Владимир Мавродин - Рождение новой России
Почему же Пугачев, заявлявший, что, «взяв Оренбург, пойдет на Москву, примет там престол», и подтвердивший свое намерение после взятия Казани «пойти на Москву и там воцариться и овладеть всем Российским государством», теперь, выйдя на дорогу к Москве, от которой его отделяло 650 верст, путь, ненамного больший, чем от Красноуфимска до Казани, не пошел на Москву?
Сказался нараставший натиск правительственных войск; войско восставших состояло из «люда нерегулярного», плохо вооруженного, над которым нависла угроза голода после неурожайного года. Пугачев знал, что сила его заключается в поддержке народа, прежде всего крестьянства, но считал, что без помощи казаков, хорошо вооруженных, знавших военное дело и привыкших к войнам, ему не обойтись. И Пугачев двинулся на юг, на Дон.
Вести о боях под Казанью дошли до Москвы. Дворянство и купечество, чиновники и духовенство, давно уже с тревогой следившие за действиями восставших, замерли в ужасе.
Правительство полагало, что «Пугачев прокрадывается к Москве». Потемкин писал: «…приближение его к Москве весьма опасно». Английский посол Роберт Гуниннг сообщал, что «московские тюрьмы положительно переполнены огромным количеством бунтовщиков, арестованных в последнее время». Хотя московские власти «употребляли надежных людей» для подслушивания, но в кабаках простой люд пил за здоровье «Петра III» — Пугачева, а в оглашаемых манифестах Екатерины II «О бунте казака Пугачева» выискивал лишь то, что его интересовало. Хватали всех подозрительных и неосторожных. В тюрьму посадили приверженцев «Петра III» — дворовых людей Пустынина, Чижова, Данилова и др.
В своих воспоминаниях дворянин Андрей Болотов писал о Москве тех дней: «Мысли о Пугачеве не выходили у всех нас из головы, и мы все уверены были, что вся подлость и чернь, и особенно все холопство и наши слуги, когда не вьявь, так в тайне сердцами своими были злодею преданы, и в сердцах своих вообще все бунтовали и готовы были при малейшей возгоревшейся искре произвести огонь и полымя».
Опасались волнений тульских оружейников. Чтобы предупредить их выступление, Екатерина II заказала им 90 тыс. ружей — «работа года на четыре».
В Москве готовились к обороне: ввели военное положение, установили усиленные дозоры, у правительственных зданий поставили орудия, выставили охрану у дома генерал-губернатора.
Казанское, нижегородское, пензенское и московское дворянство формировали из своих дворовых отряды «улан». Создавали в помощь правительственным войскам свои отряды и купцы. Но дворянские «уланы» были не надежны. В своих воспоминаниях Болотов, в те времена управлявший имением Бобринского в селе Красавке Московской губернии, рассказывает о том, как, производя смотр этим «дворянским уланам», он обратился «к самому ражему и бойкому из всех» со словами: «Вот этакому как бы не драться, один десятерых может убрать». В ответ ошеломленный Болотов услышал: «Да! Стал бы я бить свою братью! А разве вас, бояр, так готов буду десятерых посадить на копье сие».
Правительство направило на защиту Москвы драгунские и пехотные полки, верных казаков, артиллерию. Наперерез Пугачеву спешил обласканный Екатериной II после казанских боев, произведенный в чин полковника Михельсон.
Правительство готовилось к решительной расправе с восставшими. 10 июля в Кючук-Кайнарджи был заключен мир с Турцией, что дало возможность перебросить новые части войск в Поволжье. Против повстанцев направили 7 полков и 3 роты пехоты, 9 легких полевых команд, 18 гарнизонных батальонов, 4 полка донских казаков, 1 тыс. украинских казаков. 30 июля Екатерина II писала П. И. Панину: «Противу воров столько наряжено войска, что едва не страшна ли такая армия и соседям была». Но ничто не могло остановить лавину Крестьянской войны. «Пугачев бежал, но бегство его казалось нашествием» (А. С. Пушкин).
28 и 31 июля Пугачев обратился к народу с манифестами, в которых жаловал «всех находящихся прежде в крестьянстве и в подданстве помещиков» «вольностью и свободою и вечно казаками», освобождал их от «рекрутских наборов, подушных и прочих денежных податей», награждал «владением землями, сенокосными угодьями и рыбными ловлями, и соляными озерами без покупки и без оброку» и освобождал от «всех прежде чинимых от злодеев дворян и градцких мздоимцев-судей крестьянам и всему народу налагаемых податей и отягощениев». Манифест «повелевал» всех дворян в их поместьях как «разорителей» крестьян «ловить, казнить и вешать» и сулил народу «тишину и спокойную жизнь».
Эти манифесты по справедливости названы «Жалованной грамотой крестьянству». В них наиболее полно отражались социальные стремления крестьянства — ликвидация крепостнической системы, феодального землевладения, истребление крепостников-дворян, переход всех земель и угодий в руки крестьян, ликвидация сословий (все — «казаки»), государственных повинностей и рекрутчины.
Весть о том, что по Волге идет «Третий император», обещающий всем волю и землю и призывающий к расправе с ненавистными дворянами и чиновниками, опережала движение Главной армии Пугачева. Навстречу ему посылали ходоков и целые отряды, добивались манифестов и указов, готовили торжественные встречи с колокольным звоном, хлебом-солью, просили прислать им полковников, везли дворян на суд «Петра III», чинили мосты, заготовляли провиант и фураж. Отряды повстанцев, рассыпавшиеся по Поволжью, несли в села и деревни Арзамасского, Курмышского, Свияжского, Алатырского, Симбирского, Ядринского уездов пугачевские манифесты. Всюду поднимался крестьянский люд и возникали отряды «пугачей». В Арзамасском уезде действовали пугачевские полковники А. Суходольский, А. Разуваев и работный человек Петр Рощин, отряды которых состояли из русских, мордовских, чувашских и татарских крестьян.
Появление пугачевцев в Арзамасском уезде, вынудившее Михельсона устремиться туда, чтобы прикрыть им путь на Москву, страшно напугало нижегородское дворянство. Нижегородский губернатор А. Ступишин с ужасом писал в Москву, что город «готовится к участи Казани». Но Пугачев не пошел дальше на запад, а в начале августа в бою у Сучкино Хорин разбил отряды повстанцев, действовавших в Арзамасском уезде.
Огнем восстаний была охвачена вся Чувашия: чувашские отряды Мирона Негея, Матвея Матутьки, Михаяра, Тимофея Томейды, Полоха сражались энергично и мужественно, вместе с русскими и татарами громя помещиков, чиновников, духовенство, стражников, сотников и богатых крестьян. Но в Чувашии Пугачев не задержался. 20 июля он уже был под Курмышем. На берегу реки Суры, не доезжая Курмыша, Пугачева ожидала многотысячная толпа горожан и окрестных крестьян, встречавшая его хлебом-солью. В Курмыш Пугачев въехал под колокольный звон. Здесь Главная армия задержалась недолго. Раздав тысячи пудов соли и много медных денег и оставив в городе воеводой казака Ивана Яковлева с 60 горожанами, записавшимися в казаки, Пугачев уже вечером вышел из города и двинулся к Алатырю. За ним шло много русских, чувашских, марийских крестьян «по охоте своей». Всюду действовали отряды восставших русских и чувашских крестьян, подымавшихся против бар и властей.
Под селом Оринино произошел большой бой между правительственными войсками и отрядом восставших. У деревни Моргауши двухтысячный отряд чувашских и русских крестьян под руководством Тодерека и Резвана бился с командой капитана Дурново. Возглавляемые Герасимом Васянкой, сражались крестьяне-чуваши под селом Пандиково. Отряды восставших подходили к Ядрину, но взять город не смогли. Стихийные выступления плохо вооруженных крестьян не могли противостоять регулярным войскам.
23 июля Пугачев занял Алатырь. Здесь, как и в Курмыше, он раздавал соль и медные деньги. Крестьяне приводили к нему помещиков и приказчиков на суд, советовались, как поступить с барским добром, обращались с челобитными.
Классовая борьба крестьян в Алатырском уезде отличалась исключительной остротой. Из всех уездов Нижегородского края именно в Алатырском уезде было больше всего казнено дворян и чиновников, разорено и сожжено дворянских усадеб. 23 июля Пугачев выступил из Алатыря и направился к Саранску.
Крестьянская война охватила Пензенский край.
На подходе к Саранску у Пугачева было 8 сотен казаков Главной армии и 7 тысяч кое-как вооруженных крестьян. Состав этой «толпы» — так именуют войско восставших, не входившее в состав Главной армии, правительственные документы, — непрерывно менялся. Изменения в составе этого воинства были обусловлены тем, что очаги крестьянских восстаний то включались, то выключались из района действий Главной армии Пугачева, а отряды восставших крестьян то вливались в войско «Третьего императора», то возвращались в свои деревни. Ядром этого аморфного и текучего крестьянского воинства, доходившего до 10–13 тыс. человек, оставалась Главная армия, возраставшая за счет «охочих» и «набираемых» в «казаки» и по-прежнему делившаяся на полки. Снова развернула свою деятельность Военная коллегия, занимавшаяся набором войска и снабжением его лошадьми, хлебом, фуражом, пушками, порохом, ядрами и пр.
