Владимир Бушин - Эоловы арфы
- Какое вам дело до моего чемодана? Ничего там для вас интересного нет, - говорили глаза Ульянова. - Не полезете же вы проверять?
- Чтобы я полез в чужой чемодан - боже упаси! Но вот мы сейчас приедем в Вержболово, и, прежде чем переступить священные пределы нашего богоспасаемого отечества, надо пройти, извините великодушно, таможенный досмотр. А в таможне там уж такие, знаете ли, барбосики глазастенькие, уж с таким нюхом да слухом, что макову росинку в пределы империи не пропустят, ежели оная росинка беззаконная. Что вы там-то делать будете? Как с помянутыми барбосиками разговаривать станете?.. Ах, искусники, ах, изобретатели! Горе мне с вами, и только! Ведь я уже не один год только и делаю, что денно и нощно слежу за всякими изобретениями вашего брата.
- Пошел к черту, холуй".
Ульянов надел пальто, взял чемодан и направился к выходу: поезд замедлял ход.
Увидев его в полный рост, агент невольно залюбовался им: такой он был ладный да крепкий, такой уверенностью, смелостью, силой веяло от всей его прочно сбитой фигуры. Право же, быть бы ему военным министром, даром что ростом невелик... И агенту на мгновение стало даже досадно и грустно, когда он подумал о том, что ждет этого молодого человека в самом ближайшем будущем.
Положение Ульянова было отчаянным. Чемодан с двойным дном, конечно, был не пуст. Тайное пространство битком набито нелегальной литературой, предназначенной для рабочих кружков.
Ульянов, разумеется, знал, что этот способ провоза литературы через границу известен полиции, и, принимая в расчет, что за ним, по всей вероятности, очень тщательно следят, все время пребывания за границей он не держал в уме намерения тащить с собой в Россию что-нибудь недозволенное. Но в последний момент не выдержал - искушение привезти новейшую пропагандистскую социалистическую литературу было слишком велико, да и чемодан сработан прекрасно и мог бы пригодиться в будущем. Сейчас Ульянов ругал себя за такой опрометчивый шаг, как ругал он себя позапрошлой зимой после того, как на рождественской вечеринке в доме Залесской на Воздвиженке среди незнакомых ему людей, где вполне мог находиться и провокатор, он не сдержался и открыто, яростно обрушился на маститого Василия Воронцова, который с поразительной самоуверенностью излагал замшелые народнические взгляды. Тогда, опомнившись, он тотчас ушел с вечеринки. А куда уйдешь здесь? Нет, это непростительно. Никогда в жизни он больше не позволит себе ничего подобного. Ведь ясно, что если его не арестуют тут же, на перроне, то уж чемодан-то проверят обязательно, и самым дотошным образом. Как же быть? Выбросить чемодан или его тайное содержимое на станции невозможно - шпик, конечно, идет сзади и не спускает глаз. Что делать?..
Провоз через границу нелегальной литературы грозил несколькими годами тюрьмы или ссылки. В такой момент совершенно выбыть на долгий срок из политической жизни?..
Ему, уже несколько лет яростно боровшемуся против Михайловского, Воронцова, Южакова и всех нынешних народников с их теорией "толпы" и "героев", было совершенно ясно, что действительно подлинным творцом истории является народ, личность же, отдельно взятая, способна сделать на пути прогресса не столь многое. Лишь бы возникло подлинно закономерное, социально обусловленное и широкое движение, а уж о его руководителях история позаботится сама. Но Ульянов отчетливо понимал и то, что в силу ряда причин многие линии политической борьбы и исторического прогресса России сходились сейчас на нем и выдвигали именно его во главу движения. Он уже не был изолированной личностью, отдельно существующим человеком.
Прежде всего, он первый, кто так остро и отчетливо осознал, что заканчивается период "мирного" плавного развития капитализма и начинается совершенно новая и особенная эпоха - эпоха революционных бурь и глубочайших социальных потрясений. Пребывание за границей, до отказа насыщенное пристальным наблюдением за общественно-политической жизнью Запада, с одной стороны, еще более утвердило Ульянова в правоте его предвидения; с другой, из встреч с марксистами Германии и Франции он убедился, что даже наиболее серьезные из них - тот же Лафарг или Вильгельм Либкнехт - не сознавали столь ясно приближения новой эпохи. Что касается Плеханова, то при встречах в Женеве он высказал по этому вопросу несколько мыслей, близких Ульянову, но Георгий Валентинович не делал из этих верных мыслей тех последовательных выводов, которые сами собой напрашивались.
В Цюрихе Ульянов не раз думал о том, что именно здесь, в этом городе, два года наззд на заключительном заседании конгресса Второго Интернационала прозвучали слова Энгельса, произнесенные им на немецком, французском и английском языках: "Социализм из маленьких сект развился в могущественную партию, приводящую в трепет весь официальный мир". Бродя по улицам, Ульянов порой повторял про себя эту фразу на тех же языках немецком, французском, английском, - но чаще всего он произносил ее, конечно, по-русски и с горечью: в России такой могущественной социалистической партии еще не существует. И главный вывод Ульянова, который он делал из анализа современной обстановки, перед которым в раздумье останавливался Плеханов, касался именно партии. Он был глубоко убежден, что перед лицом новой драматической эпохи нельзя оставлять пролетариат безоружным, вернее, вооруженным таким устарелым самодельным оружием, как мелкие раздробленные кружки, пора кончать с этой кустарщиной, надо создавать единую Всероссийскую социал-демократическую рабочую партию - дисциплинированную, централизованную, гибкую, - которая вполне отвечала бы требованиям времени. Это будет партия совсем особенная, новая. То, что готовых образцов или хотя бы далеких прообразов для нее нет в истории русского революционного движения, Ульянов знал и раньше: "Народная воля" и все другие подобные организации в России были, по существу, партиями заговорщиков-идеалистов. Теперь, побывав в Западной Европе, пристально все разглядев в упор, дотошно все ощупав, он окончательно уверился также в том, что приемлемых образцов нет и на Западе. Какие уж там образцы, если даже в Германской социал-демократической партии, самой крупной в Европе, руководимой известнейшими учениками и даже друзьями Маркса и Энгельса, устав разрешает члену партии не состоять в одной из ее организаций и, следовательно, не соблюдать партийную дисциплину! Нам такое не подходит. Нам нужны организованность и дисциплина, дисциплина и организованность, еще раз дисциплина и еще раз организованность. Нам нужна железная когорта. Иначе царизм растопчет нас в два счета, как растоптал декабристов, петрашевцев или народовольцев.
Но партию не создашь величественным мановением руки. Прежде надо объединить в единую организацию все марксистские рабочие кружки Петербурга (их около двадцати). То же самое надо сделать в Москве, Киеве и других крупных городах. Затем основать нелегальную социал-демократическую газету, которая будет вести марксистскую пропаганду и явится организатором рабочих, центром объединения революционных сил. Только после этого съезд, партия. И то лишь при условии, что к тому времени удастся довести до конца идейный разгром народничества - большое дело, начатое Плехановым и продолженное им, Ульяновым, в книге "Что такое "друзья народа"..." Но книга напечатана на гектографе, она выходила отдельными выпусками, нелегально, и тираж ее не превысил двухсот пятидесяти - трехсот экземпляров. Что это для необъятной России! Нет, свою новую книгу Ульянов издаст, может быть, под псевдонимом, но обязательно в настоящем издательстве и настоящим тиражом, как Плеханов под псевдонимом Бельтов издал недавно свою книгу "К вопросу о развитии монистического взгляда на историю". Ульянов мечтает о своей новой книге, готовится к ней еще со времен Самары. И назовет он ее по примеру Плеханова как-нибудь академически спокойно - скажем, "Эволюция российского капитализма", чтобы скрыть от кого надо, как скрыл Плеханов, взрывную силу ее содержания.
Но ни для народников, ни для марксистов такое заглавие не прозвучит сухо и бесстрастно - ведь именно вокруг этого и ведутся все споры: будет в России развиваться капитализм или не будет? Ульянов скажет: капитализм уже давно и стремительно развивается, и выбора нет, и надо идти навстречу событиям, а не кутаться в иллюзии об особом пути России. Эта книга совместно с газетой добьет народников...
Да, но за книгу надо еще засесть и отдать ей несколько месяцев, а то и год-два-три напряженнейшего труда. А газету еще надо создать, еще предстоит над ней ломать да ломать голову: как изыскать средства и место для издания, подобрать редакцию, сколотить коллектив корреспондентов, наладить распространение... Боже мой! Сколько исторически неотложных, всероссийски важных, невероятно трудных, но и архиувлекательных дел ждет в Петербурге! И все летит к чертям из-за чемодана с двойным дном?
