Елена Прудникова - Катынь. Ложь, ставшая историей.
Журналист Виктор Литовкин в материале «Польский капкан» пишет:
«17 сентября в Польше " торжественно отметили так буквально говорилось в сообщении информагентств, «67-ю годовщину вторжения советских войск в восточные районы Польши». Прошли митинги, демонстрации, акции протеста… При этом мне бросилось в глаза, что 1 сентября, 67-ю годовщину начала Второй мировой войны, агрессии против Польши фашистской Германии и начала уничтожения ее, как государства, в Варшаве почему-то проигнорировали. Не было ни митингов, ни демонстраций, да и памятников, как я помню, в столице нашего соседа тому событию посвящено гораздо меньше, чем, к примеру, «советской оккупации» и «депортации польского народа в Сибирь. Это было, пожалуй, одно из самых сильных моих впечатлений от посещения Варшавы».
Ну-ну… Неужели панове наконец опомнились и осознали: столкновение с СССР после Рижского договора было неизбежно, а война с Гитлером — это результат идиотизма их собственного правительства? Надо же было оттолкнуть такого прекрасного союзника! Немножко уступчивости, и не Красная Армия перешла бы польскую границу, а Войско Польское маршировало бы по вожделенной Белоруссии в составе группы «Центр». Есть отчего притихнуть 1 сентября, право, есть…
Хотя случаются вещи и похлеще переноса акцентов:
«На днях мне позвонила из Варшавы знакомая журналистка.
— Не могли бы вы, Виктор, найти мне человека, участника вторжения в Польшу, — спросила она. — Хочу взять у него интервью.
— Какого " вторжения»? — не понял я. — Вы имеете в виду «участие в освобождении Польши от фашистов в 1944–1945 годах»?
Коллега на том конце провода замялась.
— У нас принято называть это событие «вторжением» "[164].
Комментировать надо?
…«Польское правительство в изгнании» после войны так и осталось в Англии. Резиденция «президента» располагалась в лондонском квартале Челси. Естественно, официально Британия это правительство не признавала, но и деятельности его не препятствовала. Так что неудивительно, что в следующий раз после комиссии Мэддена катынская тема всплыла именно там.
В 1971 году вдруг началась кампания в британских СМИ. Газеты одна за другой стали публиковать какие-то «воспоминания очевидцев», Би-би-си подготовил к показу фильм о «Катынском деле», готовилась к печати книга «Катынь — беспрецедентное преступление». Затем некий комитет начал собирать средства на установку памятника. Газеты утверждали, что уже и место определено — обелиск появится в Лондоне, в районе Кенсингтон — Челси. Советское правительство, как положено, протестовало, но тщетно — это ведь была общественная инициатива, и пока она не нарушает английских законов, прикрыть ее нельзя.
Затем, в апреле 1980 года, базировавшийся в Париже русский диссидентский журнал «Континент» внезапно разразился редакционной статьей «Оглянись в раскаянье».
«В эти памятные и скорбные для Польши дни мы, советские правозащитники, хотим еще раз заверить своих польских друзей, а в их лице и весь польский народ, что никто из нас никогда не забывал и не забудет о той ответственности, которую несет наша страна за преступление, совершенное ее официальными представителями в Катыни.
Мы уверены, что уже недалек тот день, когда наш народ воздаст должное всем участникам этой трагедии, как палачам, так и жертвам: одним — в меру их злодеяния, другим — в меру их мученичества»[165].
Что там услышал «польский народ» — непонятно, однако французские газеты честно отозвались на сенсацию. Мировая общественность, роль которой в «прекрасном новом мире» замещают СМИ, к тому времени давно забыла начало этой истории, и постепенно складывалось обратное мнение: советское правительство приказало расстрелять поляков и попыталось свалить свое преступление на немцев. А уж в Польше это совершенно точно знали с самого начала, и никакие улики им были не аргумент. Еще чего: поправлять высшее знание какими-то низменными железками да свидетельствами «москалей».
…В СССР шли свои процессы. В 1953 году к власти пришел Хрущев — очень странный генсек, одновременно запустивший множество экономических, политических, идеологических механизмов, что привели через 35 лет к крушению социализма и развалу СССР. А вот интересно: додумался ли он до того, чтобы разыграть в процессе «десталинизации» катынскую карту? А почему нет? Учитывая, каким грубым враньем являлась, например, знаменитая речь на XX съезде, он вполне мог применить в борьбе со своим великим предшественником и эту историю. Тем более что репрессии особого впечатления на мировую общественность не произвели — режут русские друг друга, ну и пес с ними! А тут тема, имеющая международное звучание…
Есть одно… не то чтобы свидетельство, а тень, даже тень тени — но есть. Ставший в октябре 1956 года первым секретарем ЦК ПОРП Владислав Гомулка, как и другие лидеры стран Варшавского Договора, довольно часто бывал в СССР. И вот во время одного из таких визитов, предположительно в 1958–1959 году, и зашел разговор о Катыни. История обнародования этого эпизода политической биографии «кукурузного генсека» сложна и запутанна. Авторы книги «Катынский синдром», которые ее привели, ссылаются на бывшего сотрудника ЦК КПСС П. К. Костикова, тот, в свою очередь, узнал от другого сотрудника ЦК, Я. Ф. Дзержинского, о разговоре Хрущева и Гомулки, свидетелем которого тот стал по долгу службы.
«Разговор произошел во время официального визита Гомулки в Москву, накануне выступления на митинге дружбы на одном из предприятий. Хрущев был основательно под хмельком, рассуждал в привычном ключе о Сталине и его преступлениях и неожиданно предложил сказать на митинге о Катыни как злодеянии Сталина, с тем чтобы Гомулка поддержал это выступление заявлением, что польский народ осуждает это деяние. Оба руководителя отдают почести убитым и (в духе принятых идеологем) завершают митинг констатацией, что общие несчастья, порождение политики Сталина, сплачивают народы, укрепляют дружбу и братство».
Польский лидер пришел в ужас.
«Гомулка слушал его в огромном напряжении. Через минуту он отозвался сдавленным голосом:
— Вы не отдаете себе отчета, какое эхо это может вызвать в нашем народе, какие реакции и настроения, как это может повлиять на польско-советские отношения. Это для нас очень трагичное дело, серьезное, оно не годится для того, чтобы о нем говорить на митингах. Это могло бы вызвать цепную реакцию. А документы у вас есть? А где лежат офицеры? Все в Катыни? Или еще где-то? Вы готовы ответить на все вопросы семей? Нет? Этого дела, Никита Сергеевич, так решить не удастся. Если вопрос созрел для выяснения, надо это сделать, но серьезно, и знать, как повести себя по отношению к последствиям, которые вызовет публичное обнародование дела. Нет, на митинге не будем это начинать.
Хрущев еще пробовал уговаривать Гомулку завершить Катынское дело на завтрашнем митинге, но Веслав не уступил»[166].
Итак, единственный источник, тень облака, мелькнувшая над полем… однако тень достаточно правдоподобная. Хрущев обычно действовал именно так: прокукарекаю, а там хоть потоп. Ведь и речь, которую он произнес на XX съезде, по воспоминаниям причастных к делу людей, была не той, которая готовилась. Выйти, сказать, сделать что-либо непоправимое, что никогда бы не прошло, если бы готовилось обычным порядком. Действовать так, как предлагал Гомулка — «серьезно», — его не устраивало ни в коей мере. Во-первых, Политбюро торпедирует это великое начинание, а во-вторых — польский лидер потребовал обеспечивающие документы, а где их взять?
По сведениям того же Костикова, когда Гомулка позднее попытался вернуться к катынской теме, Хрущев его оборвал: «Вы хотели документов. Нет документов. Нужно было народу сказать попросту. Я предлагал… Не будем возвращаться к этому делу»[167].
…Как бы то ни было, в 50-е годы катынская мина в СССР не сработала — а ведь это разоблачение, пожалуй, могло уже тогда взорвать Варшавский Договор и нарушить хрупкое равновесие сил в мире. И кому потом, в ядерной пустыне новой Европы, была бы интересна правда…
Однако в 1964 году Хрущева сняли, пришел Брежнев, фронтовик и патриот, и «разоблачительные» настроения были похоронены почти на двадцать пять лет, до прихода к власти Горбачева.
…По свидетельству В. А. Александрова, бывшего помощника секретаря ЦК КПСС Вадима Медведева, в СССР «катынское дело» всплыло осенью 1987 года. Тогда четыре человека направили в ЦК записку. Это были сам Медведев, который до того, как стал секретарем, возглавлял отдел по связям с социалистическими странами, Соколов (по-видимому, тогдашний министр обороны, кандидат в члены Политбюро Сергей Соколов), министр иностранных дел СССР Эдуард Шеварднадзе и еще один секретарь ЦК, приснопамятный Александр Яковлев. В 1992 году Александров вспоминал:
