Константин Иванов - Средневековые замок, город, деревня и их обитатели
«Риффенаха… — повторил хозяин тихим голосом в смущении. — Риффенаха? Рыцаря-стекольщика, живущего в лесах Форальберга? В минувшую Пасху он отказался принести мне ленную присягу… Как же я могу заставить его прийти сюда, на это пиршество? Ни один князь, даже сам император, не отважился проникнуть в те горы, где он собрал всех разбойников Палатината. Говорят, что он занимается там делами, достойными осуждения, чтобы иметь возможность выделывать те чудные произведения, которые продаются по высокой цене во всей Германии. Говорят, что он осмеливается хулить Св. Крест и отрицать божество Христа…»
«Я знаю этого Риффенаха, — прервал его тевтонский рыцарь. — Я знаю, что он стоит на дороге к погибели; но овцу эту еще можно загнать в овчарню. Добрый пастырь должен спешить, так как Риффенах смеется над верными, собирающимися в святое предприятие, а такой пример слишком опасен для веры. Что будет, если он откроет у себя убежище для всех вассалов, которые не откликнутся на призыв к священной войне и будут убегать к нему из боязни идти в Святую землю?.. Сегодня же, до окончания настоящего вечера, я буду в замке Риффенаха!»
«В замке Риффенаха!» — воскликнули присутствующие.
«Да, — ответил рыцарь духовного ордена. — Я понесу к нему Слово Божье! Я верну его на путь спасения, если только он не сделался вассалом сатаны… Прощай, пфальцграф… Мы увидимся в Шпейере, где сойдутся крестоносцы, и я приду туда не один!»
Сказав это, он покинул пиршественную залу, прошел через двор, и скоро на подъемном мосту послышался топот его лошади.
Все были смущены словами тевтонского рыцаря. Вместо того чтобы слушать любовные баллады жонглеров, как это обычно бывало в конце княжеских пиров, все общество разъехалось потихоньку, и скоро замок погрузился в тишину.
Между тем тевтонский рыцарь ехал по равнинам Палатината. Последние лучи солнца догорали на соснах Форальберга, когда он прибыл к подножию горы, которой так боялись все добрые люди.
В самом деле, сир Риффенах вел жизнь весьма странную. Чужестранцы принимались им очень хорошо, его вассалы жили прекрасно, а работники получали отличное жалованье, однако показывался перед ними он только по ночам. Он обходил в ту пору свои горнила и сам придавал стеклу такие фантастические формы, что их считали делом какого-нибудь адского духа; порой Риффенах собственноручно разбивал прекраснейший сосуд, как будто не желал, чтобы он доставлял удовольствие людям.
Риффенах стал вести такой образ жизни, возвратившись из долгих странствий по Франции, Англии, Кастилии и Италии.
Он не принимал у себя никого из знатной родни и отказывал в каком бы то ни было почтении пфальцграфам, от которых зависел его феод. А чтобы они его не тревожили, организовал небольшую собственную армию.
Чтобы обезопасить себя на случай нападения, сир Риффенах укрепил свой замок, хотя в нем не было подъемного моста, а только опускная железная решетка в воротах. Крутые тропинки, которые вели в замок, могли, стоило прозвучать сигналу тревоги, быть преграждены в мгновение ока. Вот по этим тропинкам и проник тевтонский рыцарь в замок Риффенаха. Стража не подала никакого сигнала об его прибытии, так как здесь совсем не опасались одиноких путников.
Уже наступила ночь, но ни одна звездочка не выглядывала между серыми тучами, бежавшими по небу. Увидев сквозь железные прутья решетки рабочего-стекольшика, тевтонский рыцарь затрубил в рог из слоновой кости. Рабочий подошел к решетке и спросил посетителя: «Кто трубит в столь поздний час перед замком Риффенаха? Во всяком случае, — продолжал стекольщик, прислушиваясь к звону рыцарского вооружения, — это не пилигрим».
«Все мы пилигримы на этом свете, — отвечал рыцарь. — Но доложи сиру Риффенаху, что герцог Мюнстерский, рыцарь Тевтонского ордена, стоит у решетки».
Рабочий удалился, не сказав ни слова. Но скоро он вернулся в сопровождении четырех людей, с бердышами и зажженными факелами в руках. Решетка поднялась; тевтонский рыцарь вошел во двор и, перейдя через него, приблизился к двери, которая открылась перед ним. Пройдя две комнаты, слабо освещенные лампами, он очутился в зале, которая поразила бы всякого.
По стенам этой залы было развешено или расставлено на великолепных подставках бесчисленное множество хрустальных изделий, имеющих самые фантастические формы; они отражали свет, разливаемый по зале двумя серебряными лампами, свешивающимися с потолка на серебряных цепочках. Тут было оружие, лежали ковры и иноземные драгоценности, вывезенные сиром Риффенахом из его путешествий и неизвестные в Германии даже по имени. На столе, покрытом позолоченной кожей с гербом Риффенаха, виднелись песочные часы, прибывшие с Востока, два испанских кинжала, ножи с рукоятями из алойного дерева, два серебряных зеркала, золоченая вода[33] в хрустальном бокале, украшенном рубинами, несколько рукописей с раскрашенными рисунками, а также — трубочки, подносы, реторты, сита, поршни, раздувальные меха и плавильники.
Сир Риффенах, одетый в табар[34] из черного бархата с серебряной бахромою, сидел за этим столом, глубоко задумавшись. Его люди уверяли, что он иногда по три дня подряд оставался в такой задумчивости, не говоря ни слова и не принимая ничего, кроме нескольких капель золоченой воды. Может быть, по причине такой воздержанности он и был так бледен, а бледность его выступала еще резче по контрасту с цветом табара.
Медленно поднимаясь с места и внимательно оглядывая вошедшего, он сказал глухим голосом: «Что угодно здесь герцогу Мюнстерскому, тевтонскому рыцарю? Что привело его в замок Риффенаха?»
«Дело Божие и дело человеческое!» — отвечал рыцарь.
«Божье дело! — рассмеялся Риффенах. — Бог все-таки нуждается в бойцах? Допустим… ну, а люди?.. Быть бойцом за людей не то же ли самое, что быть бойцом за форальбергских волков? Ведь и они пожирают друг друга только по нужде, побуждаемые к тому голодом! Наконец, за кого же мне биться и где поле поединка?»
Тевтонский рыцарь: «Поле поединка? Оно — на равнинах Дамаска, на берегах Иордана, у подножия Христова Гроба! Христос имеет надобность в верующих в Него, чтобы прославить имя Свое, но если бы пожелал, то мог бы уничтожить врагов одним дуновением».
Риффенах: «Так пусть же уничтожает их, а вместе с ними и всех изменников: мир превратится в пустыню!»
Рыцарь: «Он дает им время раскаяться…»
Риффенах: «Делать еще зло!»
Рыцарь: «Неужели тебе никогда не попадались люди, живущие по-божески?»
Риффенах: «Нет… Стоит солнцу зайти, и в тени — одни злые!»
Рыцарь: «Слушай, сир Риффенах! Я понимаю, что с того дня, когда мы оба покинули двор графа Витгельсбаха[35] — ты для путешествия по Европе и приобретения знаний, я для поступления в воинство св. Георгия[36], с тобою могло произойти что-либо дурное, люди и обстоятельства могли тебя обмануть, несправедливость могла раздражить твой ум, неблагодарность охладить твое сердце… Ты видел при блистательных дворах только эгоизм, ошибки, суету, и с тех пор ты с ужасом смотришь на всех людей! Но тебе остается еще источник утешения. Чтобы зачерпнуть из него, пади в объятия Христа, объяви себя Его защитником! По крайней мере, Он никогда не был неблагодарными! Армия служителей креста в Германии скоро будет столь многочисленна, что ни реки не будут в состоянии перенести ее на себе, ни горы выдержать. Некоторые сеньоры еще медлят вступить на добрый путь, но они составляют меньшинство. Зато другие со всем усердием идут в Крестовый поход…»
Риффенах: «Еще бы! Это — прекрасное средство заплатить свои долги, так как булла дарует им отсрочку…»
Рыцарь: «А что ты скажешь о богатых и сильных мира сего, которые не нуждаются ни в каких отсрочках?»
Риффенах: «Что они вынуждены отправиться за море, чтобы последовать за своими вассалами и управлять ими, а то в противном случае их вассалы, вернувшись домой, откажутся им покоряться…»
Рыцарь: «Как мало веры!.. А разве прелаты не покидают свою паству, свои кафедры?..»
Риффенах: «Чтобы приобрести бенефиции на Востоке».
Рыцарь: «Но низшее духовенство ведь не может же питать подобной надежды?»
Риффенах: «Монахи?.. Они рады уже тому, что расстанутся с монастырской скукой и будут есть хлеб новой выпечки».
Рыцарь: «Белое духовенство ежедневно стекается под священное знамя…»
Риффенах: «Они бегут от публичного покаяния».
Рыцарь: «А разве не следует считать достаточно суровым наказанием то, что идут в странствие босыми?»
Риффенах: «Это они делают по недостатку денег, не будучи в состоянии купить себе ни сандалий, ни башмаков…»
Рыцарь: «Сир Риффенах, да неужели же ты будешь постоянно высмеивать служителей Бога? Ты не хочешь видеть их самоотвержения! Неужели ты будешь упорствовать в своем грехе долее, чем разбойники, которые покидают свои леса и пещеры, чтобы сражаться и погибать под знаменем Христа?»
