Фрэнк Маклинн - 1759. Год завоевания Британией мирового господства
Когда в результате тщательного исторического анализа преувеличения, целесообразные с практической точки зрения для тщеславной саморекламы Роджерса, сокращаются, он более не предстает перед нами колоссом пограничной мифологии. Мы видим перед собой человека с туманными перспективами, который не отличался ни кристальной честностью, ни порядочностью. Это — менее образованный вариант Амхёрста, ненавидящий индейцев, но наделенный безграничной энергией и сверхчеловеческой волей. Сомнений в его фактической храбрости не может быть вообще. Но огромнейшее историческое значение Роджерса заключается в том, что он послужил ролевой моделью для будущих провинциальных «лесных героев» и лидеров партизан.
С одной стороны, мы можем рассматривать его как духовного предшественника Дэниела Буна, Дэви Крокета и Кита Карсона. С другой, его можно сравнить с Джоном Брауном, Лоуренсом Аравийским и Ордом Уингейтом. Никто не собирался зайти так далеко, как индейцы племени абенаков, которые называли Роджерса «Вабо Мадахондо» — «Белый Дьявол». Но совершенно ясно: он принадлежал к людям типа Кортеса. Это человек, деятельность которого мы осуждаем, но восхищаемся его храбростью.
В любом случае, люди не живут только одним историческим фактом. Им нужны идеология, коллективные образы и мифология. Именно поэтому события октября 1759 г. в Северной Америке и легенда о Роджерсе и его рейнджерах производит неизгладимое впечатление.
Глава 11
Залив Киброн
«Меня ужасно огорчило бы, если противник смог бы бежать от Вас безнаказанным… Позвольте мне добавить, что в Англии нет ни одного человека, который был бы доволен Вашими успехами больше меня, радовался больше, чем я, тому, как Вы пожинаете плоды, заслуженные Вашими подвигами».
Письмо адмирала Хоука своему сотоварищу-адмиралу, датированное 14 сентября 1759 г., где он поздравляет его с победой при заливе Лагуш, вероятно, было написано со стиснутыми зубами. Дело в том, что Хоук считал, что он сам лучше, чем Боскавен. Этот человек тайно возмущался тем, что сначала его «собрату»-офицеру отказали в назначении на пост военно-морского командующего экспедицией, сопровождавшей Вульфа на реку Св. Лаврентия, а затем выдвинули на пост командующего флотом в Средиземном море.
В начале сентября Хоук беспокоился о том, каким образом он сможет обеспечить плотную блокаду портов Франции на побережье Атлантического океана. В то время он и Адмиралтейство были поглощены борьбой с судами снабжения, поставляющими продовольствие для военно-морских кораблей.
Вероятно, Хоука и Боскавена обуревали мечты о славе. Но поставщики продовольствия относились к таким предпринимателям, которыми руководили более реальные задачи. Новая система снабжения военных кораблей в море стала опасной, процент потерь и разрушений был высок. Это неблагоприятно отражалось на доле прибылей предпринимателей.
Хотя Хоук негодовал на поставщиков продовольствия, полагая, что у них полностью отсутствовал патриотизм, он понимал: в войне с людьми, не подчиняющимися военно-морской дисциплине, он не сможет победить. Поэтому пришлось выпустить два приказа, которые, в сущности, означали капитуляцию перед требованиями бизнесменов. Адмирал предписывал, что любой торговый корабль, который получит повреждения в процессе погрузки, должен подать сертификат о полученных повреждениях владельцу судна. Это будет являться документальным доказательством, по которому выплачивается компенсация. Хоук отдал строгие распоряжения своим капитанам, запрещающие им насильственно вербовать матросов, служащих на борту подобных кораблей снабжения и имеющих сертификат о «защищенном» статусе.
Поэтому в сентябре Хоук был поглощен в основном разработкой технических деталей для развития своего нововведения — плотной блокады. Французы, напротив, должны были взвесить все последствия битвы при Лагуше, одновременно продолжая изучать последствия внутреннего служебного соперничества. Его фатальные недостатки привели к тому, что пришлось собирать армию вторжения в одном порту, а сопровождающую ее эскадру боевых кораблей — в другом. Они потратили большую часть года на то, чтобы подготовить армию вторжения и поддерживающую ее флотилию, испытывая трудности, вызванные недостатком финансовых средств, коррумпированными администраторами и агентами, адмиралами и генералами-«примадоннами».
Этот процесс настолько затянулся, что у противника появилось время для организации блокады атлантических портов и даже для разработки нового метода обеспечения продовольственным снабжением в море. Командор Бойс патрулировал перед Дюнкерком, Родни — вдоль побережья Нормандии, Дафф вел тщательное наблюдение за Морбианом, а Хоук и Харди курсировали перед Брестом. И всем им виделись письмена на стене: «Лагуш!»
Исходя из рациональных соображений, Франция должна была теперь отказаться от своего проекта вторжения. Но находился под угрозой серьезный вопрос о доверии. Отступать оказалось слишком поздно.
Расформирование армии д'Огюльона означало бы публичное признание военно-морской импотенции. В дополнение к этому предполагалось, что вторжение в Британию должно стать главным ударом, который поможет восполнить катастрофические поражения в Индии, Вест-Индии и Канаде. Если отказаться от этого проекта, то каким должен стать план отступления или сценарий на самый плохой случай? Ужасающая правда заключалась в том, что такового не было.
Следовательно, нет ничего удивительного в том, что после Лагуша Шуазель, Бель-Иль и Беррьер направили всю свою энергию на обдумывание новой военной хитрости.
Шансы Франции против счастливого исхода были огромны, но военно-морская победа где-либо не исключалась. Но даже один такой триумф с последующей высадкой войск в Британии мог привести к почетному миру. Поэтому Людовик XV и его министры решили сделать ставку на адмирала Конфлана. Для подобного риска имелись определенные гарантии. Конфлан успешно участвовал в Войне за австрийское наследство, его послужной список в течение периода с 1740 по 1748 гг. был хорошим: он взял два линейных корабля, один из них — престижное судно «Северн» (октябрь 1747 г.) Под конец «Северн» отвоевал обратно Хоук.
Министр военно-морского флота взял Конфлана на заметку как возможную «звезду», повысив в звании от генерал-лейтенанта (в результате, остались обойденными восемь пэров) до всего лишь одного из двух вице-адмиралов в 1756 г., а в 1758 г. — и до звания полного адмирала, единственного на вершине французской военно-морской пирамиды. В том же году были признаны заслуги адмирала за пятьдесят лет доблестной службы на море: Конфлан получил жезл маршала Франции. Это первый военно-морской командующий, награжденный таким образом после 1692 г. (тогда жезл был вручен адмиралу Турвилю).
Такое повышение по службе, как предполагалось, стало наградой за уже совершенные великие подвиги. Но этой теории явно противоречило то, что Конфлан ничего еще не совершил.
Однако присвоение звания маршала, как полагали, должно было сделаться стимулом, повышающим боевой дух военно-морского флота, а также явным намеком Конфлану: от него ждут великих свершений.
Конфлан 26 августа получил формальные инструкции от Людовика XV, в которых ему сообщалось: он должен вывести свой флот из Бреста в открытое море, и по возможности быстрее.
Еще один комплект инструкций, о которых, вероятно, адмирал знал, в тот же день вручили Биго де Морогю. Ему приказывали приступить к командованию конвоем в составе шести кораблей, собранному в Морбиане. Они должны действовать в качестве эскорта для соединения вторжения под командованием д'Огюльона.
Между тем Шуазель продолжал свое несчастливое сотрудничество с принцем Чарльзом Эдуардом Стюартом и его представителями. Министр призвал 2 августа Мюррея из Элибэнка для полномасштабной экипировки якобитов и их «красавчика-принца», не забывая упомянуть о целом ряде неблагоразумных поступков, совершенных и отдельными сторонниками принца Стюарта, и самим принцем.
Некоторые из жалоб были бессмысленными тирадами по вопросам, которые в любом случае не подлежали контролю Мюррея. Например, голословно заявлялось о глупом и грубом поведении солдат ирландской бригады во французских портах. Шуазель объяснял: на проект вторжения уже потрачено двадцать четыре миллиона франков, что связано с непредвиденными трудностями в снабжении баржами и транспортными судами. В результате экспедиция отстает от графика.
Но министр сообщил Мюррею, что д'Огюльон вскоре покинет свой штаб в Бретани, и высказал предположение: принц Стюарт прибудет в Париж на совещание с командующим перед тем, как тот отплывет из Франции.
Нечего и говорить, что Чарльз Эдуард проигнорировал советы и продолжал оставаться в мрачном настроении в своих палатах. Единственное значительное действие, которое он совершил, заключалось в том, что принц написал письмо Бель-Илю, жалуясь на то, что ему ничего не известно о французских планах, а нетерпение «друзей в Англии» продолжает нарастать.
