. Он сам говорит: „Не знаю я никаких акмеистов“, но всё-таки он многое помнит, и я попрошу его пр<о>честь что-н<и>б<удь> для звуковой антологии.
Вообще же всех парижан мне очень жалко, жалко, что всё проходит, кончается! <…>
Еду еще в Мюнхен. „Опрошу“ Степуна, фон Гюнтера. Кленовского, Чиннова, Червинскую попрошу прочесть стихи…»[1004]
Приезд Иваска и его работа получили отражение в парижской прессе:
«По инициативе Ю. П. Иваска, редактора журнала „Опыты“ и сотрудника Канзасского университета, им и профессором Отделения Славянских Языков Викери была организована, на средства Канзасского университета, командировка в Европу, в частности в Париж, для ознакомления с зарубежной русской поэзией.
Работа проф. Викери и Ю. П. Иваска состояла в следующем:
1) Регистрация в собственном чтении стихов почти всех парижских поэтов — составивших звуковую антологию-дискотеку.
2) Звуковые интервью, воспоминания и критические обзоры ряда парижских поэтов и писателей: Георгия Адамовича, Бориса Зайцева, В. Вейдле, гр. Бобринского, гр. В. П. Зубова, Сергея Маковского, В. А. Злобина, Ирины Одоевцевой, Георгия Раевского, Юрия Терапиано, Н. Трубникова <так!>, художника Ю. П. Анненкова и пр.
