Вилли Бредель - Братья витальеры
...Прекрасны и неповторимы были большие торговые города, но самыми приятными для Клауса оставались часы, когда он стоял у руля в открытом море. Теперь он изучил все капризы и причуды ветра, мог проявлять в борьбе с ним отчаянную смелость и идти на риск, а мог и перехитрить ветер и заставить его наполнить паруса и гнать коггу вперед. Он умело лавировал при встречном ветре, ведь, как говорил Свен, беспомощным рулевой имеет право быть только при полнейшем штиле - самом страшном бедствии для моряка. Но штиль редко бывает в северных морях.
Вполне самостоятельным, зрелым человеком казался Клаус рядом с Киндербасом, который был лишь несколькими годами моложе, но, как и все подростки, неуклюж в движениях и манерах, хвастлив, беспечен. И совсем юным казался Клаус рядом со старым рулевым Свеном; тот держался, как и подобает шестидесятилетнему, и ни циклоны, ни пираты не оставили следа на его круглом спокойном лице. Вокруг него белоснежным венчиком шла коротко подстриженная бородка и еще больше подчеркивала полноту.
Свен, как и Старик Хайн и Киндербас, был для Клауса близким человеком на борту. Клаус охотно стоял рядом со стариком, а тот, невозмутимо выставив перед собой свое брюшко, всем своим видом выражал довольство и благополучие. Клаус удивлялся хладнокровию и уверенности, с какими Свен вел корабль, удивлялся и его особенной, необыкновенно упорной даже и по северным понятиям неразговорчивости. Клаусу это было совершенно непостижимо. Часами он мог стоять рядом со старым Свеном, а у того даже не возникало желания произнести хотя бы слово. Поначалу Клаус обижался, считая, что его просто не удостаивают внимания. Потом ему стало даже интересно, сколько же времени старик может молчать. И он убедился, что старик молчит, словно немой. Только время от времени посматривал он на Клауса, подмигивал и снова глядел вперед. И этот разговор его вполне устраивал.
Другое дело Клаус - тот не мог переносить такого молчания; у него постоянно возникали вопросы, и он хотел получить ответы на них; все его существо протестовало против молчания. Он все время видел что-то новое и не мог молча переживать это в себе; ему надо было с кем-то поделиться, что-то разъяснить, на что-то получить ответ. Но старый морской волк, когда Клаус задавал вопрос, только поворачивался к нему и упорно не отвечал.
- Что вы за человек, штурман47, - укоризненно сказал Клаус. - Вы разучитесь говорить, если хоть немного не будете упражняться. Мой бог! Ну не для того же вам дан рот, чтобы только есть, пить да дышать!
- Эх, юноша, юноша, - печально вздохнул старик, - спрашивай других, которые все знают.
- Нет, штурман, я хочу услышать от вас: были ли корабли викингов лучше, чем когги? Говорят, они глубже сидели в воде и поэтому были остойчивее. Это верно? Они должны бы тогда быть и значительно быстроходнее. Не так ли? Почему теперь больше не строят таких кораблей? Разве моряк должен думать только об удобстве? Я этого не нахожу. Я думаю, что это совсем не имеет значения. Самое главное - скорость и мореходность. Не правда ли?.. Правда ведь, штурман?
Свен молчал. Он взглянул на Клауса и кивнул... но говорить? Ни, ни. Он уже достаточно наговорился на сегодня; Клаус мог умолять его, ругаться, насмехаться над ним - все напрасно.
Но постепенно, неделя за неделей, месяц за месяцем, бесконечно терпеливый Клаус добился того, что старик стал чаще раскрывать рот. Рулевой проникся несомненной симпатией к жизнерадостному любознательному юноше, несмотря на то, что тот досаждал ему, нарушая его душевный покой. Понемногу между ними установилось даже чувство взаимного доверия, какое только возможно между двумя столь различными по возрасту людьми. Клаус в опытных руках Свена стал отличным рулевым.
ПРЕСТУПЛЕНИЕ И МЯТЕЖ
Однажды октябрьским вечером, когда судно находилось близ берегов Швеции, Старик Хайн выглядывал из крюйт-камеры, намереваясь предложить своему другу, который вот-вот должен был заступить на вахту, стаканчик горячего вина - подкрепление в холодную ночь. Хайн заметил промелькнувшую позади Клауса тень. Он не шелохнулся. Ничего не подозревающий Клаус поднялся по маленькому крутому трапу наверх, на корму. Темная фигура застыла у подножия трапа. Вниз по трапу спускался Штуве, увидев человека, он метнулся к нему. Оружейник услышал шепот. Всего несколько слов - и Штуве пошел дальше. Некоторое время все было спокойно. Затем кто-то тихо скользнул по трапу вверх. Старик Хайн одним махом подскочил к ступенькам. Берндт Дрёзе поднимался на корму, он обернулся к неожиданному противнику. Оружейник увидел в руке Дрёзе увесистую железину.
- Ну, кого же ты хочешь прикончить?
- Убирайся к черту! - прохрипел Дрёзе, спускаясь на пару ступенек вниз.
- Послушай-ка, - примирительно зашептал оружейник, - не будь глупцом! Не стоит из-за оскорбленного самолюбия становиться убийцей.
Дрёзе остановился. И вдруг, обернувшись, он замахнулся железиной. Старик Хайн увернулся. Однако Дрёзе все же сумел схватить его; оружейник успел своей единственной рукой выхватить нож и всадить его нападающему пониже затылка.
Услышав шум, Клаус закричал.
- Вахта! Ва-а-ахта!
- Молчи, Клаус!.. Молчи! - крикнул Хайн.
Первым выскочил из своей каюты капитан. За ним появились рулевой и цирюльник.
- Что случилось? Кто это тут сбил с ног человека?
Два запыхавшихся матроса подоспели с носовой вахты. Подошел и Штуве: он еще не успел раздеться.
- Он мертв, - произнес цирюльник, опустившийся рядом с Дрёзе на колени.
- Оружейник, я арестовываю вас по подозрению в убийстве.
- Я только защищался, капитан, - сказал Хайн.
- В этом мы разберемся завтра.
Оружейника связали, и одного из матросов поставили охранять его у крюйт-камеры. Убитого перенесли на фордек.
Клаус все это время не мог отойти от руля. Берндт Дрёзе убит. Старик Хайн арестован. Клаус больше не сомневался в том, что Дрёзе хотел напасть на него. Но кто может это подтвердить? Старик Хайн помешал негодяю и схвачен, закован в цепи. Над ним тяготеет обвинение в убийстве. "Он меня спас. Бог мой, я должен ему помочь! Но как? Как? Нет никакого сомнения, что он, однорукий, только защищался. Это же ясно, как божий день. И что нужно было Дрёзе ночью на корме? Нет, не могут они обвинить Старика Хайна в убийстве".
И тут он услышал, как кто-то опять подкрадывается к корме. Клаус стал смотреть вниз, но решил не подавать больше голоса, чтобы не поднимать снова суматохи. По фигуре и шаркающим шагам Клаус узнал Штуве. Тот, видимо, что-то искал. Потом он нагнулся. И Клаус услышал тихий всплеск; Штуве тут же исчез.
Мысли Клауса все время возвращались к Старику Хайну, а тому, закованному в цепи, наверное, было не до него. "Ты не один, Хайн, мы за тебя; мы спасем тебя. Берндт Дрёзе был порядочным мерзавцем".
Рулевой Свен пришел сменить Клауса.
- Штурман, - сказал Клаус, - я знаю, Дрёзе хотел меня убить. Идиот, не мог перенести того, что и у меня нашлась силенка. Совершенно ясно, что оружейник не виноват. У него только одна рука. А Дрёзе был самым сильным на борту, не так ли? Оружейник был вынужден защищаться. Мы должны спасти его, штурман.
- Иди спать, юноша. Завтра посмотрим, что делать.
Серым и неприветливым был октябрьский день. Падали первые легкие снежинки, тяжелой мутно-серой пеленой нависло над морем небо. Медленно тащилась "Женевьева", плохо слушающаяся руля при слабом ветре.
На корме шел суд. Перед капитаном лежало тело. Никто до сих пор не закрыл устремленные в небо глаза. Никто не прикрыл труп. Берндт Дрёзе лежал в той же позе, как его обнаружили на палубе. Запекшаяся кровь покрывала рану. На лице убитого застыло выражение ненависти и ярости. И мертвый, Берндт Дрёзе оставался олицетворением тупости и злобы.
Перед трупом стоял оружейник, его взгляд был устремлен на капитана. Старик Хайн был бледен, и губы его были плотно сжаты. Клаус и Киндербас стояли в первом ряду матросов, которые полукругом обступили убитого и обвиняемого. Свен оставался у штурвала.
- Хайн Виттлин, ты утверждаешь, что Дрёзе хотел напасть на твоего друга Клауса, - сказал капитан. - Чем можешь ты это доказать?
- Он держал в руках железный штырь.
- Что ты хочешь сказать, оружейник? Если у человека в руках кусок железа, значит, он собирается убивать?
- С тех пор, как произошла злополучная проба сил, Дрёзе ни о чем другом и не помышлял, - ответил Старик Хайн.
- К тому же рядом с убитым не обнаружили никакого железа, - снова начал капитан.
- Стой! - закричал Клаус. - Капитан! Я стоял у штурвала и вскоре после случившегося видел, как олдермен Штуве вышел на среднюю палубу. Он что-то искал и нашел; и выбросил за борт, должно быть, этот железный штырь. Спросите его.
- Парню привиделось, - вмешался Штуве, хотя его никто не спрашивал. Я не был на средней палубе, я ничего не искал и ничего не бросал за борт.
- И ты, конечно, ничего не слышал о том, что Дрёзе, хотел отравить Клауса, но вместо него погубил беднягу Вентке? - крикнул Старик Хайн олдермену.
