Олесь Бузина - Союз плуга и трезуба. Как придумали Украину
Хуже обстояло дело с изоляцией от литературного русского языка. Пока сидели в деревне под Новоград-Волынским, оборону более-менее удавалалось держать, как в схроне. Но стоило выехать в город или пригласить в гости кого-нибудь из родственников (а они, как на грех, в отличие от помешавшейся на идее тотальной украинизации, Ольги Драгомановой не желали забывать родной русский язык — особенно сестры Петра Антоновича Косача), и вся «чистота эксперимента» шла насмарку. Бациллы великого и могучего языка Пушкина и Толстого проникали в неокрепшее сознание маленькой Ларисы и шептали: «Ты Лося, а не Леся — помни!».
Письма Ларисы Косач к бабушке показывают, что в детстве она разговаривала на суржике. Папу называла «папой», а не «татом», бабушку — «бабушкой», а не «бабуней», письмо — «письмом», а не «листом». Где тут, скажите, украинский язык?
Тринадцатилетняя Леся пишет бабушке в Гадяч из Колодяжного на Волыни 14 мая 1884 г.: «Милая бабушка, дуже мені неприятно, що папа Вам написав, що він нас приганяє писать, чого ніколи не буває, і хоть я, може, нечасто пишу до Вас, но зато всегда з охотою і приятностю… Нам тепер багацько роботи, бо ми насадили садок… Ми насіяли багацько цвітів, котрі теж треба поливать… Вчора ми получили ваше письмо. Вчора були Тамарині іменини, і папа їй подарив повозочку з лопаткою… Вона дуже багацько говорить і все рисує щось… Прощайте, милая бабушка, цілую Вас… Ваша Леся».
К этому времени Лося уже была переименована в Лесю. Это произошло еще в 1876 году. «Мене перезвали на Лесю», — сообщила наша вундеркиндка в письме из Новоград-Волынского маминым родственникам Драгомановым. Но процесс переименования детей в семье продолжался — украинизационный маразм Ольги Петровны крепчал, и конца ему не было видно! Упомянутая в письме к бабушке сестричка Тамара, которой подарили на именины «повозочку» — это не еще один неучтенный ребенок в семье неутомимого производителя пана Косача, а уже упомянутая мною выше Оксана. Подумав, мама решила возвысить ее из лермонтовских Тамар в шевченковские Оксаны! Во имя все той же украинской народности и борьбы с «москальськими впливами».
Лариса Косач«Милая бабушка, — докладывает Леся Е. И. Драгомановой в Гадяч 9 июня 1884 г. — Вчора охрестили Тамару, впрочім, вона тепер вже не Тамара, а Оксана, бо мама перемінила їй ім'я».
Такие вот дела! Легли спать вечером, была сестричка Тамара. Проснулись — нет ее. Мама «съела». Вместо нее — Оксаночка. Любите теперь эту. А будете плохо вести, и вас переименуем.
Еще хорошо, что пани Косач мальчиков не переодевала в девочек, и наоборот. А то есть мамаши, которые и такими фокусами балуются. Причем, даже в наши дни. Но определенная «акцентуированность» психики Ольги Петровны налицо. Это была еще та «пчилка». Пчелы и осы целыми роями гудели у нее в голове!
В Киеве — городе многонациональном и терпимом — супругу председателя Новоград-Волынского собрания мировых посредников воспринимали если не как городскую сумасшедшую, то, как минимум, бабу со странностями. Она люто ненавидела Марко Вовчок, считая, что та похитила ее литературную славу. Ольга Петровна называла ее «нахабною кацапкою, що вкрала українську личину».
Особенно было смешно слышать такие формулировки от дамы, чьи предки — греческие эмигранты — имели к Украине еще меньшее отношение, чем Маша Вилинская, вышедшая замуж за малороссийского помещика Марковича и взявшая для своих дамских литературных делишек украинский псевдоним. Ведь о происхождении Драгомановых и их умении приспосабливаться к «проклятому» царскому режиму все хорошо помнили.
Но Ольга Петровна не унималась. То, что лучшей малороссийской писательницей общество признало «москальку», ранило ее до глубины души. «Яке то було колись неславне для української мови і літератури переконання, возмущалась мама Леси Украинки, — що нібито якась перша-ліпша кацапка, зроду не чувши української мови, ледве захотіла, у два дні перейняла мову зо всіма найтонкішими її властивостями… Далебі це зневажало українську мову; що ж то за така осібна характерна мова й письменність, що всякий чужосторонець возьме й зараз писатиме, та ще як досконало».
Мол, мы тут надрываемся — учим Лесю, учим, переименовываем ее, изолируем от «вредных» влияний, а никто не хочет читать ее «шедевры». Да и Олену Пчилку не читают! Восхваляют по-прежнему какую-то «кацапку», в два счета доказавшую своим творчеством, что любой москаль может стать украинским «классиком»!
Не меньшее раздражение мамы будущей поэтессы вызывали и евреи — «жиды», как она их всегда называла. «І охота вам возиться з жидами!» — упрекнула как-то Лариса Косач секретаря первой киевской украиноязычной газеты «Рада» Василия Королева-Старого году эдак в 1907-м. К тому времени ее дочь уже стала широко известной в узких кругах украинской драматургиней. — Та ж і ви, Ольго Петрівно, їх не бойкотуєте, — парировал журналист и тут же намекнул на темы некоторых произведений ее дочери. — Та й ось і Лариса Петрівна все пише про жидів. Чом же ви їй не дорікаєте?» «Леся пише тільки про мертвих, — ужалила в ответ Пчилка. — Я теж проти жидів мертвих та ще й таких, шо померли перед двома тисячами років, нічого не маю».
Маленькую Лосю, превращенную в Лесю, и ее братика в чумарке, по решению Ольги Драгомановой, воспитывали дома. Науки, естественно, кроме запрещенного русского языка, им преподавали специально приглашенные учителя. «Было решено, — писал биограф Леси Украинки Анатоль Костенко, — в школу детей не посылать, чтобы не подвергать опасности нежелательного общения с детьми из богатых и дворянских семейств и, таким образом, избежать отрицательного влияния. Этот факт, естественно, удивлял окружающих».
Но выдержать драконовскую систему на практике до конца не удалось. Для женщин высшее и даже среднее образование в те времена не считалось обязательным. Девушки из приличных семей оканчивали гимназию или Институт благородных девиц. Некоторые учились потом на высших женских курсах. Крестьянка считалась вполне «образованной» и без умения читать. Но мужчины должны были работать и содержать семью, как содержал свою супругу с психическими странностями и выводком детей Петр Антонович Косач. Образованному человеку найти приличную работу проще, чем малограмотному. Поэтому старшего брата Леси Михаила Косача, в конце концов, эта семейка, слегка одичавшая в волынском селе, отдала в русскоязычную гимназию в Холме, где он прошел полный курс обучения, после чего поступил в университет.
А строго украинскому воспитанию Леси неожиданно помогла… болезнь. Туберкулез костей, который она подцепила, промочив ноги на празднике Крещения (ох, уж это «народное>> воспитание панской дытыны!) навсегда исключил для нее возможность обучения вне дома. Отныне политика домашней украинизации Ольги Драгомановой обрела себе надежнейшего союзника в лице… палочки Коха, в конце концов, уничтожившей ее нежеланную дочь. Увы, так бывает. Подсознательным нежеланием рожать и нянчить этого «лишнего» ребенка (какая любящая мать сбежит от новорожденного младенца ЗА ГРАНИЦУ?!) Ольга Петровна УБИВАЛА маленькую Ларису Косач, и по мере превращения ее в труп делала из нее Лесю Украинку.
Страшно?! Мне самому не по себе. Думаете, я ожидал таких выводов? Но в этой вроде бы рядовой чиновничьей малороссийской семье происходила воистину античная трагедия скрытой нелюбви друг к другу. Причина? О, тут у меня тоже есть версия. Кто-нибудь помнит, как возник псевдоним Леси — «Украинка»? Может быть, кто-то его использовал до того, как он могильным камнем лег на хрупкие плечики этой съеденной чахоткой белоголовой девочки?
Да, его трепали на страницах изданий и до Леси. В мужском варианте — «Украинец» — этот ярлык использовал великий богоненавистник Михаил Драгоманов — старший брат Ольги Петровны Косач. Так этот один из первых социалистов «на теренах» Украины подписывал свои крамольные статьи на политические темы, когда не хотел быть узнанным. Псевдоним дяди достался Ларисе не по доброй воле. Его выбрала не она, а, как обычно, мама. В 1884 году, когда девочке было только тринадцать, она по знакомству, как это почти всегда и делается в подобных случаях, поместила стихотворение дочери во львовском журнале «Заря». Для подписи был выбран вариант тайного имени брата — Леся Украинка.
Смею предположить, Ольга Петровна не любила своего мужа, зато испытывала тайное противоестественное обожание к своему родному брату — была влюблена к него. Это же чувство восхищения Михаилом Драгомановым вместе с некоторым пренебрежением к «заурядному» отцу передалось, если верить биографам, и новоспеченной Лесе.
Михаил ДрагомановМихаил Петрович был мелкий бес. Но вредный. Из тех, кого называют отравителями детских душ. Лесе запомнился эпизод из раннего детства. С братом и родителями она приехала в Киев к дяде — тогда доценту университета. Все вместе пошли к друзьям Житецким. Маленький Гнатко Житецкий, качаясь на качелях, распевал слова только что выученной молитвы: «Чаю воскресения мертвых»… Проходивший мимо Михаил Драгоманов тут же одернул его: «Если хочешь чаю, пошел бы в дом и попросил у матери!»
