Наталья Горбаневская - Полдень: Дело о демонстрации 25 августа 1968 года на Красной площади
Комиссия состояла из трех человек: ординатор – она, видимо, уже доложила свою точку зрения и теперь не задала ни одного вопроса; белокурая пожилая дама, которая задала мне только один вопрос: «Почему вы взяли ребенка на площадь? Вам не с кем было его оставить или вы просто хотели, чтоб он участвовал в демонстрации?» – «He с кем было оставить, – сказала я честно. – Да еще мне в два часа надо было его кормить». – «Ну, до двух часов было много времени, вы могли оставить его где-нибудь у знакомых». Я пожала плечами. Оставить трехмесячного ребенка у знакомых? Да и не думала же я, что к двум часам смогу прийти к знакомым.
Из трех человек, написала я и поставила двоеточие, а назвала пока только двух. Третьим был – и руководил экспертизой – небезызвестный профессор Лунц. Я прекрасно знала, кто такой Лунц, и прекрасно знала, что ни от каких моих ответов не будет зависеть результат экспертизы, но вела себя лояльно, отвечала на все вопросы – и о давней своей болезни, и о Чехословакии, и о том, нравится ли мне Вагнер. Вагнер мне не нравится. Какое значение этот вопрос может иметь для экспертизы? Кого можно считать вменяемым – кому нравится Вагнер или кому не нравится? Нет, это я сейчас задаю вопросы. Лунцу я просто сказала: нет, не нравится. – А кто нравится? – Моцарт, Шуберт, Прокофьев.
Через неделю, 12 сентября, в день окончания следствия, я узнала результат экспертизы и свою странную судьбу. Заключение экспертизы, подписанное профессором Лунцем, гласит, что у меня «не исключена возможность вялотекущей шизофрении», – замечательный диагноз! Хотела бы я знать, многим ли лицам, особенно интеллигентам, можно твердо написать «исключена возможность». И после этого проблематичного диагноза той же бестрепетной рукой написано, что я «должна быть признана невменяемой и помещена на принудительное лечение в психиатрическую больницу специального типа».
Я не знаю, оказалась ли прокуратура города Москвы гуманнее профессора Лунца, или просто высшие сферы скомандовали избежать чрезвычайного скандала (впрочем, посадить мать двоих маленьких детей в тюремную больницу – скандал большой, но не больший же, чем ввести войска в Чехословакию), но только прокуратура вынесла постановление о прекращении дела ввиду того, что я невменяема, и ввиду того, что у меня двое детей. Меня передали на попечительство матери.
«Не исключена возможность», что вынесенное Лунцем заключение еще аукнется в моей жизни. [Аукнулось – и с Лунцем я встречалась еще не раз.]
Кстати, сразу после суда над демонстрантами меня вызвали в диспансер. Главный врач диспансера Шостак, не спросив даже, как я себя чувствую, задала мне один-единственный, весьма медицинский вопрос: считаю ли я правильным свое поведение.
– Да, – сказала я.
– И ваш поступок в августе? – Слово «демонстрация» она произнести не решалась.
– Да, – сказала я.
– Ну, вам нельзя оставаться дома.
Я пожала плечами. На этом мы расстались. Пока что я дома. [Дома я пробыла до 24 декабря 1969 года.]
Окончание следствия
Того же 12 сентября следствие завершило свою работу. Накануне Татьяне Великановой впервые сказали, что обвиняемым будут предъявлены две статьи Уголовного кодекса: 1903 и 1901. Мы долго гадали, на основе чего же предъявят ст. 1901. Может быть, по каким-нибудь самиздатовским документам, найденным при обысках? Ничего подобного, обвинение по этой статье основывалось исключительно на том же единственном факте демонстрации. Читатель увидит это, прочитав в материалах суда обвинительное заключение.
В общем, все выглядело так, как сказал следователь Галахов обвиняемому Дремлюге: «Был бы человек, а статья найдется».
Мое дело было прекращено. Неизвестно когда возбужденное дело против Баевой, Корховой, Лемана, Русаковской было прекращено. Дело Файнберга, находившегося в тот момент на стационарной психиатрической экспертизе в Институте Сербского, было выделено в особое производство. Против этого возражали все адвокаты и обвиняемые.
Адвокат Файнберга С. Л. Ария заявил ходатайство, в котором утверждал, что так как по предъявленному обвинению действия Файнберга непосредственно связаны с действиями остальных обвиняемых, то и приговор по их делу, по существу, будет решать вопрос о противоправности действий Файнберга – и в этой важнейшей стадии процесса Файнберг будет лишен возможности защищать свои интересы. Адвокат заявил, что выделение дела Файнберга ограничит его процессуальные права и возможность объективно рассмотреть его обвинение. Поэтому адвокат ходатайствовал о том, чтобы постановление о выделении дела Файнберга было отменено, а следствие приостановлено до выяснения заключения судебно-психиатрической экспертизы. Об этом же ходатайствовали и другие адвокаты.
В ходатайствах было отказано. Следствие мотивировало отказ тем, что «действия каждого обвиняемого в материалах дела разграничены» и «установление виновности обвиняемых в суде не повлечет за собой автоматического решения вопроса о виновности Файнберга». Читатель увидит, как были «разграничены» действия каждого обвиняемого: в обвинительном заключении для всех пяти обвиняемых была дословно повторена одна и та же формулировка, нигде не говорилось о том, кто что сказал, кто какой лозунг держал и т. п., – суд пошел еще дальше, употребив в приговоре формулировку «все они» и описывая действия демонстрантов вкупе, что противоречит советскому уголовно-процессуальному праву даже в случае групповых действий.
В этот же период окончания следствия, знакомясь с делом, подавали свои ходатайства обвиняемые.
Вадим Делоне потребовал произвести доследование, т. е. выявить лиц, действительно нарушивших порядок на Красной площади, избивавших и оскорблявших демонстрантов. Следствие ответило, будто бы оно «не располагает материалами, что в отношении обвиняемых во время задержания и доставления в отделение милиции кем-либо были допущены противоправные действия, а потому нет необходимости в установлении этих лиц».
Лариса Богораз заявила ходатайство о соединении касающихся ее материалов дела Ирины Белогородской с материалами данного дела, чтобы обвинение по ст. 1901 рассматривалось во всем объеме инкриминируемых Богораз действий. Следствие ответило, что «в настоящий момент» оно не ставит вопроса об уголовной ответственности Богораз по данным документам и что у Белогородской при обыске найдено много других материалов. Таков же был ответ на аналогичное ходатайство Литвинова. А через несколько месяцев Ирина Белогородская была осуждена за распространение именно того письма в защиту Марченко, о котором шла речь в ходатайствах Богораз и Литвинова.
Литвинов заявил также наиболее радикальное и, по-моему, наиболее нужное ходатайство: о прекращении дела за отсутствием состава преступления. На что следствие ответило, что дело прекращено быть не может, так как «виновность доказана материалами дела». [8]
В этот же период окончания следствия и позже, почти до самого суда, шел сильный нажим на адвокатов. Не желая повторить судьбу Золотухина [исключенного из коллегии адвокатов, так как он потребовал оправдательного приговора Александру Гинзбургу], отказался от защиты Бабицкого адвокат Попов. Адвокат Ария отказался от защиты Дремлюги. Об этом писали в несохранившемся (изъято при обыске 19 ноября у Григоренко) письме П. Г. Григоренко и А. E. Костерин.
В начале октября стала известна дата суда над демонстрантами.
Кого и за что судят в московском городском суде в среду 9 октября 1968 г.?
Обвинение отвечает на этот вопрос так: «Будет слушаться простое уголовное дело – нарушение общественного порядка».
Так ли это?
Действительно ли перед судом предстанут нарушители общественного порядка, т. е. хулиганы, действующие не против отдельных личностей, а против всего общества ?
Чтобы ответить на этот вопрос, посмотрим, какое действие инкриминируется подсудимым как нарушение общественного порядка и кто эти подсудимые.
25 августа с. г. группа молодежи устроила на Красной площади сидячую демонстрацию протеста против оккупации Чехословакии советскими войсками. Иными словами, они выразили свое отношение к происшедшему событию способом, предусмотренным Конституцией СССР. Орава хулиганов набросилась на демонстрантов и избила их. Никто не вступился за них, никто из хулиганов не был арестован. Арестовали и вот теперь судят самих демонстрантов. Как их избивали и как арестовывали, описано в письме поэтессы Натальи Горбаневской, а политическая оценка содеянного ими видна из письма переводчика Анатолия Якобсона. Оба письма прилагаются.
Таким образом, нарушением общественного порядка названо использование гражданами своих конституционных прав. Шутники! При этом опасные шутники сидят в Московской городской прокуратуре.
Эти шутники, срабатывая это противозаконное дело, пытались всячески очернить обвиняемых, представить их как людей низкого морального уровня. В этих целях не брезговали даже сбором грязных сплетен. Но это попытки с негодными средствами.
