Альберт Шпеер - Воспоминания
Было очевидно, что генералитет страшился непредсказуемых последствий. Я сам писал 11 октября 1944 г. Кейтелю, что из-за развала в химической промышленности запасы исходных для «табуна» веществ циана и метанола исчерпаны (2). Поэтому с 1 ноября его производство приостанавливается, а — иприта сокращается до одной четверти производственных мощностей. Кейтель, правда, заручился приказом Гитлера ни в коем случае не снижать производство отравляющих газов. Но теперь такие распоряжения не имели уже ничего общего с действительностью. Не ответив в верха, я стал самостоятельно распределять поставки основной химической продукции.
11 ноября мне пришлось в дополнение к моим бесчисленным запискам о сокращении производства горючего добавить еще одно тревожное донесение: уже более полутора месяцев как Рурский индустриальный район отрезан от остальной территории из-за сильнейших сбоев на транспорте. «Принимая во внимание общую экономическую структуру Рейха, самоочевидно, — писал я Гитлеру, — что отпадение рейнско-вестфальского промышленного региона подорвет немецкую экономику в целом и в перспективе сделает невозможным успешное продолжение войны. С важнейших оборонных заводов сообщают, что они непосредственно находятся под угрозой остановки. Возможности избежать ее при данных обстоятельствах нет».
Поскольку уголь больше нельзя было транспортировать в остальные регионы Рейха, продолжал я, запасы имперских железных дорог быстро тают, существует угроза остановки газовых заводов, заводы по производству растительного масла и маргарина накануне закрытия, даже снабжение больниц коксом стало неудовлетворительным 4 «».
Все действительно шло к концу. Появились первые признаки анархии. Эшелоны с углем уже не достигали своих мест назначения, а задерживались и реквизировались гауляйтерами для собственных нужд. В Берлине здания не отапливались, газ и электричество подавались только в определенные часы. Из рейхсканцелярии пришла возмущенная жалоба на то, что наше Имперское управление по углю отказалось в полном объеме выполнить обязательства по фондам на остаток зимнего периода.
В связи с таким положением мы более были не в состоянии реализовывать наши программы, а лишь пытались производить комплектующие части. Если бы запасы иссякли, это означало бы конец оборонного производства. При этом я, как, вероятно, и противник, разрабатывавший свою воздушную стратегию, недооценивал то, что на заводах скопились большие запасы деталей и узлов 5 «». Тщательная проверка показала, что, правда, лишь в течение нескольких месяцев, можно по-прежнему рассчитывать на значительный объем производства вооружений. Гитлер воспринял факт последней «Чрезвычайной и дополнительной программы», как мы ее назвали, со спокойствием, производившим зловещее впечатление. Он не проронил ни слова о последствиях, хотя на этот счет не было никаких сомнений.
Примерно в это время Гитлер на оперативном совещании заявил в присутствии всех генералов: «Нам повезло, что нашими вооружениями занимается гений. Это Заур. Уж он-то преодолеет действительно все трудности». Генерал Томале заметил Гитлеру: «Мой фюрер, министр Шпеер здесь». «Да, я знаю, — ответил он коротко, недовольный тем, что его перебили. — Но Заур — тот гений, который справится с положением». Как ни странно, я принял этот умышленный афронт без волнения, почти безучастно: я начал прощаться.
12 октября 1944 г., когда положение на Западном фронте вновь укрепилось и снова можно было говорить о фронте, а не о беспомощно убегающих людях, Гитлер после оперативного совещания отвел меня в стороны, взял с меня слово молчать и затем объявил мне, что он собирается провести на западе большое наступление, объединив для этого все имеющиеся силы: "Для этого Вы должны сформировать из строителей-немцев строительный отряд, имеющий в своем распоряжении достаточно транспортных средств, чтобы, даже в том случае, если прекратится работа железнодорожного транспорта, быть в состоянии строить различные мостовые сооружения. При этом придерживайтесь организационных форм, уже зарекомендовавших себя в западной кампании 1940 г. 6 «». Я обратил внимание Гитлера на то, что мы едва ли располагаем достаточным количеством грузовиков для выполнения такого задания. «В этом случае все остальное следует отодвинуть в сторону», -энергично решил он. «Совершенно безразлично, каковы будут последствия. Это будет мощный удар, который должен принести успех».
Примерно в конце ноября Гитлер еще раз заявил, что он все ставит не это наступление. Поскольку он был убежден в его успехе, он беспечно добавил, что это его последняя попытка. «Если она провалится, я не вижу иной возможности благополучного завершения войны… Но мы прорвемся», — добавил он и немедленно пустился во все более далекие от реальности фантазии: «Единственный прорыв на Западном фронте! Вы увидите! Это приведет к краху и панике у американцев. Мы осуществим прорыв в центре и овладеем Антверпеном. Так они лишатся своего порта снабжения. И огромный котел образуется вокруг всей английской армии, будут сотни тысяч пленных. Как когда-то в России!»
Когда я в это же время встретился с Альбертом Феглером для того, чтобы обсудить ставшее из-за налетов авиации просто отчаянным положение в Руре, он напрямик спросил меня:"Когда это, наконец, кончится?" Я намекнул ему, что Гитлер хочет сконцентрировать все силы для осуществления последней попытки. Феглер упорно продолжал: «Но он же понимает, что после этого нужно кончать? Мы теряем слишком много техники. Как возможно ее воспроизводство, если разрушения в промышленности будут продолжаться в тех же размерах хотя бы еще несколько месяцев?» «Я думаю, — возразил я, — что Гитлер таким образом разыгрывает свою последнюю карту и что он это знает». Феглер скептически посмотрел на меня: «Конечно, это его последняя карта, если наше производство разваливается на всех участках. Он будет проводить эту акцию на востоке, чтобы получить там передышку». Я уклонился от ответа. «Конечно, это будет на Восточном фронте, — решил Феглер. — Ни один человек не может пойти на такое безумство, чтобы обнажить Восточный фронт, чтобы сдержать наступление противника на западе».
Генерал-полковник Гудериан, начальник Генерального штаба сухопутных войск, на оперативных совещаниях с ноября постоянно обращал внимание Гитлера на непосредственную угрозу Верхней Силезии вследствие концентрации войск на Восточном фронте. Конечно, он делал это с целью добиться переброски на Восточный театр военных действий собранных для наступления на западе дивизий, чтобы избежать там катастрофы. На Нюрнбергском процессе некоторые из подсудимых, впрочем, пытались оправдать продолжение войны зимой 1944/45 г.г. при помощи такого аргумента, что Гитлер продолжал военные действия только для того, чтобы спасти жизнь беженцам с востока и сдать русским в плен как можно меньше немецких солдат. ОДнако решения, которые он принимал в это время, свидетельствуют как раз об обратном.
Моя точка зрения заключалась в том, что необходимо как можно эффектнее разыграть «последнюю карту Гитлера». Поэтому я договорился с командующим группы войск Б, фельдмаршалом Моделем, что во время наступления я буду оказывать ему импровизированную помощь в поставке вооружений. 16 декабря, в день наступления, я поселился в маленьком охотничьем домике под Бонном. Уже когда я ночью ехал на запад в моторном вагоне Имперской железной дороги, я видел, что восточнее Рейна сортировочные станции забиты эшелонами; техника, предназначенная для наступления, застряла там из-за налетов авиации.
Ставка Моделя находилась на дне узкой, поросшей лесом расщелины в Эйфеле, в большом охотничьем доме богатого промышленника. Как и Генштаб сухопутных войск, Модель не стал строить бункеры, чтобы заранее за несколько месяцев не привлекать к этому месту внимание разведки противника. У Моделя было хорошее настроение, потому что внезапность удалась, фронт был прорван, его войска быстро продвигались вперед. Погода нам благоприятствовала, она была как раз такой, какую «заказал» Гитлер перед наступление: «Погода должна быть плохой, иначе акция не будет иметь успеха».
Как фронтовой экскурсант, я старался как можно ближе продвинуться к линии фронта. Рвущиеся вперед войска были в хорошем расположении духа, потому что низкая облачность исключала любые действия авиации. Но уже на второй день начался хаос на дорогах, автомобили продвигались по главной дороге в три колонны метр за метром. Для того, чтобы пройти 3 — 4 километра, моему автомобилю, зажатому между грузовиками с боеприпасами, нужен был в среднем один час. Я боялся, что погода разгуляется.
Модель объяснял, с чем связана неразбериха: например, недостаточная дисциплинированность вновь созданных формирований или хаос в тылу. Но, как всегда, общая картина показывала, что армия утратила свои когда-то знаменитые организационные качества. Это безусловно было одним из результатов того, что ею три года руководил Гитлер.
