Тобайас Смоллет - Приключения Перигрина Пикля
Это послание я вручила моему провожатому и строго наказала ему передать мистеру С., что мои обиды слишком велики, а мое отчаяние слишком глубоко, и, если он не удостоит меня посещения, я приеду к нему, хотя бы даже в дом его сестры, где он тогда находился.
Он принял мое послание весьма холодно и сказал моему спутнику, что, если я вернусь в Лондон и не буду настаивать на свидании, он вскоре последует за мной в город, и все будет дружески улажено. Но когда мой посланец убедил его, что такое предложение причинит мне непосильные муки, он согласился встретиться со мной на Солсберийской равнине, чтобы избежать свидетелей. Хотя я едва могла двигаться, но отправилась на место свидания в сопровождении моего спутника, следовавшего за мною на некотором расстоянии.
Завидев С., направлявшего лошадь к подножию холма, я собрала все силы и устремилась к нему со всею быстротой, на какую была способна; но когда я попыталась заговорить, язык мне не повиновался. Лицо мое выражало такую печаль, что его сердце, сколь ни было оно жестоко, смягчилось при виде моих страданий, которые, как он знал, были вызваны искренней любовью. Наконец, я обрела дар речи и сказала ему, что пришла попрощаться; когда же я попыталась продолжать, голос снова мне изменил. Но после длительной паузы я с большим трудом поведала ему о том, как я страдаю, не будучи в состоянии вернуть его расположение, но мне хотелось бы не потерять его уважения, и, если бы я в нем была уверена, это помогло бы мне успокоиться. Сказала я также, что решила покинуть эту страну, ибо мне горестно видеть места, где мы были так счастливы, и что я надеюсь встречаться с ним изредка до моего отъезда, чтобы постепенно от него отвыкнуть, так как я не переживу удара, если мне придется сразу его лишиться.
Такое обращение могло показаться весьма смиренным равнодушному свидетелю; но любовь укрощает самые гордые сердца, доказательством чего является моя история, так как я была не менее мужественна, чем большинство людей. Мистер С. был так смущен моим поведением, что не отвечал, потому что - в этом он сам впоследствии признался - ждал укоров с моей стороны; но он не был защищен от моей нежности. После недолгого колебания он сказал, что отнюдь не намеревался меня покинуть, что любовь его не угасла и что он последует за мною в Лондон. Я обманула самое себя и поверила ему, потому что не могла вынести мысль о вечной с ним разлуке, и вернулась в город в более спокойном состоянии, чем в тот день, когда покидала отца, хотя на сердце у меня было тяжело. Я была дальновидна в своих опасениях, предчувствуя, что не в силах буду сломить его равнодушие.
Я сняла помещение на Маунт-стрит и, так как моя горничная вышла замуж, подыскала другую, которая успешно справлялась со своими обязанностями. Это была хорошая, преданная мне девушка, и в течение многих лет она неутомимо заботилась о моем спокойствии или, вернее, об облегчении моих страданий; правда, мистер С. приехал в город, согласно своему обещанию, и поддерживал со мной отношения на протяжении пяти месяцев, но дальше вежливость его не простиралась; к тому же он дал мне понять, что решил уехать за границу вместе с мистером В., отправляющимся в составе посольства в Д-н.
Я понимала истинную причину этой поездки, которую, несмотря на все его клятвы и уверения в неослабной любви, истолковала как очевидный знак неприязни и неуважения; повторные его заверения, получаемые мною в письмах, не могли успокоить тоску, которая объяла мое сердце. И я оставила надежду вернуть потерянное счастье. Накануне его отъезда я сказала, что ему долго придется изощряться в галантном обхождении, прежде чем он встретит любовь, столь же искреннюю, как моя; ибо я предпочла бы стать служанкой в его доме ради того только, чтобы видеть его, чем королевой английской, лишенной этой радости.
Когда он попрощался и начал спускаться по лестнице, я вздрагивала, словно каждый его шаг наносил мне новую рану, а когда дверь за ним захлопнулась, сердце мое замерло. (Впоследствии я с удовлетворением услышала о его сетованиях по поводу того, что он меня потерял, а также узнала, что с той поры он ни с кем не был так счастлив, как со мной.) Я присела к столу, чтобы написать ему письмо, в котором прощала ему его пренебрежение, так как знала, что мы не вольны над нашими чувствами, и желала ему счастья, которого он заслуживал. Потом я начала ходить взад и вперед по комнате в сильном волнении, пока меня не уложила в постель моя горничная; в шесть часов утра я встала, вскочила в седло и проехала сорок миль, чтобы ценой утомления обрести ночью покой. Такую прогулку я повторяла ежедневно в течение нескольких месяцев; а когда она перестала достигать цели, я начала бродить по вечерам в Хайд-парке, когда не было там ни одной живой души.
Однажды во время такой печальной прогулки меня остановил какой-то важный джентльмен; поздоровавшись, он спросил, кончилась ли моя связь с мистером С. и получаю ли я деньги от моего мужа. На первый вопрос я ответила утвердительно, а в ответ на второй сказала, что муж уделяет мне не очень много; в сущности я могла бы сказать - ровно ничего; но я была слишком горда, чтобы признаться в своей бедности. Тогда он выразил удивление, каким образом я, привыкшая с колыбели к богатству, ухищряюсь жить в столь трудных условиях. А когда я сказала, что готова пойти на все ухищрения, только бы иметь покой, он, казалось, посочувствовал моему положению и крайне любезно пригласил меня к себе поужинать с ним и его супругой. Я приняла приглашение, не задумываясь о последствиях; и когда я приехала, он ввел меня в дом, великолепно освещенный, по случаю моего посещения.
Некоторое время я оставалась одна, не видя ни одной живой души, пока не вошел тот, кто меня пригласил; он выразил надежду, что я не истолкую дурно его предложения поужинать вдвоем, так как он имеет мне что-то сказать, а присутствие посторонних лиц или лакеев может нам помешать. Тут только я поняла его умысел, и меня охватило негодование; с нескрываемым неудовольствием я заявила, что ничего приятного он мне сказать не может и что я хочу немедленно покинуть его дом. В ответ на это он дал мне понять, что уйти я не могу, так как он отослал мой портшез, а слуги повинуются всем его распоряжениям.
Раздраженная таким заявлением, которое походило на оскорбление, я ответила со всей решительностью, что пусть будет так, но я презираю его уловки и ничего не боюсь. Видя мое волнение, он сказал, что у меня нет оснований бояться, но что он любит меня уже давно и не было у него более благоприятного случая объявить о своей страсти. Королева, по его словам, сказала ему, что лорд *** возобновил свои искательства, а поскольку из моих уст он узнал об окончательном разрыве с мистером С., то и решил, что это дает право ему, как и всем остальным, добиваться моей благосклонности. В заключение он добавил, что я могу распоряжаться его средствами и он имеет полную возможность снова ввести меня в свет не без eclat {Блеска (франц.).}.
На все эти посулы я ответила, что он весьма ошибочно судит о моем нраве, если воображает, будто я соблазнюсь богатством, и откровенно объявила, что предпочту отдаться лакею, чем продаться принцу.
Ужин был подан, и мы уселись за стол; но я не хотела ни есть, ни пить съела только кусочек хлеба и выпила воды. Я была странной женщиной, и мне пришло в голову, не подмешал ли он чего-нибудь в кушанья и вино, чтобы в голове у меня помутилось. Короче говоря, потерпев неудачу, несмотря на все свои попытки, он не помешал мне мирно уйти в двенадцать часов ночи и отказаться от своих домогательств, почитая их безнадежными.
Целый год я вела такую беспокойную жизнь, и меланхолия моя не уменьшалась. Я стала походить на скелет и решила привести в исполнение свое прежнее намерение переехать в другое место, чтобы найти успокоение; я отправилась за границу в сопровождении одной только горничной, чувствуя полное равнодушие к жизни. Я предполагала проехать на юг Франции, где могла бы прожить на те пятьсот фунтов, какие у меня остались, дожидаясь конца тяжбы с мужем, от которого я рассчитывала получать некоторое содержание; вне сомнения, мои надежды оправдались бы, если бы я привела этот план в исполнение. Но по приезде в Париж, откуда я должна была через несколько дней выехать дальше, я послала за М. К., который раньше был дружен с моим отцом и не раз оказывал мне услуги во время моего первого пребывания в Париже.
Этот джентльмен нанес мне визит и, ознакомившись с моим планом, убедил меня от него отказаться. Он посоветовал мне остаться в Париже, где, соблюдая экономию, я могу прожить так же дешево, как и в любом другом месте, и притом развлекаться обществом и пользоваться поддержкой друзей, среди которых, по его словам, он был самым верным. Он уверял меня, что я всегда буду желанной гостьей за его столом и ни в чем не буду нуждаться. Он пообещал порекомендовать меня как жилицу своей приятельнице, у которой я могла бы жить очень экономно и прилично, и заметил, что для такой женщины, как я, хорошо известной и уважаемой всем английским обществом в Париже, - самым разумным будет (принимая во внимание мою молодость и положение) поселиться у лица, заслуживающего доверия и ответственного за мое поведение. Поддавшись его убеждениям, я имела глупость последовать этому совету, я говорю - имела глупость, так как, несмотря на его уверения, мои деньги очень скоро растаяли, а никаких видов на будущее у меня не было. Тем не менее я проводила время очень приятно, посещая английские и французские семейства, с которыми вскоре подружилась, видела немало людей и всюду была принята с отменной учтивостью и радушием; однако среди всех этих удовольствий не раз приходилось мне печально вздыхать при воспоминании о моем возлюбленном С., о котором в течение нескольких лет я не могла вспомнить без душевного волнения. Но время, общество, развлечения и перемена места в значительной мере разгоняли эти мысли и помогали мне мириться с моею участью терпеливо и покорно.
