Владимир Филиппов - 10 мифов Древней Руси. Анти-Бушков, анти-Задорнов, анти-Прозоров
Вероятнее всего, это просто одно и то же событие, перенесённое вперёд, чтобы удлинить срок правления Игоря. Либо?
Либо второй вариант – осердился князь Игорь на своего воеводу и отобрал у Свенельда Пересечен, а уличи взяли да снова мятеж учинили, и врата своей столицы перед мужами княжескими захлопнули. Опять князь воеводу к себе кличет:
– Не обессудь, ошибка вышла, снова иди с дружиной на уличей, возьмёшь город их – снова твой будет. Вот тебе моё княжеское слово.
И вновь поскакал Свенельд своё добро отвоёвывать. И вновь продлилось это три года.
Верится в такое? Конечно, нет, не бывает таких совпадений.
Всё встанет на свои места, если предположить, что правильными датами являются 940 и 942 годы, а первая (922 год) была указана лишь затем, чтобы удлинить срок жизни и правления Игоря, привязывая тем самым его к варягу Рюрику.
Но и здесь есть один момент, на который стоит обратить внимание, – дело в том, что в отличие от «Повести временных лет» как по Лаврентьевскому, так и по Ипатьевскому спискам, где начало княжения Игоря датируется 913 годом, Новгородская I летопись младшего извода даёт совершенно другую цифру – 922 год. И на наш взгляд, эта дата гораздо ближе к истине, чем та, которую приводит «Повесть». Ведь недаром именно в Новгородской летописи есть сведения о войне с уличами, о действиях Свенельда и его взаимоотношениях с молодым князем в начале правления Игоря, а вот в труде Нестора этих данных нет. Объясняется же подобное знание подробностей очень просто, и здесь основополагающим является мнение блестящего знатока древнерусского летописания академика А.А. Шахматова: «Сравнивая в этих пределах текст Новгородской I летописи младшего извода с текстом Повести вр. лет, убеждаемся в том, что в первой сохранился более древний текст, чем во второй». Судя по всему, «Повесть временных лет» подверглась в своё время гораздо более тщательной переработке позднейшими редакторами, которые буквально за уши притягивали Игоря к приблудившемуся варягу из Ладоги.
С другой стороны, невозможно не согласиться с мнением Б.А. Рыбакова, который дал очень грамотную оценку летописных известий о первых русских князьях. «В результате редакторско-литературных усилий … создается новая, особая концепция начальной истории, построенная на двух героях, двух варягах – Рюрике и Олеге. Первый возглавил целый ряд северных славяно-финских племен (по их просьбе) и установил для них порядок, а второй овладел Южной Русью, отменил дань хазарам и возглавил удачный поход 907 или 911 года на греков, обогативший всех его участников.
Вот эта простенькая и по средневековому наивно персонифицирующая историю концепция и должна была заменить широко написанное полотно добросовестного Нестора».
А вот в этом случае объяснимо буквально всё – и Игорь с Ольгой не дряхлые старик со старухой, а достаточно молодые люди. И сын у них рождается не вопреки законам природы, как у бабушки с дедушкой, которые по сусекам скребли да по амбарам мели, чтобы испечь колобка со звонким именем Святослав.
Ну а в результате получается, что самостоятельно Игорь начал править во второй половине 30-х годов X века – и не надо ничего выдумывать.
Но данная версия совершенно не устраивает Прозорова, а горячее пристрастие Льва Рудольфовича к версии канонической как раз и объяснимо.
Для чего ему это надо? А для того, чтобы прочно связать Игоря с Рюриком и на этом примере продемонстрировать, сколь длительное время Русь процветала под мудрым правлением Сына Сокола. То бишь Игоря, как пафосно называет князя писатель.
Чтобы было понятнее, напомним тем, кто запамятовал: дело в том, что Лев Рудольфович по своим религиозным взглядам является неоязычником, причём ярым и бескомпромиссным, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Его взгляд на мир до боли прост. Язычество – это очень хорошо, христианство – очень плохо.
И всё – и никаких гвоздей!
Однако прежде чем идти дальше, позволим себе невольное лирическое отступление.
Дело в том, что когда на глаза попадается имя «Сын Сокола», то сразу возникает образ сильного и благородного индейского вождя в роскошном султане из перьев, в расшитых бисером мокасинах, в полной боевой раскраске, с ружьём в руке, с томагавком за поясом, и конечно же, орлиным, точнее, соколиным взором.
От этого образа непросто избавиться.
Но Прозоров его упорно навязывает, когда рассказывает про деяния Игоря.
Только вроде забылся, читая о подвигах русского князя, и вдруг бац – опять Сын Сокола! И снова перед глазами мокасины, томагавки, вигвамы…
Однако продолжим.
С самого начала и на протяжении всего повествования Лев Рудольфович усердно вдалбливает в голову читателю мысль о том, что «враждебные князю-язычнику монахи-летописцы», которые составляли летописные своды, специально терпеливо выискивали, а после того как находили, нещадно вымарывали оттуда всю информацию, прославляющую языческих князей, и всячески принижали их деяния. И поневоле начинаешь верить писателю, который с таким энтузиазмом и жаром это доказывает.
Поэтому противостояние язычник – христианин проходит лейтмотивом ЛЮБОГО из его произведений. Главное, что при этом ему удаётся убедить в таком подходе не только читателя, но и самого себя.
К примеру, говоря о княгине Ольге и Игоре, автор со всей серьёзностью заявляет: «И это в ее имя чернили государя-язычника иноки-летописцы последующих веков. Дабы оттенить тусклую звездочку ее «премудрости», заволакивали туманами лжи ясное солнце его государственного и полководческого гения».
Вот так – солнце ясное полководческого гения… Ни убавить, ни прибавить.
Надо заметить, что сам Игорь относился к вере своей жены куда лояльнее, чем это делает Лев Рудольфович. Между супругами она колом не стояла. Получается, что Киевский князь был куда терпимее своего далёкого поклонника. Хотя вряд ли его порадовали бы такие нападки правдоискателя на любимую жену. И есть определённые сомнения в том, что Льву Рудольфовичу удалось бы объяснить одному из своих кумиров, что всё это он делает из любви к нему. Скорее всего результат такого общения не очень бы понравился популярному автору книг о Древней Руси.
Однако к характеристикам князя Игоря мы ещё вернёмся не раз, а пока поговорим о подходе Льва Рудольфовича к делу в целом.
Певец языческих доблестей и ценностей всегда начеку, его бдительное око везде видит угрозу, особенно со стороны злостных монахов, ведущих летописные своды, но только он её явно преувеличивает. А чтобы не быть голословными, мы снова обратимся к «Слову о законе и благодати», которое, как помним, было написано не кем-нибудь, а самим митрополитом Киевским Илларионом (умер в 1055 году). Вот уж кто, если придерживаться мнения Льва Рудольфовича, должен был обрушить громы и молнии на головы поганых князей-язычников, поскольку являлся главой столь ненавистной сердцу Прозорова Русской церкви.
А что мы видим в действительности?
Дадим возможность сказать самому митрополиту Иллариону.
«Восхвалим же и мы, – по немощи нашей хотя бы и малыми похвалами, – свершившего великие и чудные деяния учителя и наставника нашего, великого князя земли нашей Владимира, внука древнего Игоря, сына же славного Святослава, которые, во дни свои властвуя, мужеством и храбростью известны были во многих странах, победы и могущество их воспоминаются и прославляются поныне. Ведь владычествовали они не в безвестной и худой земле, но в земле Русской, что ведома во всех наслышанных о ней четырех концах земли».
Во как! – «победы и могущество их воспоминаются и прославляются поныне», то есть глава Русской церкви на всю страну совершенно официально заявляет, что гордится деяниями легендарных языческих князей, которые прославили его родину – ведь Илларион являлся первым митрополитом русского происхождения!
И кого тут чернят, чей гений «заволакивают туманами лжи»?
Нет ответа.
Игорь – несомненный язычник. Не придерешься, а значит, Прозоровым выбран вектор на восхваление последнего. И дело даже не в том, что Игорь не заслуживает доброго слова. Вовсе нет.
Новгородская I летопись младшего извода так и характеризует князя: «и бысть храбор и мудр». О том же сообщает и Пискаревский летописец – «бысть храбр и мудр». Тут даже спорить нечего. Тем более что мы, собственно, и не собирались. Но…
Но Прозорову этого недостаточно, и он в самом прямом смысле начинает петь хвалу Игорю, иногда даже вступая в противоречие с фактами и здравым смыслом.
А это уже перебор.
Везде выискивая подвох, а также благодаря своей богатой фантазии, писатель в пику монахам-вымарывателям от всего большого и щедрого прозоровского сердца наделяет своих героев такими великими деяниями и подвигами, коих они не совершали вовсе. Как будто того, что они уже совершили, будет мало. Притом так увлекается своей фантазией, что приравнивает её к первоисточникам.
