Тобайас Смоллет - Приключения Перигрина Пикля
При этом сообщении я очень взволновалась, и джентльмен, оставшийся в комнате, заметив мое волнение, спросил, что я намерена делать и чем он может служить, а также, куда я предполагаю скрыться. Я заставила себя засмеяться и сказала: "На чердак!"
В ответ на эту невеселую шутку он заметил, что и в этом случае его дружба и уважение ко мне помогут ему найти путь к моей квартире; а у меня не было оснований сомневаться в искренности его заявления. Мы потолковали о мерах, какие я должна принять, и я решила отправиться за город, где скоро получила от него письмо, в котором он выражал бесконечное удовлетворение успешным исходом процесса и сообщал, что я снова могу появиться, ничем не рискуя.
Я вернулась в Лондон в посланной им за мной карете, запряженной шестеркой лошадей, и в тот же вечер отправилась с ним на маскарад, где мы провели время очень приятно, так как благодаря выигранному процессу мы оба были в наилучшем расположении духа. Это был благородный, достойный джентльмен с прекрасным характером. Он меня сильно любил, но не хотел, чтобы я знала, сколь глубока его страсть. Напротив, он пытался меня убедить, будто принял твердое решение, что ни одна женщина никогда не будет иметь такую власть над его сердцем, чтобы причинять ему хотя бы малейшее страдание или беспокойство. Короче говоря, он пробудил во мне теплое чувство, а его щедрости я обязана своим существованием на протяжении двух лет, в течение которых он неустанно исповедовал философическое безразличие, в то же время давая мне ежедневно доказательства дружбы и уважения и оказывая знаки самой страстной любви. Из этого я заключила, что рассудок у него был холодный, а нрав - горячий. Почитая себя обузой для него, я удвоила свои старания добиться содержания от мужа и переехала с Сент-Джеймской площади в Кенсингтон, где мне недолго пришлось наслаждаться покоем, так как он был нарушен неожиданным визитом.
Я одевалась в столовой, как вдруг подле меня очутился его лордство, о приближении которого я не подозревала, хотя его карета стояла у ворот, а дом уже находился целиком во власти его слуг. Он обратился ко мне по своему обыкновению как ни в чем не бывало, словно мы расстались вчера вечером, а я в свою очередь отвечала ему беззаботно и любезно, попросила его сесть, ушла к себе в спальню, заперла дверь и улеглась в постель; полагаю, я была первой женщиной, которая улеглась в постель, дабы защитить себя от оскорблений мужчины. Здесь я оставалась в заключении с моей верной Эбигейл. Муж, убедившись, что я в безопасности, стучал в дверь и сквозь замочную скважину убеждал меня впустить его, уверяя, что хочет только поговорить со мной. Я просила его избавить меня от этого, хотя и верила его словам; но я не желала с ним беседовать, так как по опыту знала его манеру вести разговор, которая была столь мучительна, что в любое время я променяла бы этот разговор на побои и вдобавок считала бы себя в выигрыше. Тем не менее он настаивал с таким упорством, что я согласилась при условии, если герцог Л. будет присутствовать при свидании. Он немедленно послал письмо его светлости, а я мирно приступила к завтраку, переданному в корзине, которую подняли к окну моей спальни.
Герцог был любезен, явился по вызову мужа и, прежде чем я открыла дверь, дал мне слово, что я могу не бояться насилия и принуждения. После таких заверений я впустила их в комнату. Мой муж, усевшись у кровати, начал повторять старые, избитые доводы с целью побудить меня жить с ним; а я, со своей стороны, повторяла прежние возражения или притворялась, будто прислушиваюсь к его уговорам, тогда как в голове у меня созревали планы бегства, о чем догадывался герцог по выражению моего лица.
Убедившись в бесполезности всех доводов, мой муж покинул комнату и поручил свое дело красноречию его светлости, который провел со мной добрых полчаса, но не слишком утруждал себя в интересах своего клиента, зная, что я весьма решительна и упорна на этот счет; он подсмеивался над поведением его лордства, крайне ревнивого человека, который тем не менее оставил его наедине со мной в моей спальне, и говорил, что мой муж должен либо крепко верить в его добродетель, либо быть о нем очень плохого мнения. Короче говоря, я нашла способ отсрочить окончательный ответ до следующего дня и пригласила герцога вместе с его лордством пообедать у меня завтра. Мой мудрый супруг, казалось, усомнился в искренности этого приглашения и был весьма склонен завладеть моим домом; но, вняв убеждениям герцога и совету Х-на, главного своего советчика и верной опоры, он согласился положиться на мое обещание и покинул меня.
Как только они удалились, я поспешно встала, уложила платья и на первое время нашла приют в Эссексе. На следующий день мой муж и его высокородный друг явились, как было условлено, к обеду; узнав о моем бегстве от горничной, оставленной мною дома, его лордство обнаружил признаки досады и настаивал на осмотре моих бумаг. В ответ на это горничная предъявила пакет со счетами, по которым я задолжала разным людям. Несмотря на свое разочарование, муж уселся за обед и с большим спокойствием съел ногу барашка, самые лакомые куски курицы и еще что-то, чего я сейчас не припоминаю; а затем весьма мирно удалился, предоставив моей горничной возможность последовать за мной в мое убежище.
Я намеревалась искать пристанища, как и раньше, за границей; но исполнению этого плана воспрепятствовал приступ болезни, во время которой меня навестили мой врач и кое-кто из родственников, в том числе троюродная сестра; мой муж заставил ее служить его интересам, посулив щедрое вознаграждение, если она уговорит меня пойти навстречу его желаниям. В этом деле ей помогал доктор, мой друг, человек умный и мной уважаемый, несмотря на то, что мы часто расходились с ним во мнениях. Одним словом, мне непрерывно докучали все мои знакомые; они, а также отчаянная нужда в деньгах принудили меня принять предложенные условия, и я снова согласилась нести обязанности жены.
В дом мужа меня отвез мой старый друг, джентльмен лет за пятьдесят, отличавшийся удивительным умом и способностями. Он был приятнейший собеседник, веселый и добродушный, и внушал мне искреннее уважение. Одним словом, его совету я придавала большое значение, ибо он был продиктован опытом и бескорыстной дружбой. Вне сомнения, он искренно заботился о моем благополучии, но, будучи превосходным политиком, хотел сочетать мою выгоду со своими собственными желаниями, потому что я помимо своей воли воскресила его сердце. Поскольку же он думал, что я вряд ли благосклонно отнесусь к его чувству, если буду беспрепятственно встречаться с другими поклонниками, он и посоветовал мне отказаться от свободы, прекрасно зная, сколь легко убедить моего мужа изгнать из дому всех соперников; в этом случае он не сомневался, что ему удастся постепенно завоевать мою любовь. Он признавал одну извечную истину: если два человека разного пола вынуждены жить в пустыне, где, кроме них, нет других людей, - они натурально и неизбежно почувствуют склонность друг к другу.
Насколько правильна эта гипотеза - предоставляю судить любознательным людям; если мне будет позволено решать по собственному разумению, я думаю, что пара, находящаяся в таком положении, способна питать взаимное отвращение в силу неизбежности этого союза, если только он не является следствием любви и уважения друг к другу. Как бы то ни было, но я воздаю должное этому джентльмену за его план, искусно задуманный и ловко проведенный. Но впоследствии я обнаружила такую же хитрость и ловкость, как и он сам, хотя сначала я не поняла его уловки; тем более непонятен был этот умысел его лордству.
Немедленно вслед за новым соглашением меня перевезли в поместье, принадлежащее мужу, и я была настолько простодушна, что рискнула, не имея при себе слуги, на которого могла бы положиться, отдаться в руки его лордства и X., подлости которого я страшилась; тем не менее мои опасения крайне возросли, когда я вспомнила, что не в его интересах оставить меня жить в доме, где я могу наблюдать за его поведением; и мне пришло на память, что в этом самом доме на протяжении короткого времени дважды начинался пожар, причем X. подозревали в поджоге, так как огонь уничтожил ящик с какими-то бумагами. Правда, это обвинение так и осталось недоказанным; быть может, он и не был виновен в поджоге, но тем не менее это повлияло на мое душевное состояние в такой степени, что сделало меня самой несчастнейшей из смертных. В страхе я пребывала до той поры, пока не принес мне облегчения приезд мистера Б. - достойного, прекрасного человека, которого пригласил мой муж и который, мне кажется, не допустил бы жестокого обращения со мной. Через несколько недель приехал также доктор С. со своей женой, посетившие нас согласно своему обещанию; было решено предпринять увеселительную поездку в Танбридж и по возвращении проверить счета X.
Последняя часть проекта пришлась не по вкусу нашему достойному управителю, решившему опрокинуть весь план целиком, в чем он и преуспел. Мой муж внезапно восстал против предполагаемой прогулки и настоял на том, чтобы я осталась дома; при этом он не объяснил причин такого решения; его физиономия омрачилась, и целых три дня он не открывал рта.
