Мартин ван Кревельд - Расцвет и упадок государства
Таким образом, все свидетельствует о том, что большинство современных государств, явно и открыто или тайно и лукаво, требуют все больше и больше, предлагая взамен все меньше и меньше. В лучшем случае они компенсируют изымаемые ресурсы тем, что развивают инфраструктуру и обеспечивают условия для быстрого экономического роста, как это сейчас происходит в США (хотя и ценой постоянного дефицита внешнего платежного баланса, доходящего до 120 млрд долл. в год), и как это было до недавнего времени в странах Восточной и Юго-Восточной Азии. В худшем случае они вынуждают целые сектора рынка труда уклоняться от уплаты налогов и даже переходить на бартер, как в Италии (между 1980и1990 гг. доля налогов в итальянском ВВП увеличилась с 30 до 42%)[1008].
Возможно, чтобы как-то компенсировать свое растущее бессилие, у многих государств также сформировалась неприятная привычка вмешиваться в мельчайшие детали частной жизни людей. В Ирландской республике нельзя получить информацию о контрацепции, в Нидерландах нужно просить разрешения у правительства, чтобы покрасить парадную дверь в тот цвет, который хочется. Некоторые правительства скажут вам, что можно играть только в государственную лотерею (и государство забирает доходы себе). В одних государствах принимают законы, по которым курильщики становятся париями, в других при определенных обстоятельствах человек обязан «стучать» на членов своей семьи и соседей (метод, который раньше применялся только худшими тоталитарными режимами)[1009]. В одних государствах человеку разрешено слушать лишь определенное количество зарубежных песен по радио (раньше это также относилось только к тоталитарным государствам), а в других продолжают настаивать, что человек не имеет власти даже над своим телом и не может принимать наркотики или сделать аборт.
Чтобы добиться этой и других похвальных целей, а также зачастую движимые экологическими мотивами или требованиями представителей меньшинств, государства принимают новые законы и постановления, которые сыплются как из рога изобилия. Например, к концу 80-х годов количество страниц в американском «Федеральном реестре» ― официальном журнале, публикующем федеральные законы и постановления, ― приблизилось к отметке 100 тыс.; в них даже содержались предписания, касающиеся формы ванн в номерах отелей и высоты дверных косяков; и агентства, занимающиеся составлением таких предписаний, вовсе не стремились сократить «объемы производства» после того, как президент Буш наложил мораторий на выпуск новых постановлений в 1992 г.[1010] Эти и другие бесчисленные формы вмешательства могут привести только к отчуждению и раздражению, которые иногда в буквальном смысле слова становятся взрывоопасными. В ходе опроса, который проводился после взрыва в Оклахома-Сити в 1995 г., 39% граждан США заявили, что видят в федеральном правительстве угрозу своим правам и свободам[1011]. Другой опрос показал, что только 31 % американцев доверяет правительству « всегда или почти всегда»[1012]. В свою очередь правительство достаточно обеспокоено угрозой, чтобы начать создавать специальные команды по отражению возможных актов химического и биологического терроризма в американских городах ― правда, это делается с некоторым опозданием, поскольку первая предполагаемая попытка такой атаки была раскрыта ФБР в феврале 1998 г.
Дополнительные подтверждения того, что государство теряет способность внушить своему народу лояльность к себе, можно найти в сфере спорта. Как уже отмечалось, современные представления о том, что игры и соревнования должны быть организованы по национальному признаку, являются продуктом национализма XIX в., с одной стороны, и железнодорожного сообщения, с другой. Национализация спорта усилилась после 1918 г., особенно в тоталитарных государствах, которые использовали его для того, чтобы готовить свои народы к войне, и которые в этом отношении так же, как и во многих других, просто зашли дальше, чем остальные государства[1013]. Вероятно, кульминации она достигла примерно между 1950 и 1980 гг., когда в СССР при Сталине объяснять спортивные достижения любыми мотивами, кроме патриотических, означало рисковать навлечь на себя наказание[1014], и когда спортсмены коммунистического Китая, принимавшие участие в соревнованиях, неизменно утверждали, что обязаны своим успехом учению Мао. С тех пор все изменилось, поскольку деньги стали играть большую роль, а национальная принадлежность ― меньшую. Начиная с Олимпийских игр, самые важные состязания стали коммерциализироваться. В то время как многие соревнования по-прежнему организованы по национальному признаку, на других спонсорами (а иногда и владельцами) отдельных спортсменов и целых команд выступают те или иные корпорации, которые используют их в рекламных целях и вычитают эти расходы из своей налоговой базы.
Эта тенденция особенно заметна в дорогих видах спорта, таких как автогонки и глубоководный парусный спорт, где издержки с легкостью достигают миллионов долларов. От них тенденция распространилась на другие виды спорта, и логотипы компаний на спинах спортсменов пришли на смену цветам национальных флагов, благодаря чему те часто выглядят как пестрая новогодняя елка. Например, Союз европейских футбольных ассоциаций в настоящее время разрешает различным «национальным» командам без ограничений принимать иностранных (и не только европейских) игроков в свои ряды. В теннисе денационализация достигла такого уровня, что наиболее известные игроки часто не хотят представлять свою страну на Кубке Дэвиса, который, в отличие от других «открытых» турниров, все еще организован по национальному признаку; причина состоит в том, что это и коммерчески невыгодно, и Кубок Дэвиса не входит в число турниров «Большого шлема»; не говоря уже о том, что многие из теннисистов, сколотив немалые состояния, предпочитают жить в «налоговых убежищах», а не в родной стране.
Наконец, самым очевидным признаком того, что отношение людей к государству изменилось, является тот факт, что они теперь с меньшей готовностью согласны сражаться за него, в результате чего в одной стране за другой отменяется обязательная служба в армии. Первой крупной страной, в которой было введено это новшество, стала Япония, которой это решение было навязано извне и общественное мнение в которой с тех пор отличается крайним пацифизмом. С тех пор в число государств, которые предпочли вернуться в XVIII в. и положиться на профессиональную армию, состоящую из добровольцев, вошли Великобритания (1960), США (1973) и Бельгия (1994). Франция, которая в 1793 г. стала первой в истории страной, в которой было введено levee en masse и воинский призыв долго считался символом национального единства, пополнила этот список в начале 1996 г. Несколько месяцев спустя тогдашний президент России Борис Ельцин пообещал избирателям, что, если его переизберут, он отменит обязательную военную службу[1015].
Как только эти правительства отменили военный призыв, они обнаружили, и часто к собственному неудовольствию, что его невозможно вернуть обратно. В США в период администрации Картера попытка регистрации юношей в качестве подготовительной меры на случай мобилизации при введении чрезвычайного положения в национальном масштабе встретила сопротивление и ее пришлось оставить, в то время как планы по учреждению каких-либо других видов общенациональной обязательной службы так никогда и не вышли за пределы разговоров[1016]. Мало того что стратегия американцев во время войны в Персидском заливе в 1991 г. практически полностью была продиктована необходимостью уменьшить число потерь[1017], но год спустя тот факт, что Билл Клинтон уклонился от военного призыва во время вьетнамской войны, не помешал ему одержать победу над ветераном Второй мировой войны в борьбе за президентское кресло. Схожие тенденции наблюдаются почти во всех остальных развитых странах, включая даже Израиль, который до 1982 г. был, возможно, самой воинственной страной на земле[1018]. С тех пор молодежь Израиля проявляет все меньше готовности служить своему государству в рядах регулярной армии, не говоря уже о том, чтобы рисковать ради него своей жизнью[1019].
На все приведенные симптомы упадка доверия к государству можно возразить, что во многих местах, от Ближнего Востока до Чечни, всевозможные организации, которые сделали все, чтобы подорвать институт государства, сами пытаются создать независимые государства[1020]. Действительно, зачастую это является их целью, хотя далеко не единственной; но тем более примечателен тот факт, что многие из них начинают размышлять о том, как потерять свой суверенитет, еще не успев получить его. Так, сепаратисты Квебека надеются получить преимущества от экономического союза с остальной частью Канады, включая общую валюту. Едва только распался СССР, как образовалось, Содружество Независимых Государств (СНГ) с целью (которая была достигнута лишь частично) сохранить общие институты, которые считались имеющими решающее значение для общего благополучия[1021]. В результате этнические русские, живущие в прибалтийских республиках, получили возможность принять участие в выборах, проходивших в России в мае-июне 1996 г. Между тем по крайней мере одна республика (Беларусь) еще не приняла окончательного решения насчет того, желает ли она быть независимой или нет.
