Митрофан Довнар-Запольский - История Беларуси
Наблюдение над недолей народа приводит в трепет поэта. Стон отчаяния вырывается из его груди. И Янка Купала в стихотворении «Цару неба й зямлi» обращается к творцу с тревожным вопросом о том, за что карает он свой несчастный народ. За что он дал «перамаганне» беде и тьме. Царь неба сокрушает горы, скалы и не может сокрушить наших кривд, не может смыть наших ран. Царь неба возвеличил прошлое и будущее бесчисленных народов, а у нас отнял даже прошлое, он сделал нас невольниками за ту веру, которую мы привыкли иметь сотни лет к нему. И творец смотрит на весь этот ужас с неба и небо глухо, чтобы понять мольбы несчастных о доле, о правде, о хлебе и поэт призывает небо проснуться:
Закон i суд свой праведны пошлi!..
Вярнi нам Бацькаушчыну нашу, Божа,
Калi ты цар i неба i зямлi!..
Не только крестьянину трудно живется, но и его ниве. Если этот крестьянин отрывается от земли, идет на какую-нибудь работу, то и тут бедность и тяжелый труд сопровождают его. Плытники на Немане, оборванные, черные, босые, по пояс в воде тянут бичевую. Плытник мерзнет от холода, недоля и голод сопровождают его. Бедность его гонит:
Эх ты доля, доля!
Голад ты, бяднота!
Не свая тут воля,
Не свая ахвота!..
(Якуб Колас).
Тяжела доля батрака. Сирота безродный, он слышал только песни горя. Он вырос сильным и здоровым, его сильные руки рвутся к работе. Но нет доли, и гибнет жизнь (Якуб Колас).
И «Беззямельнiк» А. Гурло охоч к работе, силы у него хоть отбавляй, он готов работать от темноты до темноты. Только бы иметь плуг и коней. И топором он может работать, и серп ходил бы быстро в его руке по зрелой ниве. Но не к чему приложить труд. И крепкие руки пригодятся только, чтобы драть лыки, плести лапти:
Долю брыдку, як ракiтку,
Буду сiлай дабiваць.
И так бесконечной чередой проходят дни и долгие годы мужика. Не только годы — из поколения в поколение одна и та же извечная песня, песня труда, горя и бедности.
Есть поэма Янки Купалы «Адвечная песня». Это — поэма о человеке, но о человеке из белорусского села. Горькой иронией звучит описание жизни этого царя природы из белорусской деревни — от рождения и до смерти. В тяжелой борьбе за существование умер мужик. Тесна ему могила. Тень выходит из нее, чтобы посмотреть, как живут дети. Духи, беды, голода, доли, жизни, поведали ему грустную картину жизни оставленного им поколения. Горя только прибыло, проклятье и стон разносятся по деревне. Мужик чахнет без сил. Один его сын шнур пашет, корчмой душу веселит, другой — на чужбине, третий — под стражей, четвертый — за правду погиб, а пятый — нищенствует. И взмолилась тень мужика: раскройся могила, люди и свет страшнее тебя!
Белоруссия, прежде всего, страна землеробов и ее поэты, прежде всего, знают косу и соху. Но белорусская поэзия может тем гордиться, что эта не промышленная страна дала прекраснейшие образы пролетарской поэзии. Здесь, конечно, как мы уже знаем, нам надо обратиться к поэзии Тишки Гартного.
Поэзия Тишки Гартного дает высоко-поэтическую картину процессов труда того рабочего люда, который прилагает свой труд к тем немногим отраслям промышленности, которые, главным образом, господствуют в Белоруссии. Эти произведения проникнуты реализмом трудового процесса и той веры в свою восходящую силу, которую питает возрождающийся рабочий класс. Это — классовая поэзия, но в ней нет ничего придуманного, навеянного извне, нет следов теории. Перед нами идеология рабочего, вышедшего из самой рабочей среды.
В «Песнях гарбара» перед нами рабочий за «брудным сталом», целый день обрабатывающий твердую шкуру, в грязи, в душной атмосфере, среди четырех стен. Он клянет недолю и песни поет. Он песнею поддерживает в себе бодрость. Не томитесь руки, не дрожите ноги, много мук еще впереди. Плечи щемят от боли, пот заливает глаза, «трэба рабiць i рабiць».
Голод томит и придется работать, пока кровь не застынет в жилах.
Но рабочий сознает свою силу. Он полон гордости, он может работать и не пользоваться готовым.
Не хачу, не прывык
Склаўшы рукi хадзiць:
Я гарбар-працаунiк,
Я жыву — каб рабiць.
Гарбар горд своей силой и своей работой, он рыцарь труда:
Я рабочы, гарбар,
Рыцар працы цяжкой,
Я з жалезнай душой,
З сэрцам палкiм, як жар,
Ў вачах iскры маiх,
А жалеза ў руках,
Скупа гнецца ад iх
У адзiн мiг, у адзiн мах.
Или вот его же «песни при работе».
И дальше идет такой же призыв к работе.
И гордый рабочий одухотворен сознанием, что в его работе есть семена лучшей доли. И в духоте, среди дыма, он поет вольную песню, он кует счастье будущего:
I вясёл, i рачыст
Я пад грук i пад свiст
Цяжкi труд прадаю.
Вось у дыму, у брудзе,
Ля братоў, ля людзей
Шчасце й долю кую.
Такие картины, полные реальной жизни и сознания силы труда, мы встречаем у Тишки Гартного в произведениях, посвященных другим видам труда.
Вот перед нами грабарь, который изо дня в день, из года в год, как крот проходит по земле тяжелой лопатой, среди липкой грязи, редко он видит солнце, весь обращенный к земле. Много он сделал земляных работ, много прокопал канав и рвов и в той воде, которая течет по этим рвам, много его крови, смешанной с потом, а там под водою, на дне, его горе и в этой тяжелой жизни грабарь ищет своей счастливой доли — может быть кто-нибудь ее закопал в эту холодную, бесчувственную землю и, быть может, земля не выпускает ее к людям:
I як толькi знайду, пракапаю ей дзвер,
Нарасхлёст перад ёю, слугой, адчыню,
Хай нясе яна свету ўсю радасць сваю.
Коваль тоже типичная фигура убогой белорусской промышленности:
Многа працы у мяне —
Хоць усю пору працуй,
Грэй жалеза ў агне,
Вымай з горна й куй.
Он подымает тяжелый молот и ему не трудна всякая работа:
Рукi знаюць настрой,
Молот услушан на мне,
На ўсё жыццё цяжкой
Працы хопiць у мяне.
Перед нами проходит образ ткачихи, обливающейся потом над ткацким станком. Вот жнея, веселая и поющая, любящая свою работу и радующаяся тому, что она будет есть свой хлеб. Вот ровные ряды сена, которые кладет косарь.
А вот и тяжелое положение безработного: «Гарбар на вандроуцы» — это безработный в поисках работы. Под дождем, в холодный день, отправляется по шпалам голодный гарбар в путь.
Ногi чуць клыпаюць
И грабуць нясмела,
Вочы пазiраюць
Сумна, асавела.
Апусцiлiсь рукi
Ад цяжкой утомы…
Дзе ж сканчэнне мукi
Яго — няведома.
Сэрца болем рэжа,
Сэрца болем плача,
У зношанай адзежы
Холадна, аднача.
Косцi боль ламае,
Цяжар дацiнае…
Гарбар есцi хоча,
Хоча — ды ня мае.
А работу трудно найти. И рабочий не только физически страдает от безработицы, но она доставляет ему моральное страдание. Он не нужен на свете и гибнет его страсть к работе, потому что в работе его цель, его вера и надежда.
И поэт призывает рабочего к напряжению. Это прекрасно выражается в стихотворении «Змагайся»:
Мой, браце, змагайся:
З нядоляй, з бядою —
Барыся, спрачайся
Да смерцi у бою.
Спалоху, цярпенню
Нiчуць не здавайся,
Будзi адамшчэнне
У грудзёх i змагайся.
Адважна заўсёды
Уперад дарогай
Праз ямы ды груды
Хутчэй пасувайся.
Сумненню, патолi —
Нізвання, нiколi,
Змагчыся не дайся.
Адплюшчаны вочы
Зварочвай да далi,
Нi суму, нi жалю
Не здай свае моцы,
Не бойся нiчога,
Нi здзеку, нi гора.
Дзе жыцце — там змога,
Дзе смерць — там пакора.
И это напряжение необходимо, необходима жизнь, необходима работа для того великого будущего, для счастья и воли, вера в которые никогда не оставляют поэта:
Я жыву таму, што маю,
Веру моцную ў тое,
Што загiне доля злая,
Чорнай сiлаю якая
Землю вокал аблягае
Бы жалезнаю рукой.
Я жыву таму, што бачу
Панаванне лепшай долi,
Дзе ня будзе мук i плачу,
Й за якую й я даў дачу,
Што ад роды прыназначыў
На крывавым збройным полi
У барацьбе за шчасце й волю.
И Чернышевич — поэт из рабочих в высоко поэтической песне коваля мечтает о лучшей доле. Среди холода и голода, среди тяжелой работы мысль коваля направлена на то, чтобы выковать лучшую долю — в общественном смысле:
