Роберт Масси - Николай и Александра
В Рождество узники особенно почувствовали свое единение. "Государыня и Великие Княжны в течение долгого времени готовили по подарку для каждого из нас и из прислуги, - вспоминал П.Жильяр. - Ее Величество раздала несколько шерстяных жилетов, которые сама связала". Во время литургии, в Рождество, дьякон, по приказанию священника Васильева, провозгласил за молебном многолетие царской семье по старой формуле. Это вызвало бурю в солдатской среде, пишет Н.А.Соколов. Священника едва не убили. Солдаты постановили запретить царской семье посещать церковь. Это было тяжким ударом для всех, особенно для государыни: теперь можно было молиться только дома под наблюдением солдат. Надзор стал строже, начались притеснения.
Однажды после того, как была установлена внутренняя охрана, вспоминал один из стражей, "часов около II вечера я вышел в коридор и услышал вверху необычайный шум... В этот день у Романовых был какой-то семейный праздник, а обед у них затянулся до поздней ночи, - шум все усиливался, и вскоре по лестнице сверху стала спускаться веселая компания, состоявшая из семьи Романовых и их свиты, разодетая в праздничные наряды. Впереди шел Николай, одетый в казачью форму с полковничьими погонами и черкесским кинжалом у пояса. Вся компания прошла в комнату преподавателя Гиббеса, где и повеселилась до 2 часов ночи". Утром охранник доложил об этом товарищам. Солдаты зашумели: "Их надо обыскать. У них есть оружие". Кобылинский подошел к Николаю Александровичу и изъял у него кинжал.
После этого эпизода произошел другой. По мере большевизации Тобольска, солдаты 2-го полка становились все более враждебно настроенными к царской семье. Они выбрали солдатский комитет, то и дело вступавший в конфликт с полковником Кобылинским. Вскоре 100 голосами против 85 комитет постановил, чтобы офицеры, в том числе и царь, сняли погоны. Сначала Николай Александрович отказался повиноваться. Полковничьи погоны он получил от отца, императора Александра III, и никогда не присваивал себе более высокого чина, даже будучи верховным главнокомандующим Русской армией. Кобылинский долго боролся с солдатами, пишет Соколов, "грозя им и английским королем, и германским императором". Солдаты стояли на своем и угрожали Государю насилием. Пьер Жильяр писал: "После обедни генерал Татищев и князь Долгоруков приблизились к императору и просили его снять погоны, чтобы избегнуть наглой демонстрации со стороны солдат. Император, по-видимому, возмущен, но затем, обменявшись взглядами и несколькими словами с императрицею, он овладел собою и соглашается снять погоны, ради благополучия своих близких... Император надел кавказскую черкеску, которая всегда носится без погон. Что касается Алексея Николаевича, то он спрятал свои погоны под башлык".
Преданный царской семье Кобылинский более не в силах был терпеть. Давая впоследствии показания Н.А.Соколову, он рассказывал: "Нервы были натянуты до последней крайности... Я не выдержал. Я понял, что больше нет у меня власти, и почувствовал полное свое бессилие. Я пошел в дом и попросил Теглеву [няню] доложить царю, что мне нужно его видеть. Государь принял меня в ее комнате. Я сказал ему: "Ваше величество, власть выскользает из моих рук... Я не могу больше быть вам полезным. Если вы мне разрешите, я хочу уйти. Нервы у меня совершенно растрепались. Я больше не могу". Государь обнял меня одной рукой... Он сказал мне: "Евгений Степанович, от себя, жены и детей я вас прошу остаться. Вы видите, мы все терпим. Надо и вам потерпеть". Потом он обнял меня, и мы поцеловались. Я остался и решил терпеть." Решение Кобылинского оказалось наруку государю, поскольку 8 февраля 1918 года солдатский комитет постановил, что Панкратов и Никольский должны убраться восвояси. Одновременно большевистское правительство начало демобилизацию русской армии. Жильяр записал в своем дневнике: "Среда, 13 февраля. Император сообщил мне, что, вследствии демобилизации армии, многие возрасты отпущены. Все старые солдаты (лучшие) должны нас покинуть. У Императора очень озабоченный вид вследствие этой перспективы, так как смена может иметь для нас неприятные последствия". Два дня спустя он отметил: "Некоторые солдаты уже уехали. Они приходили тайком проститься с Государем и Царскою Семьею".
Попытка царской семьи попрощаться с солдатами 4-го лейб-гвардии Стрелкового полка дорого ей обошлась. В январе, когда выпало много снегу, император, его семья, свита и некоторые солдаты охраны в течение десяти дней сооружали во дворе ледяную гору. Жильяр так описывал это событие: "Князь Долгоруков и я сегодня поливали водою ледяную гору. Мы принесли тридцать ведер. Стало так холодно, что вода замерзала во время переноски от кухонного крана до горы. От наших ведер и горы шел пар. С завтрешнего дня дети могут кататься с ледяной горы".
Алексей, Анастасия и Мария Николаевны придумывали забавы скатывались с горы, падали в снег и с громким хохотом кувыркались в сугробах. В начале марта Николай Александрович и Александра Федоровна поднялись на ледяную гору, чтобы взглянуть на отъезд стрелков 4-го полка. Солдатский комитет заявил, что царь и императрица подвергают свою жизнь опасности, и если в них кто-то выстрелит со стороны улицы, за это будет нести ответственность комитет. Поэтому было решено ледяную гору снести. "Солдаты пришли вечером, как злоумышленники (они сознавали, что поступают гадко), разрушить гору кирками. Дети в отчаянии", - писал Пьер Жильяр.
Новые охранники, присланные из запасных батальонов, расквартированных в Царском Селе, были еще молодые люди, распропагандированные революционерами. Многие из них получали удовольствие, досаждая узникам. На качелях, на которых качались великие княжны, они вырезали площадные слова. Первым их "художество" обнаружил Алексей, но, прежде чем наследник успел изучить надписи, государь снял сидения. После этого солдаты развлекались тем, что рисовали непристойные картинки и писали бранные слова на заборе, рассчитывая, что великие княжны непременно увидят их.
В продолжение всей зимы Кобылинскому приходилось вступать в конфликты с солдатами. Причины были как финансовые, так и политические. Приехав в Тобольск, полковник имел при себе значительную сумму денег, из которой ему следовало оплачивать столовые расходы царской семьи. Из этого же источника шло жалованье прислуге. Что же касается содержания караульных, эти средства должны были быть выделены Временным правительством особо. После захвата власти большевиками, средства эти перестали поступать, и Кобылинскому пришлось платить солдатам из средств, находившихся в его распоряжении. Когда деньги кончились, Кобылинский, пишет Н.А.Соколов, достал денег на содержание царя и его семьи под вексель за своей личной подписью и подписями Татищева и Долгорукова. Находившийся в Петрограде граф Бенкендорф обращался в правительственные учреждения с просьбой об ассигновании средств на содержание государя и его близких. Когда стало известно о стесненных обстоятельствах, в которых оказался царь, отовсюду посыпались предложения в финансовой поддержке царской семьи. Один иностранный посол, не назвавший себя, ассигновал сумму, которой должно было хватить на полгода. Известный русский деятель предложил еще большую сумму. Графу Бенкендорфу удалось получить 200 000 рублей. Эти деньги он послал в Тобольск, но они, к несчастью, до адресата не дошли, а попали в чужие руки.
"Пришлось жить в кредит, - показывал Соколову полковник Кобылинский. - Наконец, повар Харитонов стал мне говорить, что больше "не верят", что скоро и отпускать в кредит больше не будут". Но в это время один тобольский купец, симпатизировавший царю, пожертвовал 20 000 рублей. Дело кончилось тем, писал Пьер Жильяр, что Кобылинский получил телеграмму, в которой сообщалось следующее: "Начиная с I-го марта, Николай Романов с семейством должны быть поставлены на солдатский паек, и на каждого члена царской семьи будет отпускаться 600 рублей ежемесячно, отчисляемых из процентов с ее личного состояния". До настоящего времени все расходы были оплачиваемы государством. Таким образом, весь дом должен был существовать на 4 200 рублей в месяц, так как царская семья состояла из семи лиц. В данное время один рубль составлял приблизительно стоимость одной пятой части своей нарицательной цены". Императрица, которой пришлось столкнуться с проблемами экономики, обратилась к П.Жильяру с просьбой помочь ей в расчете бюджета семьи.
"Государь, - записал в дневнике наставник, - сообщает нам с усмешкою, что так как все теперь устраивают комиссии, то он также устраивает одну, чтобы вести дела общежития. В состав комиссии войдут князь Долгоруков, генерал-адьютант Татищев и я. После обеда мы созываем "заседание" и приходим к заключению, что следует уменьшить личный состав нашего общежития. Нам становится грустно, так как приходится отпустить 10 слуг, из которых большинство имели свои семейства вместе с ними в Тобольске. Объявляя эту новость их Величествам, мы видим, что она огорчает их. Им приходится расстаться с прислугой, преданность которой царской семье обернется для них нуждой".
