Гельмут Гюнтер - Горячие моторы. Воспоминания ефрейтора-мотоциклиста. 1940–1941
– Да бросьте вы! Короче говоря, с этой минуты от всех служебных обязанностей вы освобождены. Отправляйтесь в город, приобретите все необходимое – ну, там, бумагу, грифели, краски – все, что потребуется для работы. Шпис выдаст вам необходимую наличность. И приступайте к работе. Я время от времени буду проверять, что вы там намалевали; всю ответственность беру на себя.
В конце концов я взялся за работу. И надо сказать, понемногу мне даже стало нравиться. Подходили и мои товарищи, если у них выдавалась свободная минутка, кое-что советовали. В принципе сюжетов хватало. Начал я с командира. Изобразил его в образе ангела в белых одеждах с крылышками за спиной – он, махая ими, спускался с небес прямиком к лежавшей вверх колесами штабной машине. Хильгер представал в коротких штанах и с барабаном ландскнехта на пузе. Мы в своем узком кругу прозвали его «пимпфом»[3], но просто в шутку. Хильгер был хорошим парнем. А вообще-то таким прозвищем нередко удостаивали чрезмерно задававшихся кандидатов в офицеры, и оно носило довольно уничижительный характер. Но на нашего Хильгера это не распространялось.
Наш Шрамм, на гражданке учитель средней школы, получил в руки кавалерийскую саблю, под мышку – армейский устав, а на голову – цилиндр. В общем, всем досталось без исключения. Клингенберг стоял в монументальной позе – ни дать ни взять Наполеон, а перед ним с десяток кинооператоров из отдела пропаганды, нацеливших на него камеры. Из его рта вырывалось облако со словами: «Я захватил Белград!» Стоило мне присмотреться к моим творениям, и я почувствовал себя довольно неуютно. Ганс, заметив мое состояние, высказался так:
– Гельмут, я от души надеюсь, что ты не переборщил!
Вечером, собрав все нарисованное, я отправился к адъютанту.
– Ну… посмотрим, что вы там изобразили.
И стал просматривать рисунки. И по мере того как он их просматривал, улыбка его становилась все шире. Последним был шарж на него. Я, стоя в сторонке, наблюдал за реакцией Хильгера. Унтерштурмфюрер усмехнулся. Только не улыбнуться, не дай бог тебе улыбнуться, одергивал я себя. Потом он вручил рисунок мне, велел поднять его повыше, а сам отступил на несколько шагов. И тут свершилось – гауптштурмфюрер Хильгер разразился смехом:
– Черт возьми! И как такое вам в голову пришло!
– Унтерштурмфюрер, позвольте напомнить вам о нашей с вами договоренности…
– Ладно, ладно, все в порядке. Вы первоклассно справились со своей задачей, на отлично выполнили работу. Жду не дождусь увидеть, как на это отреагируют остальные офицеры.
И я отдал ему рисунки. Будь что будет!
На следующий день, 20 апреля, весь батальон собрался на рыночной площади. Это было торжественное и редкое зрелище – выстроились все пять рот мотоциклетного батальона. Но ведь сегодня день рождения фюрера! Начищенные до зеркального блеска сапоги, кожаные ремни, серые каски резко контрастировали с яркими красками погожего весеннего дня. Командир произнес краткую речь, после чего зачитал список фамилий. Я ушам своим поверить не мог, услышав и свою. Прозвучали и фамилии Циппа и Ганса. Мы выстроились перед батальоном в самом центре площади. И встали в строй уже в звании штурманна (ефрейтора). Почетный караул из представителей от каждой роты взял ружья на караул. Прозвучал гимн, и на этом торжественная церемония завершилась.
Производство в штурманны было для меня полной неожиданностью. Строго говоря, я прослужил уже год, поэтому мне «полагалось» следующее звание. Однако всерьез я об этом никогда не задумывался. Первым делом мы отправились в небольшое кафе на главной улице и как следует обмыли звания. Начали мы с кофе мокка. Я впервые в жизни пил мокку, потом мы съели по пирожному и решили перейти к горячительным. Мы отлично провели время. Бела произнес впечатляющую речь, не позабыв напомнить нам старую истину о том, что, дескать, «в каждом ранце солдата лежит маршальский жезл». Потом, когда Швенк стал медленно сползать под стол, мы решили, что с нас хватит, расплатились и направились к месту расквартирования.
Я уже стянул один сапог, как раскрылась дверь.
– Смирно! – подал команду Вольф.
Это был унтерштурмфюрер Хильгер.
– Гюнтер, одевайтесь и следуйте за мной!
Дьявол, ну что там еще? Я с трудом натянул снятый было сапог. Все-таки шнапс есть шнапс, а не парное молочко. Когда мы пришли в каморку Хильгера, он велел мне остаться и ждать два часа.
– Чувствуйте себя как дома. Если будут звонить, вот бумага и карандаш. Записывайте, кто звонил. В случае чего вы знаете, где меня найти.
И исчез за дверями. Что это было? Особая честь? Поощрение? Или унтерштурмфюрер замышлял какую-то шутку? Боже, как я завидовал моим друзьям, спокойно храпевшим в койках.
В полночь Хильгер вернулся, поставил на стол бутылку вина и объявил, что карикатуры удались, даже очень, что подняло настроение офицерского состава. И, мол, если я еще пару часиков потерплю, он снова придет. Что я мог ответить?
– Яволь, унтерштурмфюрер!
В жарко натопленной комнатушке мне отчаянно захотелось пить. Я сидел, уставившись на вино. Перед самым приходом Хильгера я уже растянулся на его койке и распевал народные песни моего родного прирейнского края. Короче говоря, эта бутылка меня и прикончила.
– Эй, Гюнтер! Черт вас побери! Может, все же встанете с моей кровати?
Хильгеру пришлось буквально стаскивать меня с койки. Но тем не менее я на него не был в обиде. Тем более что унтерштурмфюрер Хильгер, а не кто-нибудь дотащил меня до моей собственной койки.
* * *В этом городишке имелась автомастерская, куда мы при случае обращались за помощью. Я договорился с унтерштурмфюрером Бахмайером, что заеду туда приварить опору для ноги, которая уже еле держалась. Я был удивлен, сколько наших приходило в эту мастерскую. Кто с колесом, кто еще с чем-нибудь. В основном это были солдаты 3-й роты. И что выяснилось – буквально рядом с этой мастерской располагался буйный кабак с девочками – понимаете, что я имею в виду. Надо сказать, как выяснилось позже, последствия визитов сюда наших солдат оказались для последних весьма неожиданными.
Служебных обязанностей заметно поубавилось. Дважды пришлось съездить в Белград кое-что доставить. Большую часть времени мы занимались нашими машинами, стремясь привести их в идеальное состояние. И все техосмотры и прочие аналогичные мероприятия были нам нипочем.
На дежурстве
24 апреля снова перемены.
– Готовьтесь! Мы возвращаемся в Германию!
Ур-р-ра! Здесь, конечно, было здорово, но в Германии все же лучше. Началась веселая суматоха. У всех на уме было одно: где же расквартируют дивизию?
Мне поставили задачу следовать непосредственно за командиром. Батальон должен был отправиться позже. Все шло прекрасно, но лишь до Смедерево. На пароме мы переправились через Дунай и продолжили движение по второстепенным дорогам. Старик задал бешеный темп, и мчаться по усеянным выбоинами улочкам и дорогам мне было очень тяжело.
В светлое время суток это еще как-то удавалось, но с наступлением темноты начинался кошмар. Неужели командир забыл о своем несчастном посыльном на мотоцикле? В темноте единственным ориентиром служили задние габаритные огни командирского авто. Если я их видел впереди, то прибавлял газу, это означало, что дорога прямая. А вот если они исчезали, приходилось действовать осмотрительнее – это говорило о том, что легковушка миновала поворот. Ох, как же трудно было соблюдать эти правила! Если бы мне хоть сказали, куда мы направляемся и где находимся, я все же смог бы приноровиться к скорости машины впереди. Но не ломать же мне шею, гонясь за ним? Таких приказов, насколько мне было известно, еще не издали. Только и оставалось повторять про себя: «Не упускай из виду огни! Следуй за командиром!»
В общем, оставалась сущая безделица – не упустить задние огни, следить за ними, не отрывать от них глаз. Но ведь приходилось и на дорогу тоже обращать внимание. Внезапно передо мной словно из-под земли вырос белый столбик. Повинуясь инстинкту, я резко дал влево. Поздно! Переднее колесо ударилось о бортик, но сила инерции была слишком велика – и мы вместе с мотоциклом рухнули в противотанковый ров. Моей последней мыслью было: «Ну, вот и все!»
Было страшно холодно, меня трясло, но сознания я не потерял. Дело в том, что ров до половины был заполнен водой. Ноги придавил лежавший мотоцикл. Минутку, рассуждал я, если это даже и рай, там все же не должен быть такой собачий холод. Постепенно мысли обретали упорядоченность. Больше всего меня удивило, что я все-таки уцелел. Когда потом наступило утро, я определил и глубину злосчастного противотанкового рва – свыше семи метров! Я осторожно поднялся и пошевелил руками. Тело жутко болело, но я мог двигаться. И только тогда я полностью осознал, что выжил лишь благодаря чуду.
Надо мной чернело ночное небо. Нельзя было предаваться отчаянию – нужно было срочно выбираться из этого рва. Я осторожно ощупал мотоцикл и определил, что переднему колесу пришел конец. Искореженный металл, торчащие в разные стороны спицы. Голова болела. Слава богу, я был в каске. И с тех пор дал себе зарок – ездить на мотоцикле только в каске и никогда без нее.
